Его сердце волновалось, как никогда прежде. И его набедренная повязка шевелилась от чувств, которые, как он думал, умерли давно.
— Расскажи мне еще что-нибудь о твоей земле, — попросила она, но скорее не из любопытства, а просто чтобы слышать его голос, ей нравился его тембр и звучание, нравилось следить за его губами, когда он говорил, как красиво, словно порхающий голубь, жестикулировал руками.
Он впал в ностальгическое настроение, рассказывая о Толле, о ее великих пирамидах, дворцах, домах и садах вдоль реки, о ее великолепных праздниках и пиршествах, о красивых знатных дамах в роскошных одеяниях.
— А игры! Сколько раз я проигрывал или выигрывал богатство, когда ставил то на зеленую команду, то на красную, на великом поле для мяча.
Пока Хакал говорил и слова потоком лились из его уст, подобно дождю за стеной, Ошитива уснула на тростниковом ковре; ей снилось, как она соединяется со своей семьей и приносит им подарки и еду и благословения от Господина.
Проснувшись, она увидела, что ее укрыли теплым перьевым одеялом. Господина Хакала рядом не было.
Незаметно пройдя сквозь лабиринт комнат, она вышла на площадь, страстно желая увидеть влажное серое небо, а увидела, не веря своим глазам, слепящее солнце на безоблачном небе. Земля была сухой, будто она так истомилась по влаге, что поглотила весь дождь, ничего не оставив людям. Даже река, что текла через каньон, снова была узкой и тихой. Единственными доказательствами дождя были сосуды, которые стояли повсюду. Но так как день становился жарче, драгоценная вода начинала испаряться, и люди стали собирать их и заносить в дома.
Господин Хакал стоял посреди площади, удрученный горем. Ошитива подошла к нему. Когда он посмотрел на нее сверху вниз, в его глазах она увидела нечто новое. Разочарование? Грусть? Нет, хуже… Крушение надежд и иллюзий. Он с сожалением посмотрел на нее, и она заметила, как искорка жизни потухла в его глазах.
Со своих постов на вершине столовой горы примчались дозорные и доложили, что от горизонта до горизонта нет ни облачка. Дождь ночью шел, но это был лишь короткий грозовой шквал. Мокиикс сказал Хакалу, что он видел Койотля в дождевой завесе.
— Бог-шутник смеялся над нами. Койотль сыграл с нами злую шутку.
22
С далекого юга пятьдесят сильных и смелых воинов вышли из города Толла и направились на север. Много месяцев они, несмотря на жару и холод, взбирались на горы, переправлялись через реки, пробирались сквозь джунгли, умирали от ядовитых змей, диких животных, лихорадки и болезней. Только один из них дошел до Центрального Места. Его нашли умирающим и тут же отнесли к Господину Хакалу.
Перед смертью этот человек произнес лишь несколько слов:
— Город сожжен дотла. Все прекрасные храмы, пирамиды и дворцы разрушены ацтеками.
Пока жители Центрального Места спали, пока Ошитива ворочалась в беспокойном сне, пока некоторые из жителей тайком собирали свои пожитки и потом, крадучись, удирали из проклятой богами долины в поисках лучших земель на севере и востоке, пополняя ряды исчезнувших, Господин Хакал позвал к себе своего старого друга и Главного Министра.
— Нашей империи больше не существует, — тихим голосом сообщил Хакал Мокииксу, пришедшему к нему в покои. — У нас нет короля, города, народа.
Мокиикс упал на колени и, прижав голову к каменному полу, громко завыл, взывая ко всем богам тольтеков.
— Наше пребывание здесь подходит к концу, — грустно продолжал Хакал. — Я хочу, чтобы ты отправился домой и отыскал наших людей, разбросанных по свету. Возьми с собой все небесные камни и перья, все богатство, что мы смогли здесь нажить, и отправляйся. Возможно, ты найдешь свою семью в Чичен-Ице.
Они обнялись, а потом, выпив нектли, сидели и сокрушались по прошлым, лучшим временам. А утром Мокиикс начал собираться в дорогу. Сто рабов готовились нести на своих спинах тяжелую ношу — все небесные камни и перья, соль и серебро — и держать свой путь обратно, к себе на родину. Но, прежде чем навсегда покинуть Центральное Место, Мокиикс без ведома своего принца решил заехать в одно место.
Разбуженная посреди ночи, так как караван уходил ночью, Ошитива почтительно поклонилась Мокииксу, но осталась стоять, пока Мокиикс с высокомерием говорил с ней:
— Мой принц верит, что боги привели тебя сюда для определенной цели, что все, что произошло, было заранее спланировано. Может, все так и есть. Но мы не знаем, привели ли тебя сюда с добрыми или злыми намерениями. Если тобою управляют боги, то, возможно, тебя привели сюда, в Центральное Место, чтобы разрушить его.
— Или спасти его, — спокойно добавила она, уже не боясь Мокиикса.
— Тебе надо знать кое-что. Мой Господин отпустил юношу, который совершил святотатство, покусившись на священную поляну богов. Я бы этого не допустил, потому что если ради богов не проливается кровь, в нашем мире наступает хаос. Я опасался, что решение моего Господина отпустить юношу рассердит богов и разрушит существующую гармонию. Но именно я нарушил равновесие, когда пошел против его воли. Послушание — сердце гармонии. Когда я не повиновался моему Господину, я создал дисгармонию.
Она в недоумении посмотрела на него, а он продолжил:
— Юноша не был отпущен на волю. Я послал ягуаров следом за ним, и они схватили его на дороге. Его продали владельцу рудника по добыче небесного камня, и он отправился на север, в шахты, чтобы в тяжелом труде прожить там остаток своей короткой жизни.
23
С тяжелым сердцем и с намерением отправиться на поиски Аоте, Ошитива шла по коридорам в покои Господина Хакала, чтобы просить его отпустить ее. Она не хотела рассказывать ему ни о том, что по велению Мокиикса ужасная судьба выпала Аоте, ни о том, что его Главный Министр не выполнил приказа своего Господина. Она собиралась сказать ему, что слышала об этом от торговцев и верит, что это правда.
Когда она нашла его, он сидел, угрюмый и печальный, на троне, единственным его собеседником был Чи-Чи на своем насесте.
Ошитива была поражена, увидев слезы на лице Хакала.
— Почему ты плачешь, Мой Господин? — спросила она шепотом.
— Уже никогда больше на свете не будет такого города, как Толла! Стены храма, покрытые золотом, серебром, кораллами, небесными камнями и перьями, чтобы ослеплять своим великолепием. — Он смахнул слезы со щеки. — Но больше его не будет! Все превратилось в пепел! И это моя вина! — закричал он. Хакал был в отчаянии. — Мокиикс оказался прав! Я попал под твои чары! Я стал слабым.
— Что ты говоришь? — ужаснулась Ошитива.
— Я говорил тебе, что ради блага моего народа я даровал юноше жизнь, — произнес он дрожащим голосом, — что отпустил юношу, только чтобы пошел дождь, но Мокиикс увидел то, что действительно было в моем сердце и чего я не хотел признавать. Я отпустил юношу, желая сделать приятное тебе. Я страстно желал тебя. Я поставил свои личные желания выше нужд моего народа, выше потребностей моих богов! — закричал он. — А теперь мы наказаны за мои преступления.
— Нет! — возразила она ему, положив ладонь на его руку. — Сострадание — не преступление. Мой Господин, Аоте не знал, что поляна была священной. Он ведь простой юноша, сын земледельца, который выращивает кукурузу, ты это знал. Слепая любовь ко мне вела его сюда, и он случайно натолкнулся на запрещенное для всех место. Я уверена, боги не так жестоки, чтобы требовать крови невиновных людей.
Он неожиданно поднялся на ноги, взял ее за плечи, притянул к себе и так крепко обнял ее, будто хотел выжать из нее дух. Он рыдал, зарывшись в ее волосы и осыпая ее шею и плечи слезами. Ошитива тоже крепко обняла его и заплакала, словно желая смыть своими слезами его боль. Если бы все можно было вернуть назад, остановить Аоте, чтобы он не пошел по тропе и не нарушил священного табу!
Потеря родного города и лучшего друга, гибель его великой империи и предательство его богов — вся эта боль Хакала вылилась в его глубоком поцелуе. В его поцелуе было и страстное желание, и острый голод, которого он не испытывал прежде.
А Ошитива больше уже не думала об Аоте и прошлом. Теперь для нее существовал только Хакал: его крепкое, мускулистое тело и горячая кожа и непонятные слова, которые он бормотал ей на своем родном языке и которые так волновали ее сердце. Он положил ее на ковер и снова обнял, и они слились в общем желании, она покорилась ему — ее принцу, ее Темному Господину.
Немного позже, когда они лежали вместе на тростниковом ковре, Хакал приподнялся и посмотрел на чудо-девушку в своих объятиях. И не было больше печали в его глазах, и не было грусти и чувства одиночества, которые она так часто видела. Его темные глаза под густыми бровями теперь были теплыми и сияли, как угольки в костре, разведенном холодной зимой.
— Почему боги оказались благосклонны ко мне, не знаю, — признался он, нежно поглаживая ее по волосам, — я всю свою жизнь был одинок. Я воспитывался во дворце в окружении множества слуг и множества друзей, и все же я был одинок. Возможно, так было, потому что я — тлатоани, и я всегда знал, что мое главное дело — мой народ, моя семья и мои боги. Надо ли мне исполнить какой-то долг перед своим сердцем, я никогда не знал. Мы с женой не любили друг друга, да это было и не нужно. Мы женились, так как этого требовал долг. Я клянусь тебе, мой воробышек, что я не понимал причин моей грусти, пока не познал счастья быть с тобой. И сейчас я себя чувствую так, будто туча ушла и я впервые увидел солнце. Хотя мы оба рождены в разных мирах и поклоняемся разным богам, теперь мы вместе и не расстанемся никогда. Я не знал, что мое сердце изголодалось, но теперь, когда оно насытилось, я никогда не забуду этот голод. Я сделаю тебя счастливой.
Он снял с себя ожерелье и надел его на шею Ошитивы. Весьма торжественно он произнес:
— Как я говорил тебе, этот ксочитль — очень древний и священный цветок. К тому же он обладает великой силой, ведь в нем хранится кровь Кетсалькоатля. Он поможет тебе призывать дождь.
Талисман был очень красивым: крошечный золотой цветочек покоился на ее ладони, в нем отражались лучи восходящего утреннего солнца, которые пробивались сквозь оконные проемы комнаты. Ошитива восхищалась каждой деталью прекрасного металлического цветка, этой изысканной работой человеческих рук. Но, посмотрев в глаза Хакала, она увидела в них нечто, чего не было еще минуту назад, и поняла, что он не верит своим словам. Он не верит, что ксочитль может призвать дождь.
Но она была уверена, что сможет призвать дождь, в этом ей поможет сила ксочитля. Когда дожди придут, вера ее Господина вернется к нему. Но может ли она оставаться здесь и звать дождь, когда ее Аоте увели на рудник добывать небесный камень? Что же ей делать: пойти и спасти Аоте или остаться и спасти Хакала?
Центральное Место и ее Господин победили. Когда пойдет дождь, она отправится на поиски Аоте и будет молиться, чтобы он все еще был жив.
24
Пока Ошитива все жаркое лето не покладая рук трудилась над своими дождевыми кувшинами, отчаяние и упадок духа поразил всех жителей долины. Бесконечная засуха, покинувшая эти места дичь, истощение продовольственных запасов и высокая смертность младенцев приводили к тому, что люди теряли веру в своих богов. Соседние фермы стояли заброшенными, долины лежали безлюдными, и только ветер одиноко гулял в домах, в которых уже никто не жил.
Дезертировали даже воины-ягуары. Некоторые отказывались следовать за «слабым» тлатоани, решив вернуться в свой разрушенный город на юге. Их вел Ксикли, который оставил свою затею — принести в жертву богам девушку. Теперь она делила ложе с Господином Хакалом. Пусть это для них обоих будет проклятием! Воины, оставшиеся в городе, поступили так не из чувства верности, слепой и сросшейся с их грубой кожей, а просто потому, что им больше нечего было делать.
Яни пришла попрощаться с Ошитивой, Яни, чьи предки родились здесь. Вместе с другими гончарами она собиралась отправиться в новое место.
— Пойдем с нами, Ошитива!
Но Ошитива не могла оставить Хакала. Он потерял веру, это пугало ее, ведь свою силу он черпал в вере, а без нее он был беспомощным. Она уже заметила, как сила и энергия покидают его. Она месила глину, смешивала раствор и молилась над ксочитлем, чтобы бог Кетсалькоатль привел дождь в Центральное Место.
25
Пришел день осеннего равноденствия: празднество проходило в мрачном настроении, мало кто участвовал в нем, и отсутствие Мокиикса тоже сильно чувствовалось. Каждую ночь Ошитива проводила в объятиях Господина Хакала, который все глубже и глубже погружался в свои мрачные думы. Вечерняя Звезда становилась все ярче, пока не стала такой яркой, что отбрасывала тени в безлунной ночи. Ошитива продолжала лепить кувшины.
Все больше и больше людей покидали Центральное Место, и они уже не скрывались под покровом ночи, а открыто, днем, оставляли свои дома и уходили, неся свои пожитки, на север и восток в поисках лучших земель. Урожай зерна был скудным, а дань с близлежащих хозяйств упала ниже назначенной нормы. Когда воины-ягуары выступили за пределы каньона, чтобы во имя своих богов пролить человеческую кровь, они натолкнулись на безлюдные деревни и оставленные дома.
Скоро Вечерняя Звезда исчезла, на небо взошло солнце, и наступило время, которого Господа боялись больше всего — «Восемь Дней». В эти дни Кетсалькоатль всматривался в сердца людей и судил их поступки, чтобы определить, достойны ли они его возвращения.
Однажды ночью Ошитива проснулась от запаха гари, это бараки воинов-ягуаров пылали в огне. Солдаты ушли, и она знала, что они никогда не вернутся. Сами ли они подожгли бараки, чтобы люди не могли использовать их вещи в черной магии против них же самих? Или это оставшиеся жители Центрального Места решили поджечь символ тирании и насилия?
Когда Господин Хакал начал свои бдения на горе над Центральным Местом, готовясь встретить Утреннюю Звезду, как девятнадцать месяцев назад, когда Ошитиву оторвали от ее семьи, ее кувшин был готов для покраски. Он предназначался не для зимнего солнцестояния, который должен был начаться через два месяца, а для предстоящего праздника, посвященного дню рождения Кетсалькоатля, чья волшебная кровь помогала ей творить.
Потом Господин Хакал заболел.
Его болезнь была душевной, от нее не было лекарств, впрочем, они не помогли бы ему. Оставшиеся жрецы и служанки ухаживали за ним, но они были бессильны в своих заботах. Только Ошитива, которая приходила к нему по ночам, чтобы разделить с ним любовное ложе. Но наступило время, когда уже и она не могла выводить своего Господина из оцепенения. Однажды он сказал ей:
— Уходи. Найди свою семью. Найди свой народ.
Ему некуда было идти. Он решил остаться здесь и быть последним Господином, который жил в этом месте.
26
Это был последний из Восьми Дней, но мало кто остался в Центральном Месте, чтобы дожидаться появления Утренней Звезды. Даже жрецы и служанки покинули Хакала, по его приказу, чтобы отправиться на юг и найти свой народ.
Ошитива была последним гончаром. Ожидалось, что ее кувшин будет единственным, выставленным на площади. Когда позднее послеобеденное солнце залило ее плечи, она приготовила кисточки из волокон юкки и смешала красное красящее вещество. Нанося первую полоску на глину, она думала о своем любимом Хакале. С уходом каждой новой семьи из Центрального Места вместе с ними уходила маленькая частица Хакала. Ошитива боялась, что когда из Центрального Места уйдет последний человек, Хакал умрет.
Страшное отчаяние нахлынуло на нее, и ее рука похолодела. Она не могла дальше красить, осторожно положила кувшин на колени и посмотрела на него каким-то отстраненным взглядом. Бесполезная работа. Люди потеряли веру, Господин Хакал потерял веру. Кому богам нести дождь?
— Это несправедливо! — закричала она, и ее голос эхом отразился в пустых стенах и коридорах, где уже не было слуг. — За что ты наказал нас? Ведь меня привели сюда для того, чтобы я вызвала дождь. Почему боги такие жестокие?