Толпа на равнине стала расходиться по домам, а жрецы сбились в кучку на площади, превратившись в цветную птицу, споря и обсуждая последствия сегодняшнего происшествия. В это время воины-ягуары, тихие и угрюмые из-за того что их лишили пиршества с человечиной, вернулись к своим баракам. Капитан Ксикли подошел к Мокииксу и громко прорычал:
— Это еще не конец!
19
«Они хотят отмщения. Они сделают это своими руками. Они навлекут беду на нас всех». Такие тревожные мысли мучили Мокиикса, когда он холодной ночью, завернутый в меховой кроличий плащ, куда-то торопливо шел. На нем не было ни головного убора, ни золотых браслетов, ни ритуальной краски. Он шел по секретному поручению и не хотел привлекать к себе внимание.
Месть, которая занимала все его мысли, была не местью богов, а исключительно воинов-ягуаров.
Кровь должна была пролиться в тот день. Все это говорили: ягуары, пипильтины, Мокиикс, жрецы и другие низшие чиновники, — все, кроме слуг поваров, охранников и всех, кто родился среди Людей Солнца. Кровь должна была пролиться, и если не этого юноши, то какой-нибудь другой жертвы. Господин Хакал, по мнению его правой руки, не смог достойно справиться с этой ситуацией. Представляя тольтеков в виде крепкой, монолитной, нерушимой кирпичной стены, Мокииксу виделось, что его тлатоани — расшатавшийся кирпичик в основании этой стены. Крестьяне Центрального Места, подстрекаемые этой девчонкой, еще больше расшатали его, и теперь все сооружение может рухнуть.
Вот почему в этот поздний час он тайком пробирался в лагерь к капитану воинов-ягуаров. Нужно было что-то предпринять, чтобы компенсировать ущерб, нанесенный Хакалом.
У закрытых на замок ворот барачной стены, которая была построена из бревен, привезенных из горного леса, с далекого севера, стоял караульный. Мало кому разрешалось входить во владения, где располагалась элита воинов-ягуаров. Узнав высокопоставленного чиновника, караульный открыл ему ворота и тут же закрыл их за ним на замок. Мокиикс поспешно пересек территорию лагеря, которая в такой поздний час выглядела безлюдной, днем она служила воинам полем для тренировок, а также для их азартных и кровожадных игр.
Он проскользнул в еще одну дверь, его тень на стене в свете горящих в канделябрах факелов присоединилась к другим, Мокиикс снова подумал о том несчастье, которое навлек на их головы его тлатоани.
Это была великая ошибка Хакала. Сыграв шутку со своим народом, он оскорбил их богов.
Направляющий Дух всегда указывал на север.
Никто не знал происхождения странного металлического предмета. Столетия тому назад возле города Чичен-Ицы захватчиками было разграблено захоронение одного знатного человека, в котором и нашли этот похожий на рыбу камень. Как он попал сюда, никто не знал, но, как гласила легенда, какие-то мужчины, в лодках пересекшие восточное море, причалили к берегу и привезли с собой всегда указывающий на север металл.
Мифы, легенды, истории. Сейчас Мокиикса волновал тот факт, что Хакал заранее знал, какое решение примут боги. Это означало, что с богами вообще никто не собирался советоваться.
Военачальник, полулежа, сидел на покрывале и лениво вращал костяные фишки на коврике для патолли, хотя напротив него напарника не было. Он не поднял глаз на Мокиикса, когда тот вошел в жилище военачальника и сбросил с себя меховой плащ, хотя даже здесь было холодно.
На теле самого Ксикли была лишь набедренная повязка. Подобно всем солдатам в империи ягуаров, он гордился своей выносливостью и стойкостью к любой температуре и боли. У него были множественные переломы носа и не хватало нескольких зубов — все это свидетельствовало о его небывалой храбрости. Волосы Ксикли были уложены в замысловатой прическе: они были стянуты на затылке в тугой хвост, который спускался по спине, а над висками аккуратно выбриты. Для поддержания такой прически требовался ежедневный уход. Ксикли и его люди постоянно, как птицы, чистили свои перышки, прихорашиваясь. Они выщипывали брови щипцами, брили брови, а потом заново их рисовали. В ноздрях, ушах и на губах они носили украшения, которые меняли каждый день, выбирая между костями и небесными камнями, золотом или нефритом. Они часами брили свои тела острыми каменными ножами, а потом разрисовывали себя сложными узорами. Если они не занимались своей внешностью, то боролись друг с другом на тренировочном поле или с важным, напыщенным видом, выпятив грудь колесом, разгуливали по площади. Но Мокиикс не презирал мускулистого военачальника. Он любил его.
Мокиикс пришел в Центральное Место тридцать лет назад, когда ему было двадцать пять лет. На родине у него остались жена и ребенок, за которыми он послал спустя пять лет, когда его назначили официальным представителем тлатоани. Его жена, которую он холил и лелеял, невзлюбила Центральное Место и вернулась в Толлу, а Мокиикс с тех пор жил один. Он часто размышлял над тем, не благодаря ли отсутствию жены он дожил до такого почтенного возраста, как пятьдесят пять лет. Ведь тогда мало кто доживал до таких лет.
— Что так долго, старик? — презрительно спросил лидер ягуаров.
Мокиикс вздохнул. Он был правой рукой Господина Хакала, но этот солдат мог обращаться к нему так непочтительно. Такова была правда жизни: не важно, каких высот достигал человек, всегда находился кто-то, кто стоял выше его и, следовательно, мог позволить себе неуважение к нему. В его случае это был капитан ягуаров, который подчинялся только тлатоани Толлы, Правителю всех тольтеков.
Мокиикс много лет назад, еще мальчиком, мечтал стать воином-ягуаром. Но таким высоким званием награждались только самые красивые, самые храбрые и самые проворные юноши. К сожалению, он потерпел неудачу, и ему пришлось принять руководящую должность в правительстве. Когда ему предложили пост далеко на севере, в Центральном Месте, он принял его в надежде однажды стать тлатоани этой земли. Но и этой мечте не суждено было сбыться, потому что этот заветный пост занял сын из одной знатной семьи, более знатной, чем семья Мокиикса. Он не завидовал Хакалу. Хакал был хорошим человеком, но все же… В эти дни он вел себя, как умственно отсталый.
Капитан презрительно сплюнул. Хотя Мокиикс был вторым из самых могущественных людей в правительстве Центрального Места, этот свирепый солдат был нетерпим с людьми писем и книг, пера и бумаги.
— Юношу следовало принести в жертву. У нас есть право проливать кровь. Мы все знатного происхождения. — Он ударил себя в исполосованную шрамами грудь. — Это все из-за этой девчонки. Господин Хакал позволил ей смотреть на себя! Своими глазами она украдет его душу.
— Он верит, что боги привели ее сюда, чтобы призвать дождь, — пояснил Мокиикс, не собираясь защищать девушку, а просто сказал правду.
Военачальник снова сплюнул:
— Но она всего лишь дочь простого земледельца.
— Она нашла священное место, — задумчиво сказал Мокиикс. — Сколько поколений мы живем здесь, еще никто и никогда не находил тайного ущелья, никто и никогда — священной поляны.
— Она просто слишком любопытна.
— Ты видел, какие дождевые кувшины она делает. Такое ощущение, что они сделаны из золота. А особая глина, которую она использует, находится возле священной поляны. Это не случайность, что глина, которая превращается в золото, она нашла близко от божественного места.
— Она делает нашего тлатоани слабым. Народ черпает силы в своем Господине. Если Господин слаб, то и его народ слаб. Девчонку надо принести в жертву.
Мокиикс промолчал, военачальник вскочил на ноги и заявил:
— Мы — солдаты, но мы не сражаемся. Где армии, с которыми должны сражаться мои солдаты? Где пленники, которых мы должны принести в жертву на алтаре крови? В этом презренном месте мы — как птицы в клетке. — Он снова сплюнул и пристально, проницательно посмотрел на Мокиикса. — Старик, боюсь, что наша любимая Толла пала, ведь прошло уже два года, как оттуда приходили последние вести. А раз так, то и это место станет местом духов. Наше семя будет развеяно по ветру на четыре стороны, и мы исчезнем. Тольтеков больше не будет.
Как это ни прискорбно, но Мокиикс был с ним согласен. Как это произошло? Куда пропало славное будущее, о котором они все мечтали?
— Девчонка принижает наших богов! — заревел Ксикли. — Отдай ее нам, и мы принесем ее в жертву, как полагается. — Он зловеще улыбнулся. — Мы станет наблюдать, как она будет долго и мучительно умирать.
Мокиикс снова вздохнул, почувствовав, как какое-то странное бессилие проникло в его душу. Может быть, военачальник прав. Если девушку принести в жертву, то, возможно, все вернется на свои места.
— Хорошо, — согласился он, — если в день солнцестояния не пойдет дождь, я приведу девчонку к тебе.
Военачальник жестом показал Мокииксу, что тот может идти. Мокиикс, официальный представитель тлатоани Центрального Места, одел свой плащ и удалился. На сердце у него было тяжело. Ему очень хотелось сказать кое-что этому мужчине, который, несмотря на его шрамы и сломанный нос, чем-то напоминал его любимую жену Ксочитль, которая оставила его много лет назад. Но пропасть между двумя мостами была слишком велика. С одной стороны, Мокиикс гордился, что Ксикли дослужился до такого высокого звания, как лидер ягуаров, но с другой — его печалило презрительное отношение Ксикли к нему. Но кто может винить его в этом. Ни один сын не должен превосходить по рангу своего отца.
20
Две недели потребовалось Аоте, чтобы поправиться. Когда наступило время отправляться домой, в родную деревню, он начал умолять Ошитиву пойти с ним, но девушка отказалась: ей надо остаться в Центральном Месте.
— Я поклялась служить этому народу и Господину Хакалу, пообещала им привести сюда дождь.
Прощание было коротким и печальным — они знали, что больше уже никогда не встретятся. Ошитива пожелала ему удачи и долгих лет жизни, как защитнику Стены Памяти.
— Я очень сожалею, что из-за меня умер дядя, исполнитель ритуальных танцев, — говорила она. — Я думала только о себе, а не о своем народе. Пожалуйста, скажи всем, что я раскаиваюсь. Пожалуйста, скажи моей маме, что я больше не макай-йо, что я еще прославлю нашу семью.
Ошитива вся ушла в работу, ей надо было, отказываясь от сна и еды, работать до изнеможения. Она месила глину, напевая и нашептывая ей что-то, выдавливала из нее воздушные пузырьки, сушила ее до безупречного состояния, шлифовала и полировала, напевая грубой глине, пока та не начинала сиять, потом рисовала на ней символы дождя и туч, и неба, и ветра. Ее руки, как никогда, были сильными и уверенными, а кисть юкки — нужного размера и ширины; линии были ровными и безупречными — ни одного изъяна, ни одной ошибки не было допущено при создании этого великолепного кувшина.
Хотя ее руки и тело всецело служили одной-единственной цели, ее чувства и мысли блуждали где-то.
Две недели Господин Хакал не появлялся перед своим народом. Так как все работники кухни исчезли той ночью, Ошитиве, как и другим работникам в долине, приходилось выполнять обязанности прислуги; все четырнадцать дней она ни разу не видела того, кого заставила принять решение, которое для него могло означать только поражение, независимо от принятого им решения. Главный повар переживал за здоровье своего тлатоани, ведь он почти не прикасался к еде. Ошитива знала, что в этом ее вина. Она не желала лишать его силы и могущества, хотела лишь спасти Аоте.
Прекрасный тлатоани снился ей, он смотрел на нее грустными глазами, она думала только о нем, слышала его глубокий, звонкий голос, рисовала в воображении его сильное тело, овал его лица, изгиб носа, и странное, волнительное тепло растекалось по всему ее телу, потом стекало глубоко в живот и пульсировало там. Ошитива мысленно убеждала себя, что она думает и чувствует себя так из-за навязчивой идеи привести в долину дождь. Хакал велел ей призвать дождь. Мысли о нем, образы и видения, которые она не могла прогнать из своей головы, лишь напоминали ей о ее работе.
Иначе показалось бы невероятным, что дочь простого торговца осмелилась посмотреть на повелителя Центрального Места.
Когда она поставила новый кувшин в печь, пришли гончары помолиться и подежурить вместе с ней. К ним присоединились работники кухни и слуги, ожидая, когда огонь превратится в пепел. Когда кувшин вынули — нежно-золотого цвета, как солнечный рассвет, с узором цвета яркого заката, — все воскликнули от восторга: это был самый красивый дождевой кувшин, когда-либо создававшийся на свете.
С величайшей торжественностью Ошитива отнесла свой кувшин в гончарную мастерскую и поставила его среди других керамических изделий, но на этот раз, хотя жрецы и хвалили ее кувшин, Мокиикс не вымолвил ни слова, а лишь как-то странно смотрел на него, и Ошитива не знала, что означал его взгляд.
Когда ее дождевой кувшин вместе с другими кувшинами был выбран и установлен на площади за день до летнего солнцестояния, Ошитива усердно, как никогда раньше, молилась. Она понимала, что опять находится на грани жизни и смерти. Если снова дождь не пойдет, то ее казнят, а воины-ягуары отправятся на север, в ее деревню, и всех там убьют.
На площади, залитой солнечным светом, который лился с синего безоблачного неба, без устали исполнялись ритуальные танцы, посвященные дождю. Люди воспевали богов и жертвовали им свои скудные запасы зерна, а жрецы, окруженные знатью и воинами-ягуарами, клали сакральную жертву — какого-то беднягу, который должен был отправиться на раскопки небесного камня, — на каменный алтарь, чтобы пролить его кровь и ублажить богов.
Танцы и ритуальные обряды продолжались до глубокой ночи, когда были зажжены тысячи факелов, осветив своим сиянием чистое, звездное небо. А потом все в Центральном Месте замерло. Люди отправились на покой на свои тростниковые коврики, под небольшие навесы, или, свернувшись калачиком, спали прямо под чистым и безоблачным небом. Следующий день был днем солнцестояния, день длиннее ночи. Предвестник погоды предупреждал, что в этот день будет очень жарко. Ожидались крайности во всем. В природе все должно было лишиться равновесия. А зерновые на полях продолжали чахнуть от засухи.
21
Военачальник ягуаров Ксикли позвал к себе четырех самых лучших воинов. Перед тем как выступить, они тщательно подбирали одежду, особенно старательно раскрашивали свои тела, воздавали должное своим богам. С рассвета они постились. Их миссия была священной.
Наконец, в предрассветные часы, Ксикли дал им сигнал и, пока жители Центрального Места спали, воины выступили и, крадучись, направились в то место, где тихо спала девушка с севера — девушка, которая насмехалась над их богами и лишила их кровавого жертвоприношения.
На этот раз, поклялся себе Ксикли, ему никто не помешает: ни жрецы, ни Хакал, ни камни на веревочках. Когда в день солнцестояния первый солнечный луч озарит Центральное Место, они схватят девчонку и приведут ее на площадь, где в ярком утреннем солнце наверняка дождь не пойдет, они распластают ее тело на каменном алтаре и вырвут из ее груди бьющееся сердце.
Не подозревая о том, что где-то поблизости затаились солдаты, Ошитива спала на своем коврике под ивовой крышей кухонного патио. Другие обитатели кухни похрапывали рядышком. Главный Повар, его помощники, мясник, мукомолы и пекари ворочались и беспокойно метались во сне, им снились дождь и кукуруза.
Ошитива видела во сне Аоте: его тело не было изувечено жрецами Центрального Места, он снова стал полноценным мужчиной. Она наблюдала, как он идет по пыльной дороге в защищенный каньон, где столетиями находилась ее деревня. Она видела свою маму, которая смотрела на него с радостным удивлением, а также отца Аоте и всех дядюшек и тетушек, они бегут к нему навстречу, обнимают его, смеются, угощают его и поют, ведут прямо к очагу, чтобы послушать истории об Ошитиве и Центральном Месте. Сцена была такой трогательной, что Ошитива плакала во сне. Слезы текли по щекам, падали на тростниковый коврик, и он становился мокрым. От слез даже промокла ее одежда, неожиданно проснувшись, она сразу поняла, что плакала не она, а небо. Из-за плотных туч на небе уже не было видно звезд, а на Центральное Место обрушился проливной дождь.