От яркого солнечного света Аоте зажмурил глаза.
Он был нагой, между его ногами текла кровь. Ошитива подавила в себе крик. Обряд очищения, которого она опасалась, уже был совершен. Без мужского достоинства Аоте теперь был невинен, как младенец.
С великой торжественностью они подвели его к алтарю и, положив на спину, распластали на камне. Четыре жреца держали его запястья и лодыжки, а пятый обнажил острый обсидиановый нож, которым он должен был вскрыть грудную клетку Аоте. Просто одетый помощник стоял рядом и держал золотую чашу с тонизирующим средством, на случай если юноша потеряет сознание. Только у жертвы, находящейся в полном сознании, можно было вынимать сердце.
Жрец с обсидиановым ножом подошел к Аоте и начал произносить заклинание на языке науатль, который понимали только тольтеки. Фимиам и напряжение заполнили собой воздух. Женщины начали завывать, а мужчины нервно переступали с ноги на ногу. Сакральная жертва была одной из них — здоровый сын с татуировкой Племени Черепах. По толпе прошел слух, что этот юноша был учеником Человека Памяти и что со временем он должен был стать Тем, Кто Объединяет Людей. Тревожное волнение прокатилось по толпе. Никто не имел права убивать Человека Памяти. Это означало убить само племя. Но тольтеков это не беспокоило. Все мужчины — земледельцы, торговцы, плотники, каменщики — сжали руки в кулаки, наблюдая, как беззащитный юноша пытается освободиться из крепких рук четырех жрецов. Но никто не осмеливался оспорить решения Господ.
Когда нож подняли, Ошитива прорвалась сквозь толпу, охранники не успели поймать ее, она стремительно взбежала по ступенькам на площадь, остановилась перед изумленным Господином Хакалом и заговорила:
— Этот юноша не совершал святотатства, мой Господин. Он не знал, что земля, по которой он ходит, священная. Когда я сказала ему об этом, он тут же покинул ее. Он чтит законы.
Несколько солдат бросились вперед. Мокиикс поднялся со своего небольшого трона. Жрец, который держал нож навесу, прекратил произносить заклятия и в замешательстве посмотрел по сторонам.
Хакал поднял кверху руки, чтобы все соблюдали тишину. Стоя на помосте, он, как скала, возвышался над Ошитивой. Как и жрец, он был весьма озадачен. Но на то у него были свои причины. Девушка, которая все последние месяцы заполняла его мысли, имела дерзость нарушить табу, но при этом она говорила смиренным, почти умоляющим тоном. Даже сейчас, хотя она вызывающе смотрела на него, ее тело было покорным — плечи опущены, а руки почтительно соединены в мольбе.
— Этот вопрос уже решен, — произнес он, продолжая размышлять. Ее поступки возмущали его, но в то же время он восхищался ею. Ее следовало наказать, но он не мог заставить себя отдать ее ягуарам.
— Но ты не знаешь всей правды, мой Господин, — просительным тоном продолжала она.
— Ты была там? На священной поляне?
— Я была поблизости, собирала глину для своих священных дождевых кувшинов, — многозначительно произнесла она, стараясь напомнить ему его собственный указ. Когда он в первый раз обнаружил ее на поляне, он сказал ей: «Если твоя священная глина находится где-то поблизости, тогда боги позволят тебе идти по этой тропе».
— Однако юноша осквернил священную землю. Боги требуют жертву.
— Мой Господин, — продолжала Ошитива дрожащими губами, — меня привели сюда, чтобы призвать дождь, но меня мучили сомнения. Когда я лепила кувшины, я тосковала по дому и своей семье, поэтому мои дождевые кувшины не наполнились водой. Но если я буду знать, что этот юноша находится в безопасности, дома со своей семьей, мое сердце наполнится благодарностью и покоем, и глина, почувствовав это, заставит кувшин привести дождь.
Он с интересом смотрел на нее. Пауза затянулась, и вся толпа, все это человеческое море, разлившееся по равнине, по площади, по террасам, крышам домов и стен, затаив от страха дыхание, стояла и ждала решения Господина. Тлатоани Центрального Места, Хакал из Места Тростника, Хранитель Священного Пера, Страж Неба, Повелитель Двух Рек и Пяти Гор обдумывал, как ему поступить с девушкой, стоявшей перед ним. Наконец, строго глядя, он спокойно произнес:
— Этого недостаточно.
Их взгляды встретились. Вдруг поднялся ветер и со свистом пронесся по площади, а тень ястреба пролетела над всей толпой.
— Освободи юношу, — настаивала Ошитива, — и я буду служить Центральному Месту. — Она сделала паузу. Ее сердце замерло. — Я буду служить тебе, Мой Господин.
— Должна пролиться кровь! — закричал мужчина по имени Ксикли, грозный предводитель воинов-ягуаров, и его люди забили палицами о щиты.
Когда гром затих, Ошитива протянула вперед руки и заплакала.
— Спаси этого юношу, Мой Господин, вместо него возьми мою жизнь.
Хакал приподнял брови:
— Кем приходится тебе этот юноша?
— Мы обручены, Мой Господин.
Глаза Хакала засверкали. Прекрасные длинные зеленые перья на его голове задрожали. По его взгляду она не могла понять, что он чувствует — разочарование? горечь? Но когда он повернулся и поднял руку, чтобы отдать приказ — вонзить нож, Ошитива бросилась вперед, к Хакалу.
Одним взмахом загорелой руки, таким стремительным, что даже никто ничего не успел понять, он ударил Ошитиву по лицу, и удар оказался таким сильным, что она отлетела назад и растянулась на мощеных камнях.
Перед ее глазами засверкали звезды, а когда она пришла в себя, продолжая лежать на камнях, она взглянула на него и увидела, что лицо Хакала исказилось от отвращения. Она ненавидела его за это. Но в следующее мгновение она уже жалела его, потому что поняла, что это отвращение направлено не на нее, а на самого себя.
В один миг в ее памяти всплыло одно событие из детства. Ее двоюродный брат вернулся домой в деревню с осиротевшим детенышем горного льва на руках, которого он нашел. Он вырастил и вскормил его, и эта громадная кошка жила в деревне, как одна из собак. А однажды, когда брат кормил зверя, тот набросился на него и до смерти загрыз.
Такой же Господин Хакал.
Неотступно следя за его движениями, она встала, слегка качаясь из стороны в сторону, не осознавая, что из раны на подбородке течет кровь. С каменным сердцем в груди она распрямила плечи и спину.
За месяцы, проведенные в Центральном Месте, Ошитива изменилась. Теперь она думала только о дожде, забыла о гневе, о жажде мести и ненависти к Господам. Эти чувства волновали ее в первые дни. Когда Мокиикс привел ее в гончарную мастерскую, она поняла, что он солгал, желая, чтобы ее считали макай-йо. Прежние чувства с новой силой нахлынули на нее, но теперь она была старше и мудрее и могла контролировать их. Тогда все ее чувства были перепутаны, и она не знала, на что их направить, чтобы использовать для своей выгоды. Девичья неопределенность сейчас сменилась женской самоуверенностью, и новые чувства обострились. Теперь она не боялась их, а радовалась им, они делали ее сильнее и могущественнее.
Ошитива подняла окровавленный подбородок и громким голосом, чтобы было слышно всей притихшей толпе, заявила:
— Если ты хочешь, чтобы пошел дождь, Мой Господин, позволь этому юноше уйти!
Теперь это была не просьба или мольба, а требование.
Кровь с подбородка текла по ее груди, она ощущала себя обнаженной перед собравшейся толпой, но не осознавала, что в этот момент сбывался вещий сон ее матери.
Капитан Ксикли, предводитель воинов-ягуаров, высокий и страшный мужчина, которого все знали и боялись, заревел и бросился вперед, подняв над головой дротик. Но Господин Хакал взмахом руки остановил его. Мокиикс мрачно посмотрел на своего тлатоани, а у алтаря с ножом в руках над дрожащим Аоте стоял жрец и ждал команды опустить нож.
Над притихшей толпой голос Ошитивы зазвучал громче и увереннее:
— Это земля моего народа, моих предков! Вы — пришельцы, чужаки! Это земля моих богов, а не ваших! Здесь не будет дождя, потому что вы не уважаете моих богов!
Когда она смело посмотрела в лица воинам и Господам, ястреб закричал на столовой горе и тут же умолк, как будто тоже понял важность этого момента. Ошитива вспомнила слова своей матери, когда, съежившись от страха, они стояли рядом, в убежище на скале: «Ты рождена для особой миссии». В чем она? Спасти будущее ее племени — Того, Кто Объединяет Людей? Призвать дождь в Центральное Место? Восстановить богов ее народа в их законных правах?
Мокиикс заговорил:
— Ты осквернила священное жертвоприношение!
Она выбросила руку вперед и указала на него пальцем.
— А ты скрываешь тайны — нечестивые и страшные жертвоприношения! — Развязав бинты на запястьях, Ошитива подняла руки вверх, медленно поворачивая их, чтобы все увидели. — Смотрите на раны на моих запястьях! Этот человек привязал меня к дереву, отдав меня в жертву богу горного льва. Он не читал никаких заклинаний и не окуривал меня фимиамом, а оставил меня так, как ничтожное существо на угощение богу, которого он не уважает. Но тотем моего народа, Дедушка Черепаха, сжевал мои веревки и освободил меня.
Изумленный шепот волной прокатился по толпе, все недоумевали от ее слов.
Ошитива дрожала. Она не понимала, почему в этом уверена, но остро ощущала, что наступил поворотный момент в ее жизни и в жизни ее народа. Но, когда она снова посмотрела в лицо Хакалу, резкая боль пронзила ее сердце: ее победа станет его поражением; а она не желала ему зла. Но ради Аоте, ради своего народа она обязана была это сделать.
Неожиданно из толпы раздался другой голос. Все повернули головы. Это была Яни, надсмотрщица Гильдии Гончаров. Она набралась смелости и по ступенькам взобралась на площадь, встала возле Ошитивы. Ей не нужно было ничего объяснять. Все знали Яни и все, даже тольтеки, ее ценили и уважали не за ее теперешнее высокое положение.
Она стояла плечом к плечу с молодой девушкой, и в ее глазах светилось открытое неповиновение. Все замерли, ожидая, что же произойдет дальше; гончары, один за другим стали подниматься на площадь, чтобы присоединиться к своим сестрам и повергнуть Господ в тихий ужас: убьете юношу — и больше здесь не будет дождевых кувшинов!
Мокиикс видел, как люди в толпе согласно кивают, перешептываясь друг с другом. Он чувствовал какое-то новое затаившееся настроение людей, которые раньше были смиренным стадом. Эта девушка подстрекала их, волнуя их сердца и сознание новыми идеями. Она была опасна. Он вспомнил восстания прошлых лет в городах, расположенных далеко на юге и разрушенных и опустошенных сейчас. Мокиикс лично наблюдал, какие разрушения может вызвать разбушевавшаяся толпа.
Воздух раскалился от напряжения. Воины-ягуары вцепились в свои копья и щиты, готовые наброситься на людей, как во время недавней охоты. Все ждали, затаив дыхание, что же Господин сделает теперь. Ведь самая обыкновенная девушка, дочь простого земледельца, осмелилась встать у него на пути! Это было немыслимо! Каждый мужчина и каждая женщина внимательно следили за происходящим, не пропуская ни одной детали, все чувствовали, что сейчас происходит нечто, о чем потом все будут говорить, помнить, даже запишут на Стенах Памяти, и из поколения в поколение, сидя вечерами вокруг костров, станут передавать эту историю.
Хакал оставался тихим и спокойным, подобно его богам на пьедесталах, которые наблюдали за драмой пустыми, каменными глазами и которые были свидетелями бесконечных драм со дня основания мира. Воины-ягуары обладали реальной властью в Центральном Месте, и именно их желания должен был удовлетворять Господин. В то же время его мучила совесть, подсознательно он чувствовал, что эта девушка говорит правду: ее боги жили здесь до того, как пришли его. Он смотрел на гудящую толпу, которая волновалась и была похожа на тихое озеро, на поверхности которого подводное течение создавало рябь. Во время восстания прольется много крови, чего так хотят ягуары. Но тогда некому будет выращивать зерно.
Господин Хакал никогда не сомневался в своем предназначении. Он родился на десятый день месяца, в день Собаки, а все знали, что ребенок, родившийся под знаком Собаки, наделен великими способностями лидера. Но сейчас, стоя перед кровавым жертвенным алтарем, с устремленными на него сотнями глаз, не в силах был принять никакого решения, ему так хотелось, чтобы хотя бы на минутку с него сняли мантию власти.
Хакал не был тоталитарным правителем, как король Толлы, но простой тлатоани, правитель, которому нужна была поддержка могущественных гильдий. Если он продолжит жертвенный обряд, он своими руками развяжет восстание. Но если он отменит обряд, его будут считать слабым и он навсегда потеряет власть. В любом случае он потерпит поражение.
Его сила и могущество висели на волоске. А потом ему на ум пришла одна идея.
— Мы позволим богам решать, — крикнул он над головами многолюдной толпы. — Мы спросим у богов и послушаем, что они нам ответят.
— Чьих богов, Мой Господин? — нетерпеливо спросила Ошитива.
Он мрачно посмотрел на нее: на это создание с круглым, как луна, лицом, она измучила его мыслями и снами о себе, а теперь устроила ему испытание перед лицом всего мира.
— Любых, кто наблюдает за нами сегодня.
Он обратился к мастерицам гильдии:
— Вы согласны с этим?
Яни шагнула вперед:
— Мы согласны, Мой Господин!
— И вы примите решение богов и подчинитесь ему?
— Да, подчинимся.
Господин Хакал что-то шепотом обсудил с Мокииксом, который с кислым выражением лица отдал приказ низшему жрецу. Тот быстро исчез в главном комплексе и через минуту появился снова с обмотанным мехом свертком. С великой торжественностью Хакал открыл сверток, который ему вручил жрец, и вынул из него на всеобщее обозрение какой-то темный предмет.
— Это Направляющий Камень, — закричал он, медленно поворачиваясь, как Ошитива, когда показывала свои израненные запястья. — Древний Направляющий Дух, который привел ваших Господ в Центральное Место.
Когда первые почтеки решили отправиться далеко на север, они следовали за талисманом, который указывал им верную тропу и наконец привел их в этот каньон. С тех пор поколениями Направляющий Камень хранился на почетном месте, за каменными стенами. И вот сейчас, первый раз после того как сюда пришли первые Господа, камень увидел солнце.
Людская масса в молчаливом напряжении наблюдала за тем, как Господин Хакал освободил камень, а потом неожиданно выпустил его из рук. Все ахнули, когда, не долетев до земли, камень завис в воздухе. Направляющий Камень висел на нити, которую Господин Хакал держал в правой руке.
Ошитива никогда не видела такого предмета. Он выглядел как камень, но сверкал на солнце, как металл. Узкий, длиной в человеческое предплечье, Направляющий Дух по своей форме напоминал большую рыбу, которая родилась и всю жизнь прожила в реке. Один конец камня был длиннее, поэтому он действительно напоминал рыбу, плывущую в воздухе.
— Я закручу Направляющий Камень, и боги решат, где ему остановиться. Если камень остановится, указав на север, тогда юноша уйдет домой на север; если укажет на юг — юноша станет рабом и отправится в Толлу; а если на восток или запад — юноша останется здесь и сегодня примет смерть на алтаре крови.
Хакал у всех на глазах приложил указательный палец к большей стороне камня и, сильно толкнув его, заставил бешено вращаться вокруг нити.
Никто не двигался. Никто даже не моргал. Все следили за вращающимся камнем, гадая, куда укажет камень, когда остановится, а торговцы, земледельцы и плотники делали ставки, ведь в душе все они были игроками, им хотелось знать, могут ли они угадать желание богов.
Камень замедлил ход. Вращался все медленнее и медленнее, поворачивался то в одну сторону, то в другую. Хакал держал нить, не шевелясь, а Направляющий Дух сначала повернулся на юг, потом на север. Снова на юг, потом опять на север. Наконец остановился.
Камень указывал на север.
— Боги вынесли свое решение! — объявил Хакал и повернулся к жрецам у алтаря крови. — Освободите юношу!
Равнина огласилась громким радостным криком, будто он раздавался из одного большого горла. Крик поддержали на террасах, крышах и у стен. Мужчины и женщины кричали с облегчением и радостью; освобождение Аоте означало, что это их боги управляли камнем-духом, что боги Людей Солнца не покинули Центральное Место.
Когда жрецы освободили запястья и лодыжки Аоте, он сполз с камня и упал без сознания. Ошитива подбежала к нему. Он был жив, но выглядел страшно бледным и был холодным. Пока воины-ягуары нервно поглядывали на своего предводителя, жрецы, повернувшись к Мокииксу, ждали дальнейших распоряжений, а мрачный Хакал направился в главное здание. Ошитива позвала Яни и других мастериц, и они тут же бросились к Аоте, подняли его слабое тело и дружно снесли его вниз с площади.