-- Точно! – восхитилась Маша. – Вот так барыня и лежала. Теперь я вспомнила.
-- Нет сомнений, Антонина Афанасьевна успела побывать наверху. Полагаю, нам туда же.
Горничная в страхе попятилась.
-- Я не пойду. Там призрак!
-- Хорошо, Маша. Возвращайся к себе.
Евгений забрал у горничной фонарь и принялся подсвечивать им путь. Александр Александрович медленно поднялся по лестнице, вглядываясь в каждую ступеньку, покуда не оказался на втором этаже.
-- Да, -- произнес он с укоризной, обращаясь к Елизавете Николаевне, -- вы тут неплохо побродили. Была замечательная, можно сказать, антикварная пыль, на которой явственно читаются любые следы. Но после того, как призрака искала моя добросовестнейшая тетушка, нет ни одного угла, в котором пыль не была бы сметена ее подолом.
-- Я тебе, что ли, призрак – над полом летать? – проворчала в ответ старуха. – Ходила по земле, как положено доброй христианке. Скажи спасибо, что не заставила кого-нибудь из служанок взять мокрую тряпку и хорошенько все помыть. Кстати, Евгений Павлович, это обязательно нужно сделать. Смотрите, какая грязюка! Дать вашим слугам лишнюю работу – благое дело. Они совершенно разленились.
-- После моего отъезда, не раньше, -- засмеялся Коцебу. – Знаю, пыль – ваш злейший враг, милая тетушка. А мне она лучший друг. По крайней мере, разговорчивый. Вот, обратите внимание: у окна стоит некий агрегат. Он совсем недавно доставлен сюда со сцены.
Обернувшись, Евгений обнаружил странную штуку, напоминающую огромную катушку с намотанным на нее тросом. От катушки шел след.
-- Старая лебедка, -- пожала плечами Елизавета Николаевна. – Ну и что?
-- Кому и зачем понадобилось пододвигать ее к окну? Думаю, не Антонине Афанасьевне и ее дворне. Любопытно, правда? Значит, кто-то тайком сюда проник.
-- Не было никого! – возмутилась старуха. – Ты меня знаешь – если я берусь, делаю так, что комар носу не подточит. Я все здесь осмотрела.
-- Когда вы осматривали, никого и не было, -- примирительно кивнул племянник, -- а в другое время был. Неизвестному злоумышленнику понадобилась лебедка, чтобы спустить вниз нечто необычное. Кстати, этажом ниже как раз спальня Антонины Афанасьевны. Посветите сюда, Евгений Павлович. Тут что-то волокли... Не тяжелое, однако неудобное и громоздкое... так!
Александр Александрович распахнул дверцу старого шкафа, и оттуда прямо на него выпрыгнула огромная белая фигура. Вот где прятался призрак!
Евгений, громко крикнув, попятился, выронил фонарь и упал. Возненавидев себя за трусость, он попытался подняться на ноги, но лишь всклубил пыль вокруг и принялся чихать – раз, другой, третий.
-- Держись, Сашура! – раздался громовой голос Елизаветы Николаевны. – Изыйди, нечисть! Чур меня!
-- Хочется верить, сюртук будет можно отчистить, -- спокойно ответствовал племянник. – Тут вся надежда на ваши фамильные секреты, тетушка. Паутина... Брр...
Сгорая от стыда, Евгений увидел лежащую на полу матерчатую куклу больше человеческого роста, всю в грязи и паутине, одетую в дырявый светлый балахон.
-- Призрак девицы Параши, -- констатировал Коцебу. – Кто-то спустил его на лебедке вниз, прямо к окну Антонины Афанасьевны, а потом тем же способом вознес в небеса. В темноте наверняка выглядело впечатляюще. Наутро испуганная старушка прибежала к вам, тетушка Елизабет. Следующей ночью она, скорее всего, опять увидела Парашу и поднялась сюда. Любопытство оказалось сильнее осторожности, да и терять уже было нечего. Ее напугали, она в ужасе бросилась вниз по крутой неудобной лестнице, оступилась, упала и сломала себе шею. А может, ее нарочно столкнули – пока неясно.
Евгений внимательно осмотрел куклу. Материя кое-где порвалась, обнажив опилки. Сколько требуется наивности, чтобы принять всерьез подобную игрушку! На это способна только бедная, простодушная Антонина Афанасьевна. Сам Евгений моментально догадался бы, что его дурачат. Не говоря уж о том, что он – ученый и не верит в потустороние силы. Коцебу, похоже, тоже в них не верит. Однако он не заметил одной существенной вещи. Неудивительно – чтобы видеть предметы не по отдельности, а в их взаимодействии, необходим научный склад ума, вряд ли присущий краснобаям-адвокатам.
-- В кукле нет механизма, -- наставительно поведал Евгений. -- Она не умеет плакать. Но плач точно был! Его слышали многие – даже я.
Сыщик, словно бы и не удивившись, равнодушно кивнул.
-- С плачем придется подождать до утра, в темноте вряд ли справлюсь. Да и погода сегодня безветренная.
Не дав возможности уточнить, при чем здесь ветер, Александр Александрович уже мчался дальше.
-- Суть в другом. Тот, кто способствовал гибели Антонины Афанасьевны, с большой вероятностью был здесь в ночь ее смерти -- и, однозначно, в предыдущую. Кто-то ведь должен был поднять на лебедке куклу! Обычно часть подозреваемых сразу отметается, поскольку во время преступления их видели в другом месте. Но боюсь, в данном случае алиби нет ни у одного из подозреваемых. Все они сообщат, что мирно спали, причем в полном одиночестве. Разве что Куницыны были вместе, но свидетельство супруга я бы не стал принимать во внимание. Как это все неудачно...
-- Алиби? – нахмурилась Елизавета Николаевна.
-- Ну, да. Если бы хоть один из вас, к примеру, бегал по близлежащей деревне, громкими криками подстрекая крестьян к бунту, или устроил пьяную оргию, на которую призвал всех домашних слуг, то он оказал бы мне огромнейшую услугу.
Сперва старуха усмехнулась, но через миг усмешка начала медленно пропадать с лица, превращаясь в ярость.
-- Один из нас? – повторила она. – Получается, ты требуешь алиби от меня, твоей родной тетушки? От сестры твоей матери? Может, ты еще будешь проверять за мной счета – не обворовываю ли я тебя? Давай, проверяй – я ведь их храню. А когда все проверишь, уйду жить в богадельню. В твоем доме мне, воровке, не место.
Было видно, что Александр Александрович растерялся. Евгению даже стало жаль беднягу. В броне его самоуверенности явно обнаружились существенные прорехи. Из-за спины высокомерного, гордого собой мужчины снова выступил смешной мальчишка. Да уж, с Елизаветой Николаевной трудно чувствовать себя взрослым!
-- Тетя... тетя Лиз... – заплетающимся языком бормотал он. – Это же я просто так... фигура речи. Я неудачно выразился... Я даже помыслить не мог... Я доверяю вам, как себе самому. Больше, куда больше, чем себе! Ну, простите идиота... Пожалуйста...
Старуха впилась в племянника взором, способным, как почудилось Евгению, проникать сквозь стены. По крайней мере, лично он на всякий случай попятился.
Впрочем, Елизавете Николаевне не было до него никакого дела.
-- Ну, смотри, -- произнесла, наконец, она. – Коли почую, что стала тебе в тягость – отправлюсь в богадельню, не мешкая ни дня. Не хватало сидеть у племянника на шее, отбирая у него кусок хлеба!
-- Без вас я бы давно разорился, -- поспешно известил Коцебу. – Только благодаря вам имение приносит доход. Толковый управляющий обошелся бы куда дороже, чем вы тратите на свое содержание. Да и нет на свете управляющего, способного сравниться по уму и практической сметке.
-- Ну-ну... нечего льстить, -- смягчилась тетушка. – Издеваешься над старухой, словно над дачниками Куницынами... Думаешь, приму все за чистую монету?
В глазах Александра Александровича мелькнула улыбка, хотя лицо оставалось серьезным.
-- А теперь об алиби, -- деловито, словно и не было конфликта, продолжила Елизавета Николаевна. -- Когда мы обсуждали похороны Антонины Афанасьевны, Георгий Михайлович к слову заметил, что две ночи подряд не сомкнул глаз, мучаясь приступом подагры. Они у него, несчастного, бывают регулярно. Тогда камердинер неустанно читает ему вслух, а старая служанка каждые четверть часа меняет компрессы. Не знаю, принимаешь ли ты свидетельства слуг...
-- Да, разумеется. При условии, что они не подкуплены.
-- Хочешь – порасспрашивай их. Но сомневаюсь, чтобы Георгий Михайлович лгал. Откуда ему в тот момент знать, что к нам явишься ты и начнешь расследование?
Сыщик вздохнул.
-- Весьма досадно.
-- Почему досадно? – удивилась тетушка.
-- Честно говоря, я ехал сюда в полной убежденности, что знаю, кто устроил всю эту кутерьму с Парашей. Вот мне наказание за косность мышления. Привык, что самое очевидное предположение чаще всего оказывается верным.
-- Это сделала не Катиш! – тут же возопил Евгений.
Александр Александрович окинул его взглядом, каким хороший врач смотрит на хронического больного, тяжело страдающего, однако не поддающегося излечению. Потом, усмехнувшись, произнес:
-- Если вы настаиваете, готов в первую очередь рассмотреть версию с виновностью Кати. Основной довод за – то, что плач Параши впервые был услышан сразу после того, как Катя рассказала Антонине Афанасьевне легенду.
-- Она была в это время на первом этаже, а плач доносился со второго, -- сухо напомнил Евгений. – Разве это не алиби?
-- Разумеется, нет. Не сомневаюсь, что для плача не требуется присутствия злоумышленника в театре или вообще в Бобровичах -- иначе при обыске его бы обнаружили. Тут какое-то хитрое механическое приспособление. Но кто-то должен был его запустить, причем в нужный день! Это могли сделать Георгий Михайлович или Прокофий Васильевич, когда приходили сюда играть в винт. – Сыщик хитро покосился на тетушку, демонстрируя, что ее имя он не назвал. – Могла и Катя, навестившая в тот вечер старушку. Кстати, с чего вдруг она это сделала? Она презирает рядовых обывателей, мы ей скучны.
Евгений, на миг опешивший от этого «мы» (меньше всего Александр Александрович походил на рядового обывателя), объяснил:
-- В душе она совсем не такая, какую изображает. Она добрая и одинокая.
К его удивлению, Коцебу кивнул.
-- Да, и все же ее приход очень уж своевременен. Другое дело, что я стану подозревать дам в самую последнюю очередь.
-- Это еще почему? – с неожиданной обидой вскинулась Елизавета Николаевна. – Думаешь, нам не хватит ума придумать хитрость с механизмом?
-- Трудно с вами, тетушка, -- вздохнул Александр Александрович. – Подозреваешь – обижаетесь. Не подозреваешь – тоже обижаетесь. Вы бы уж определились.
Старуха засмеялась.
-- Загнал меня в угол, не поспоришь. Просто больно уж ты умничаешь – так и хочется иногда возразить, даже понимая, что ты совершенно прав.
-- Да! – вырвалось у Евгения.
-- Да? – искренне изумился сыщик. – Мне казалось, я просто рассуждаю вслух. Обычно я делаю это про себя, поскольку не уверен, можно ли доверять собеседнику. А тут оба вы вне подозрений, оба умные люди. Я решил, будет не лишним поделиться мыслями. Могу и помолчать.
Он глянул на тетушку не без обиды.
-- Прости, -- извинилась Елизавета Николаевна. – Избаловалась я здесь. Привыкла считать себя самой умной и всеми верховодить. И вдруг мальчишка, племянник смеет, видите ли, рассуждать! Хотя за тем тебя и звала. Так почему ты не подозреваешь дам?
-- А вы попробуйте покрутить лебедку.
Елизавета Николаевна подошла к агрегату, стоящему у окна, налегла на ручку.
-- Ого, сила требуется немалая. Мне бы не справиться. Да и Катиш, хоть и молодая, вряд ли. Нужен сильный мужчина. И Георгий Михайлович, и Прокофий Васильевич для своих лет весьма крепкие. Только вот не представляю, чтобы они или, например, дачник Куницын ночами таскали туда-сюда кукол на лебедке. Скорее Андрей Зыкин. Начудил без злого умысла, а теперь опасается признаться.
-- Андрей Зыкин увлечен Катей и вполне мог действовать по ее указке, -- пробормотал Коцебу. – Раз моя версия провалилась, надо начинать с нуля.
-- Какая версия? – воскликнула старуха, опять начиная кипятиться. – Говори толком, не темни.
Однако ясность была не в правилах столичного сыщика.
-- Гду мы сейчас находимся? – зачем-то поинтересовался он.
-- В Бобровичах, -- хмуро буркнула Елизавета Николаевна.
-- А точнее?
-- На втором этаже. В театре.
-- В театре! – оживившись, повторил Александр Александрович. – Именно, тетушка. Это было первое, на что я обратил внимание. Причем театр елизаветинских времен, когда в моде были разнообразные сценические эффекты. Привидения выли и взвивались в воздух, злые духи проваливались в преисподнюю. Лебедка и рваная кукла – часть старинного реквизита. Использовать эту механику для имитации призрака Параши – нет ничего проще. Но... – сыщик сделал эффектную паузу. – Надо знать подробности устройства театра в Бобровичах. Кто знает их лучше всех? Разумеется, бывший хозяин, Георгий Михайлович Шувалов-Извицкий, чьи предки владели имением несколько поколений. Я был совершенно убежден, что призрак – его рук дело. И вдруг вы, милая тетушка, наносите по моему самолюбию такой удар. Я заблуждался, и у Шувалова твердое алиби! Все мои построения рушатся.
Коцебу говорил без малейшей горечи, скорее с любопытством.
Елизавета Николаевна нахмурилась.
-- Погоди, Сашура. Даже если бы у Григория Михайловича не было в те ночи подагры... Зачем он, серьезный человек, станет заниматься подобной чепухой? Не понимаю.
-- У меня была одна идея, -- заметил Александр Александрович. – Скажите, тетушка, доходы с имения наверняка падают не только у нас? У остальных тоже – причем весьма серьезно?
-- Да, -- кивнула старуха. -- Бедная Антонина Афанасьевна вообще еле сводила концы с концами. Думаю, рано или поздно ей пришлось бы продать Бобровичи. Прокофий Васильевич выживает только за счет процента с ценных бумаг. Георгий Михайлович хозяйствует неплохо, но и ему теперь не пожить на широкую ногу, как он привык.
-- Жаль, вы запретили мне говорить о политике, -- хмыкнул Александр Александрович. – Очень хочется высказаться про правительство. Но то, что я о нем думаю, не рассчитанно для дамских ушей.
-- Не надо, -- поспешно остановила его тетушка. – Оттого, что мы сейчас начнем ругать правительство, денег не прибавится. Лучше объясни, что ты там напридумывал про Григория Михайловича.
-- Да ничего особенного, -- пожал плечами сыщик. – Все равно у него алиби -- стоит ли бросать тень на человека, который ни в чем не виноват? Я должен срочно пересмотреть свои выводы. Евгений Павлович, надеюсь, вы позволите навестить вас завтра, при свете дня? Утро вечера мудренее. И еще – позаимствовать у вас на время эту милую игрушку, -- он указал на куклу. – Нечего ей оставаться тут, вводя людей во искушение.
Разумеется, Евгений не возражал. С тем и расстались.
Глава пятая,
в которой выясняется, что призраки все-таки существуют.
Евгений долго не мог заснуть. Неужели еще вчера он был в Москве, вел обычное, спокойное существование, а в Бобровичах находится меньше суток? Казалось, он прожил здесь целую жизнь – удивительную, ни на что не похожую, полную впечатлений. Главным из них стал образ девушки со статной фигурой и гармоничными, уверенными движениями. Она так красиво держала в пальцах ложечку с вишневым вареньем, что хотелось любоваться этим вечно, забыв про все на свете. Казалось, каждый ее жест является единственно правильным, достойным запечатления в работах античных скульпторов – безо всякой заумной бритвы Оккама ее тело выбирало наилучший вариант.
Понравиться подобной девушке трудно, почти невозможно. Самоуверенный Коцебу, как выяснилось, на нее не претендует. Однако рядом еще Андрей Зыкин, с которым Катиш связывают тесные отношения. Он порядочный человек, толстовец, пожертвовавший ради убеждений будущей карьерой и добровольно похоронивший себя в деревне. Зыкина есть, за что уважать. Зачем при таком замечательном друге Катиш понадобится нелепый, скучный и не слишком богатый кавалер, пусть даже по уши влюбленный? Вряд ли ей интересна ритмика «Слова о полку Игореве» или иные вещи, в которых Евгений по-настоящему силен. Зато она не могла не заметить, как он заикался, ронял предметы и вообще проявил себя с худшей стороны. Катиш смеялась над ним – и правильно делала.
Самое удивительное, что все это было совершенно неважно. Главное, он наверняка сможет ее завтра увидеть – вот оно, счастье!