Вновь сигнал позади. Дилан останавливается, а Райли на автомате отходит дальше от дороги, не желая больше быть объектом для рассмотрения подозрительных личностей. Рядом тормозит довольно крупная машина, чем-то напоминающая старый джип, а за рулем сидит пожилой мужичок, в темной джинсовой рубашке и кепке. На сидении рядом у него мешок с сеном, в салоне играет тихое кантри, только мотивчик явно не для ритмичных танцев, скорее это спокойный вид. Мужичок поддается к окну, поправляя козырек кепки на седых волосах:
— Вас подбросить? — спрашивает с улыбкой, ведь ответ вполне очевиден, но прежде чем его дать О’Брайен переглядывается с Янг-Финчер, которая как-то без желания отдает все его решению.
— Да, нам нужно… — парень морщится, точно не зная.
— Вы проезжаете поворот к горному озеру? — Райли наклоняется вперед, переступая с ноги на ногу, ведь от холода немеют стопы.
— Да, но не съезжаю с дороги, — мужчина объясняет, но девушка уже улыбается:
— Нам и так будет удобно.
— Тогда садитесь, — он кивает на задние сидения, и девушка улыбается:
— Спасибо, — вот только Дилан не разделяет её радости, еле заставляя себя сесть в машину. Без доверия. В салоне пахнет сеном. Мужчина выключает свет, чтобы лучше видеть дорогу, и жмет на газ, поглядывая на зеркало, чтобы видеть ребят:
— Что здесь делали? — улыбается. — В такой мороз лучше подобным не грешить.
Райли слегка наклоняет голову, вопросительно заморгав, а вот О’Брайен начинает довольно усмехаться, сложив на груди руки:
— Да, я ей так же говорил, но желание женщины — закон, — стреляет взглядом на девушку, чувствуя, как она начинает искоса сверлить его, позволяя недовольству опять проявиться на лице.
— Придурок, — шепчет, двигаясь от него дальше, практически прижимается к дверце, уставившись в окно.
— Я так тоже как-то «погулял», — мужичок попался говорливый. — Думал, это на один раз, но вот уже пятеро детей, — вздыхает, заставив Райли улыбнуться, ведь вид у него немного шокированный. — Этого я точно не планировал.
Девушка смеется против воли, чувствует, как немного расслабляется, начав слушать разговор О’Брайена с водителем, точнее, именно водитель много говорит, рассказывая о своей семье, при этом упоминая свою жену: «Она немного „ку-ку“, но любовь не выбирают, верно?»
— Это точно, — Дилан опять издевается, бросая взгляд на Райли, за что та пихает его коленкой, качнув головой с раздражением: «Мужики, блин».
Но с другой стороны, это лучший исход. Девушка не хочет признавать, но приходится со скрипом зубов: если бы она осталась в городе одна, то точно бы застряла на месте, не зная, что делать. Ни за что бы ни сунулась в лес, даже зная дорогу, так что неприятно осознавать, ведь наличие этого типа рядом подтолкнуло к действию. Вообще не самая здоровая мысль мелькает в голове: за эту выходную неделю обычное наличие О’Брайена рядом принесло куда больше пользы, чем присутствие отца. И Райли тут же закатывает глаза, раздраженно относясь к самой себе. Проблем он принес всё равно больше.
Так и проходит около получаса поездки. Машина несется довольно быстро, видимо, мужчина сам спешит домой к своей семье, поэтому Райли начинает замечать знакомые дорожные знаки, с успокоением понимая, что скоро окажется дома, в своей комнате. Дилан вполне хорошо проводит время, общаясь с мужчиной, что играет девушке на руку, так как ни одного скверного комментария она не получает в свой адрес, кроме пошлых намеков, сбивающих её с толку. Но плевать. Главное, что машина тормозит у поворота на дорожку из мокрой земли, уходящую в лес.
— Спасибо, — Райли бодро вылезает из машины, желая мужчине хорошего пути, а Дилан пожимает ему руку, после чего так же покидает салон.
— Больше не занимайтесь подобным в таких местах, — мужичок подмигивает О’Брайену. Тот сует ладони в карманы, довольно усмехаясь, и обращает свое внимание на девушку рядом:
— Поняла? Не будет больше мокрой травы под одеждой.
Райли опускает руки, медленно переводя на него полный взрывного негодования взгляд.
— Удачи, — мужчина прощается, после чего автомобиль трогается с места, совсем скоро пропадая среди деревьев впереди. Райли сдерживает желание ударить парня в плечо, разворачивается, спускаясь по влажной траве вниз. Дилан следует за ней. Молчат. Вокруг темно, ночные жители разбавляют тишину.
— Не говори моей маме, что мы ехали своим ходом, — совсем внезапно парень говорит, привлекая внимание девушки, но та не оглядывается, продолжая смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о корни:
— Почему? — хотя, она бы и так не сказала.
Лиллиан постоянно переживает о том, что уже не изменить, поэтому О’Брайену не хочется заставлять её чувствовать вину. В данной ситуации виноваты только Финчеры.
— Просто, — не объясняет. Излишние слова выматывают.
Райли не отвечает, но принимает к сведению. Не её дело.
Конец лесной дорожки выводит к небольшому простору с мокрой травой. Видно озеро и домик. Неужели. Появляются силы, чтобы ускорить шаг и скорее оказаться в стенах дома, принять ванную и лечь спать. Не верится, что им удалось проделать такой путь.
На крыльце дома сидит Лиллиан, и по состоянию женщины ясно, что ждет она довольно давно, при этом сжимая в руках телефон. Она краем глаз замечает движение, поэтому с облегчением выдыхает, поднявшись со слабой улыбкой:
— Боже, — трет лоб, еле сдерживаясь, чтобы не кричать. — Почему у вас отключены телефоны?
Райли тормозит у крыльца, виновато промычав:
— Зарядки сели.
Дилан встает чуть ближе, хмурясь:
— Ты сидела всё это время здесь?
— Да, мы поссорились с Митчеллом, — женщина начинает подниматься. — Давайте быстро в дом, холодно, — открывает дверь, ожидая, пока ребята зайдут в прихожую. — Ты же знаешь, Райли, он никогда не признает вину, но, остыв, постоянно спрашивал, вернулись ли вы, думаю, ему стыдно.
— Я знаю, — девушка отказывается слушать. Она хорошо знакома с этой особенностью отца. Его эмоции усмиряются, после чего он чувствует стыд, но да, никогда обиженный им человек не получит свое извинение.
— Вы так долго ждали автобус? — Лиллиан трогает щеки сына, который закатывает глаза, проворчав:
— Да, ожидание автобуса было самым тяжелым, — стреляет взглядом на Райли, которая отводит глаза, прокашлявшись:
— Ладно, извините за беспокойства, — ей правда не хотелось принести столько проблем.
— Ничего, ты была в праве злиться, — Лиллиан без остановки ворошит пальцами волосы Дилана, а тот терпит, позволяя ей вымещать на себе нервозность. — Митчелл должен был обсудить с тобой наш переезд, но не переживай, — улыбается. — Мы не переедем.
Девушка моргает, с осторожностью взглянув на женщину, и с легким волнением спрашивает:
— Из-за меня?
— Ну, отчасти, — Лиллиан наконец оставляет парня в покое, делая шаг к кухне. — Просто Дилан не хочет, значит, и я не перееду, — пожимает плечами, сохраняя безмятежность, но на самом деле, ей страшно принимать тот факт, что придется остаться в одном доме с Шоном. — Вы, наверное, проголодались, — ладонью указывает на кухню. — Я сделаю вам поесть, так что не расходитесь, — спешит заняться готовкой, игнорируя свою усталость, но перед этим набирает сообщение Митчеллу о том, что они вернулись.
Райли не хочет еще какое-то время находиться в компании Дилана. Всё, что ей необходимо, — это душ и кровать, но она вынудит себя задержаться, продлив этот кошмарный день. Лиллиан ждала и волновалась. Лиллиан потратила свои нервы и сейчас, отчасти, чувствует себя виноватой, поэтому хочет хотя бы накормить их.
Надо просто отключить мозг, просидеть на кухне и думать лишь о том, что завтра всё закончится. Они вернутся в город. Дилан и Лиллиан не переедут. И Райли должна быть счастлива, ведь всё обернулось по её желанию, вот только отец…
Будет ли он злиться, что его планы рухнули?
Определенно.
========== Глава 6 ==========
«Хватит драться на улицах».
«Откуда синяки? Ты что бандит?»
«Маленький бродяга, ты понимаешь, к чему тебя это приведет?»
«Сегодня побил мальчика — завтра убил человека».
«Думаешь, синяки красят настоящих мужчин?»
Кто, по-вашему, такой «настоящий мужчина»? Вы говорите с мальчиком, отличающимся тихим характером, постоянно молчащим, и его молчание вы принимаете за наглость.
«Прекращай разбивать себе лицо в драках».
Он никогда не лез в драку. Точно не первым.
Самая тихая. Самая молчаливая. Безмолвная. Напряженная. Поездка домой. Мы выехали поздно днем. Без разговоров. Только Лиллиан о чем-то переговаривала с отцом перед тем, как сесть в машину, после мы все молчали. Даже музыка не помогла уйти от атмосферы, захватившей салон. Будто пустые, вымотанные, выжатые этой неделей. Пятница сделала свое — и мне неизвестно, как всё обернется дальше.
Меня высаживают у нашего дома. Лиллиан и Дилан живут дальше, поэтому отец оставляет меня на крыльце, а сам отвозит пассажиров, думаю, он будет стараться уговорить их. Но Лиллиан дала понять, что не останется. И почему-то мне от этого вдруг становится тяжело. Знаю, что дело не во мне, а именно в нежелании О’Брайена, но… Откуда тогда чувство вины?
***
Внешне этот дом сразу отталкивает, а в темноте ночи так вообще пугает, давая понять, что лучше не соваться. Одноэтажное строение с облезлыми стенами и кривым крыльцом. Окна дома выбиты уличной шпаной, а может и самим жильцом в момент его импульсивности. Двор забит мусором: бутылки, банки, мятые пачки сигарет, бак перевернут и там роется уличная псина, которая, увидев тормозящий автомобиль, рычит, убегая прочь. Не самый хороший район.
Митчелл смотрит на дом, сглотнув, хотя обещает себе держаться уверенно. Он поглядывает на Лиллиан, а та изображает спокойствие, пока тянется, чтобы поцеловать его в щеку:
— Спасибо за поездку, было здорово, — это правда. Женщине понравилось, вот только теперь горько от мысли, что придется вернуться в свой собственный кошмар, при этом так неискренне улыбаясь.
Дилан вылезает из салона на морозный воздух. Надевает рюкзак на плечи, невольно проверив в кармане наличие складного ножика. Хотя он не делает его неуязвимым, наоборот, подобное может и будет использовано против него. Как все те разы до этого. Парень невольно потирает запястье руки под тканью рукава. Отголоски прошлых повреждений никогда не оставят в покое, постоянно напомнят о себе из ниоткуда возникшей болью. Лучше избавиться от ножа. Сам целее будет.
— Я позвоню, — Митчелл целует её в губы. Лиллиан кивает, но знает, что завтра она не сможет ответить. Хорошо понимает, на что идет, не желая заставлять сына поступать против его воли. Конечно, между безопасностью и гордостью О’Брайен на данный момент выбирает гордость. И это один из самых эгоистичных его поступков, что обернется для него очередной потерей крови.
***
«Это нельзя делать, знаешь, насколько жизнь прекрасна? Сколько больных людей хотят жить, а ты не хочешь, раз уж вытворяешь такое со своим телом».
«Я не хочу умирать».
«Тогда, зачем ты сделал это?»
«Это был не я».
Вовсе не радуюсь утреннему солнцу, проникающему сквозь темно-зеленые шторы в комнату. Лучи играют на светлом паркете, привлекая мое внимание, но не отважусь покинуть кровать. Уже больше десяти, проснулась еще в районе семи, с тех пор лежу, исследуя взглядом свою комнату. Чувствую себя странно, думаю, всё дело в тяжести, что остается в груди после ночи, хотя обычно именно сон спасает от груза. Видимо, сейчас не тот самый случай. Сажусь, сбрасывая с груди воздушное одеяло, и спиной прижимаюсь стене, покрытой фотографиями. Смотрю на паркет, пальцами играя с длинными ушками игрушечного кролика, который смотрит на меня с пониманием, словно знает, от чего я так томно вздыхаю. Мы не говорили с отцом с пятницы. Уже воскресенье. Вчера не пересекались. Не люблю такую натянутую обстановку.
Смотрю на тумбу. Лежит мамина нотная тетрадь. Всё равно пока не хочется выходить, так что беру её, начав листать. Каждый разворот — ноты и слова песни, иногда просто мелодии, которые могу, изучив ноты, проиграть в голове. Тетрадь не закончена, поэтому где-то на середине открываю последние исписанные страницы. И сознание посещает легкое непонимание. Вижу одну ноту. И ею мама заполнила целый разворот. Хмурю брови, всё-таки слезая с кровати, и медленно подхожу к пианино, начав искать продолжение этих страниц, но их нет. Это… Музыка? Мелодия? Нет. Просто нота с одинаковыми интервалами. Подношу ладонь к клавишам, начав пальцем давить на самую первую. Нота «до». Давлю. Звучит протяжно. Сохраняю интервал. Вновь давлю. Звучит. Жду. Давлю.
Итак, весь разворот. Одна нота. Тяжелая, низкая, и её звучание будто забивает дыхательные пути, мешая глотнуть больше кислорода. Что-то сжимается в горле. Прислушиваюсь, давлю. Почему это повторение вызывает головную боль? Словно вскрывает мне виски, заставляя ощутить тошноту?
Прекращаю. Хмуро вожу пальцами по клавише ноты «до», после чего изучаю записи мамы. Странно. Что её толкнуло записать такое? В этом ведь нет смысла.
Ближе к двенадцати совесть толкает меня выйти, но больше я переживаю за растения, поэтому первым делом покидаю комнату, чтобы полить их. Всю неделю они провели в одиночестве, не хочется, чтобы цветы чувствовали себя нехорошо. Несколько раз приходится вернуться в ванную, чтобы закончить со вторым этажом, после чего спускаюсь на первый, прислушиваясь к звукам. Отца не слышно, может, он еще не выходил? Остаток воды трачу на цветы в гостиной, затем иду на кухню, и именно на пороге этого светлого помещения останавливаюсь, глазами изучая мужчину, готовящего себе кофе. Он не выглядит сердитым, но… Его взгляд очень задумчивый, тяжелый, вовсе не сердитый. Хмурый? Да, вот только он в себе. Мешает сахар медленными движениями, явно слабо держит кончик чайной ложки. Стою. Думаю, что сказать, и не нахожу ничего лучше:
— Лиллиан решила остаться там?
— Да, — не жду, что отец ответит, но он делает это, и я не чувствую давления, которым обычно он пользуется, чтобы морально ослабить меня. Мужчина потирает ладонью лицо, задевая щетину на подбородке. Такое чувство, что он не спал.
— Почему она осталась? — из-за Дилана, конечно.
Мужчина не многословен, и не заставляю его говорить, просто прохожу к столу, позволив отцу пройти:
— Уберись здесь, — не приказ. — Я сегодня буду у себя работать, так что не готовь на меня, — отказывается кушать. Тревожный звоночек. Молча принимаю информацию, провожая мужчину взглядом, и выдыхаю из себя силы, поставив зеленую лейку на стол. Пальцами провожу по майке с кроликом, мысленно стараясь помочь себе собраться.
Почему начинаю чувствовать вину? Лиллиан сама так решила.
Звонок в дверь. Оставляю работу по дому, без желания шагаю в прихожую, по голосам понимая, кто нарушает мой покой. Открываю, сжатой улыбкой приветствуя Агнесс, Остина и Робба.
— Хэй, нигга! — Агнесс поднимает руки вверх, задевая свои кудри, и тянется ко мне, обнимая, поэтому приходится ответить на телесный контакт:
— Почему ты всё еще в пижаме? — Робб проверяет время на наручных часах Остина. — Неделя вне школы тебя расслабила, Райли Янг-Финчер? — спрашивает голосом майора Пейна из одноименного фильма, и они смеются. Улыбаюсь, хорошо понимая, что ребята не виновны в моем настроении, но всё равно я не совсем готова к компании. Улыбку с лица не убираю, надеюсь, она хоть немного напоминает мою обычную:
— А вы чего так рано? — откашливаюсь, сложив руки на груди.
— Мы тут скучаем, — Агнесс дергает Остина за край футболки. — Терпим его поцелуи от тебя, — парень смеется, а вот Робб морщится, видимо, Остин всерьез отнесся к моей просьбе, что поднимает уголки моих губ выше.
— А ты нас встречаешь так, — подруга недовольно цокает языком, поправив свой венок из ромашек на голове. Покачиваюсь с ноги на ногу, сдаваясь:
— Ладно, проходите, — делаю шаг в сторону. — Только не шумим, отец работает.
— Простите за вторжение, — Робб мог бы спокойно произнести это на японском языке. Остин входит вторым, ворча: