Богатство его воображения, однако, предполагало, что на каком-то подсознательном уровне, а может, на уровне, запрятанном еще глубже, чем подсознание, он знал, что реальное зло обитает в этом мире, и от встречи с ним не застрахован никто. Похищение Холли перевело это знание из ментальных глубин в поверхностные слои.
Тени королевских пальм, тянувшиеся к забору, огораживающему двор, превращались в копья, нацеленные на врага. Залитые солнечным светом цветы выглядели хрупкими, как стекло. И напряженность продолжала нарастать.
Ни удлиняющиеся тени, ни цветы не могли разлететься на множество осколков. Если кто и мог дойти до критической точки, а потом, перейдя ее, сломаться, так это Митч. И где-то в глубине его души зародилась мысль, что не такой уж это и плохой выход.
Темные и подсвеченные солнцем окна гаража насмехались над ним. Мебель на крыльце и во внутреннем дворике, где они с Холли любили проводить летние вечера, насмехалась над ним.
Цветы, клумбы, зеленая трава, которым он уделял столько внимания, насмехались над ним. Вся созданная им красота теперь казалась ни на что не пригодной, а потому превратилась в ее противоположность – уродство.
Он вернулся в дом и закрыл за собой дверь. Запирать не стал.
Но самое ужасное заключалось в том, что они уже побывали в доме и ушли из него. Все остальное было лишь отголоском первоначального ужаса.
Митч пересек кухню и вошел в короткий коридор, который вел к двум комнатам. Первая служила семейной гостиной. В ней стоял диван, два кресла и телевизор с большим экраном.
В эти дни телевизор они смотрели редко. В эфире доминировали так называемые реалити-шоу, юридические и полицейские сериалы, но все это вызывало только зевоту, потому что не имело ничего общего с той реальностью, которую он знал. Но теперь ему открыли глаза и на другую реальность.
В конце коридора находилась большая спальня. Из ящика комода он достал чистые трусы и носки.
Казалось бы, заниматься такой рутиной при сложившихся обстоятельствах не представлялось возможным, но ему не оставалось ничего другого, как следовать рекомендациям похитителей.
День выдался теплым, но ночь в середине мая могла быть холодной. В стенном шкафу он взял пару джинсов, снял с плечиков фланелевую рубашку. Положил на кровать.
Оказался перед маленьким туалетным столиком Холли, за которым она каждый день сидела на пуфике, расчесывала волосы, красилась.
Непроизвольно он взял со столика маленькое зеркало. Посмотрел в него, словно надеялся, что какая-то высшая сила покажет ему в нем ее лицо. Увидел, само собой, только свое и положил зеркало на место.
Он побрился, принял душ, оделся.
Митч понятия не имел, что от него потребуют, как он сможет добыть два миллиона, чтобы выкупить жену, но даже не стал представлять себе возможные сценарии. Человеку, стоящему на обрыве, не рекомендуется прикидывать расстояние до дна пропасти.
Он сидел на кровати, завязывая шнурки, когда в дверь позвонили.
Похититель сказал, что позвонит в шесть, но по телефону, а не в дверь. Часы на столике у кровати показывали четверть пятого.
Оставить звонок без ответа он не мог. Даже если гость не имел отношения к похищению, правила приличия требовали, чтобы он открыл дверь. Опять же, ему не оставалось ничего другого, как делать вид, будто ничего необычного не произошло, и он живет в привычном ритме.
Пикап на подъездной дорожке однозначно указывал на то, что он дома. Если это был сосед, он, не получив ответа, обошел бы дом и постучался в дверь кухни.
Стеклянные панели в той двери позволяли увидеть и пятна крови, и осколки тарелок на полу, окровавленные отпечатки ладоней на дверцах полки и холодильника.
Ему следовало опустить жалюзи.
Митч вышел из спальни. По коридору проследовал в гостиную, пересек ее, чтобы открыть дверь, прежде чем гость позвонит во второй раз.
В парадной двери стеклянных панелей не было. Так что он увидел стоящего на крыльце лейтенанта Таггарта, лишь распахнув дверь.
Глава 9
Линзы солнцезащитных очков, напоминающие глаза богомола, буквально загипнотизировали Митча, лишили дара речи.
– Нравятся мне эти старые кварталы. – Таггарт оглядел переднее крыльцо. – Именно так выглядела Калифорния в ее лучшие годы, до того, как вырубили апельсиновые рощи и понастроили море домов.
Дар речи к Митчу вернулся, но голос стал более высоким:
– Вы живете неподалеку, лейтенант?
– Нет. Я живу в одном из новых районов. Так удобнее. Но вот случайно заехал в вашу округу.
Таггарт не принадлежал к тем людям, которые могли что-то сделать случайно. Даже если бы он ходил во сне, то наверняка двигался бы к какой-то определенной цели.
– Выяснились новые обстоятельства, мистер Рафферти. А поскольку я находился рядом, то решил заглянуть к вам. Вы можете уделить мне несколько минут?
Если Таггарт не имел отношения к похитителям, если тот разговор с Митчем записывался без его ведома, приглашать его в дом было опрометчиво. В таком маленьком доме гостиную, где царил идеальный порядок, лишь несколько шагов отделяли от залитой кровью кухни.
– Конечно, – кивнул Митч. – Но у моей жены сильная мигрень. Она даже легла.
Если детектив был одним из них, если он знал, что Холли сейчас совсем в другом месте, он ничем не показал, что ему это известно: лицо Таггарта не изменилось.
– Почему бы нам не посидеть на крыльце? – предложил Митч.
– Крыльцо у вас обставлено с большим вкусом.
Митч закрыл дверь в дом, и они сели в белые плетеные кресла.
Таггарт принес с собой конверт размером девять на двенадцать дюймов. Положил на колени, не открывая.
– Когда я был маленький, у нас было такое же крыльцо, – сказал он. – Мы любили сидеть на нем и смотреть на проезжающие автомобили.
Он снял солнцезащитные очки, сунул их в карман рубашки. Взгляд его пронзал, как высокооборотное сверло.
– Миссис Рафферти принимает эрготамин?
– Принимает что?
– Эрготамин. Медицинский препарат, помогающий при мигренях.
Митч понятия не имел, то ли действительно существует такой препарат, то ли детектив придумал это слово, чтобы подловить его на лжи.
– Нет. Насколько мне известно, она обходится аспирином.
– И как часто с ней такое случается?
– Два или три раза в год, – солгал Митч. На самом деле мигрени у Холли не было никогда, да и голова болела крайне редко.
Черно-серая бабочка сидела на стойке справа от лестницы, ночная летунья спала в тени, дожидаясь заката солнца.
– У меня бывают приступы офтальмофлегической мигрени. Она воздействует только на глаза. Перед ними начинает все мерцать, плюс появляются черные зоны, но это проходит минут через двадцать, причем голова не болит.
– Если уж суждено страдать от мигрени, то это не самый плохой вариант.
– Врачи обычно прописывают эрготамин, если приступы случаются не реже раза в месяц.
– У нее такое бывает раза два, максимум три в год.
Митч пожалел, что затронул тему мигрени. Таггарт слишком хорошо знал, что это такое.
Да и разговор ни о чем нервировал Митча. Он понимал, что голос его звучит очень уж напряженно, недоверчиво.
И Митч старался избегать глаз детектива. Теперь же заставил себя встретиться с ним взглядом.
– Мы нашли на собаке ИУАВС, – сообщил ему Таггарт.
– Что?
– Идентификационное устройство американской ветеринарной службы. Микрочип, о котором я упоминал ранее.
– Ага. Понятно.
Прежде чем Митч понял, что вновь ведет себя так, словно в чем-то провинился, его взгляд сместился с Таггарта на проезжающий по улице автомобиль.
– Их имплантируют в мышцы между лопатками собаки. Чипы очень маленькие. Животное не ощущает его присутствия. Мы сканировали ретривера, получили номер ИУАВС. Это сука из дома, расположенного в одном квартале к востоку и в двух к северу от места преступления. Фамилия владельца – Окадан.
– Бобби Окадан? Я работаю у него на участке.
– Да, я знаю.
– Мужчина, которого убили, – это не мистер Окадан.
– Нет.
– Тогда кто? Родственник, друг?
Таггарт ушел от ответа.
– Я удивлен, что вы не узнали собаку.
– Один золотистый ретривер не отличается от другого.
– Не совсем. У каждого есть индивидуальные особенности.
– Мишики, – вспомнил Митч.
– Это кличка собаки, – подтвердил Таггарт.
– Мы работаем на участке по четвергам, и домоправительница держит собаку в доме, чтобы она не путалась у нас под ногами. Так что я главным образом видел ее через стеклянные двери, которые выходят в сад.
– Судя по всему, Мишики этим утром выкрали с участка Окаданов, где-то в половине двенадцатого. Поводок и ошейник не принадлежат Окаданам.
– Вы хотите сказать: собаку украл мужчина, которого застрелили?
– Похоже на то.
Эти слова решили проблему с визуальным контактом. Теперь Митч просто не мог отвести глаз от детектива.
Но Таггарт наверняка пришел не для того, чтобы поделиться столь необычной информацией. Наверняка она послужила исходной точкой для умозаключений детектива и вопросов, которые он хотел задать Митчу в свете вновь открывшихся обстоятельств.
В доме зазвонил телефон.
Похитители обещали связаться с ним в шесть вечера. Но они могли разозлиться, если б позвонили раньше и не смогли его найти.
Митч начал подниматься с кресла, но слова Таггарта остановили его:
– На вашем месте я бы не снимал трубку. Скорее всего, это мистер Барнс.
– Игги.
– Мы с ним разговаривали полчаса тому назад. Я просил его не звонить сюда, пока я не поговорю с вами. С тех пор он боролся со своей совестью, и наконец совесть победила. Или проиграла, смотря с какой стороны посмотреть.
– Так о чем, собственно, речь? – спросил Митч, опустившись в кресло.
Игнорируя его вопрос, Таггарт задал встречный:
– Как по-вашему, сколь часто воруют собак, мистер Рафферти?
– Я даже не представлял себе, что их могут воровать.
– Такое случается. Но воруют их не так часто, как автомобили, – улыбка Таггарта не была заразительной. – Собаку нельзя разобрать на части, как «Порше». Хотя время от времени их крадут.
– Я вам верю.
– Породистая собака может стоить тысячи долларов. Но зачастую вор и не собирается ее продавать. Просто решил заполучить красивого, чистопородного пса, не заплатив ни цента.
Хотя Таггарт держал паузу, Митч не знал, что и сказать. Ему хотелось побыстрее закончить разговор. И при этом не терпелось узнать цель этого разговора. Конечно же, кража собаки была лишь прелюдией.
– Собак некоторых пород крадут чаще других, потому что они известны за свой кроткий нрав, неспособность противостоять вору. И золотистые ретриверы в этом смысле особенно популярны. Они легко идут на контакт с незнакомыми людьми и неагрессивны.
Детектив опустил голову, уперся взглядом в пол, словно размышляя над своей следующей фразой.
Митч не верил, что Таггарту нужно собираться с мыслями. У этого человека каждая мысль знала свое место, как марширующие на плацу солдаты.
– Собак обычно воруют из припаркованных на стоянках автомобилей, – наконец продолжил детектив. – Люди оставляют собаку в салоне, дверцы не запирают. Когда возвращаются, Фидо уже нет, а потом кто-то зовет его Герцогом.
Осознав, что вцепился в подлокотники плетеного кресла с такой силой, будто его уложили на огромную сковороду и он ждет, пока палач разожжет под ней огонь, Митч попытался расслабиться.
– Или хозяин привязывает собаку к парковочному счетчику у магазина. Вор развязывает узел поводка и уходит со своим новым лучшим другом.
Еще пауза. Митч ее выдержал. Лейтенант Таггарт заговорил, не поднимая головы:
– Крайне редко, мистер Рафферти, собаку крадут со двора владельца ясным весенним утром. Все редкое, необычное разжигает мое любопытство. И я начинаю разбираться, что к чему.
Митч поднял руку и начал массировать шею, как, возможно, поступил бы расслабившийся человек, понимающий, что речь идет о чем-то, совершенно его не касающемся.
– Странное дело, вор пришел в такой район пешком и ушел на своих двоих с украденной собакой. Странно, что при нем не было никаких документов. Еще более странно, что его убили, едва он отшагал три квартала. А самое удивительное, мистер Рафферти, состоит в том, что вы, главный свидетель убийства, его знали.
– Но я его не знал.
– В свое время, – настаивал Таггарт, – вы знали его очень хорошо.
Глава 10
Белый потолок, белые половицы, белые плетеные кресла, черно-серая ночная бабочка. Если раньше крыльцо казалось Митчу таким знакомым, светлым и просторным, то теперь вдруг потемнело, сжалось, стало чужим.
Таггарт все еще не поднимал головы.
– Один из джейков присмотрелся к убитому и узнал его.
– Джейков?
– Один из полицейских. Сказал, что два года тому назад арестовывал этого парня по обвинению в хранении наркотиков после того, как остановил за нарушение правил дорожного движения. В тюрьму он не попал, но отпечатки его пальцев хранились в нашем архиве, поэтому мы быстро установили, кто он. Мистер Барнс говорит, что вы оба учились с убитым в одном классе средней школы.
Митчу очень хотелось, чтобы детектив встретился с ним взглядом. Таггарт, несомненно, отличил бы искреннее изумление от наигранного.
– Его звали Джейсон Остин.
– Я не просто учился с ним в одном классе, – ответил Митч. – Джейсон и я целый год снимали одну квартиру.
Вот тут Таггарт поднял на него глаза.
– Знаю.
– Игги сказал вам об этом.
– Да.
Митч попытался продемонстрировать полную открытость.
– После средней школы я год жил с родителями, учился на курсах.
– Декоративного садоводства.
– Совершенно верно. Потом поступил на работу в компанию, которая этим занималась, и уехал из родительского дома. Хотел иметь свою квартиру. Но полностью оплачивать ее не мог, поэтому мы с Джейсоном сняли одну на двоих.
Детектив опять наклонил голову, словно предпочитал смотреть Митчу в глаза, когда тот чувствовал себя не в своей тарелке.
– На тротуаре лежал не Джейсон, – уверенно добавил Митч.
Таггарт открыл клапан белого конверта.
– Его опознал не только полицейский, чьи слова подтвердили отпечатки пальцев, но и мистер Барнс.
Он вытащил из конверта цветную фотографию размером восемь на десять дюймов и протянул Митчу.
Полицейский фотограф изменил положение трупа, чтобы в объектив попали три четверти лица. И голову повернул влево, чтобы сама рана осталась за кадром.
Лицо чуть деформировалось пулей, которая вошла в один висок, пробила мозг и вышла между вторым виском и затылком. Левый глаз закрылся, зато правый чуть не вылезал из орбиты, придавая убитому сходство с циклопом.
– Возможно, это Джейсон, – признал Митч.
– Он самый.
– На месте преступления я видел только часть его лица. Правую, которая пострадала больше всего, ту, где вышла пуля.
– И вы, вероятно, не приглядывались.
– Нет. Не приглядывался. Как только я понял, что он мертв, у меня пропало всякое желание приглядываться.
– И на лице была кровь, – кивнул Таггарт. – Мы ее вытерли, прежде чем сфотографировали его.
– Кровь, ошметки мозга, поэтому я и не приглядывался.
Митч не мог оторвать глаз от фотографии. Она казалась ему пророческой. Мог прийти день, когда вот так сфотографируют его лицо. Потом покажут фотографию родителям и спросят: «Это ваш сын, мистер и миссис Рафферти?»
– Это Джейсон. Я не видел его лет восемь, может, и девять.
– Вы снимали с ним на пару квартиру, когда вам было восемнадцать?
– Восемнадцать, девятнадцать. Всего год.
– Примерно десять лет тому назад.
– Около того.
Джейсон, Митч это помнил, всегда держался на удивление спокойно, вел себя так, будто знает все секреты вселенной. Никто и ничто не могло его удивить.
А вот теперь, похоже, он удивился. Один глаз вылезает из орбиты, рот раскрыт. Да, лицо удивленного до глубины души человека.