Дилан проявляет просто сверх своей нервозности, когда начинает активно стучать зубами, еле приоткрыв рот, будто у него судороги. Взгляд направлен в стену. Такой… Недовольный, и это я опять смягчаю, чтобы саму себя не угнетать.
И, как бы, без задней мысли глотаю еду, откашливаясь и спрашивая:
— Всё в порядке? — очень надеюсь, что ему просто нужно снотворное или какое-то другое лекарство.
Дилан медленно переводит на меня свой взгляд.
Пф. И кого пытаюсь обмануть? Он явно ненавидит всё, что дышит рядом с ним в радиусе пяти километров. Смотрит. Молчит. Но этот чертов взгляд говорит о многом, так что я даже рада, что он не открывает рот. Еще раз прокашливаюсь, пытаясь продолжить спокойно кушать, но зрачки никак не угомонятся. Скользят то в одну сторону, то в другую, в попытке найти идеальный ракурс, чтобы парень не попадал в поле моего зрения. Не выдерживаю такого надсмотра, так что еще раз выдыхаю, собрав всё терпение:
— Что опять? — выпрямляюсь, в упор уставившись на Дилана, который внезапно откидывает вилку в сторону, и та со звоном бьется об пол. Не реагирую, продолжив спокойно глотать кислород. Смотрю ему в глаза, он смотрит на меня. Дышит тяжелее, глубже. Детский сад. Не устану это повторять, но уже тошно убеждаться в одном и том же. Чертов ребенок.
— Что. Опять? — повторяю вопрос, специально разделяя слова, отчего сказанное звучит жестче. И не даю ответной реакции, когда О’Брайен рукой смахивает тарелку со стола. Грубо и резко. Звон. И минус еще одна тарелка в моем доме. Моргаю, спокойно выдохнув. Нет смысла говорить с человеком, который смотрит на меня, как на врага всего народа, но почему-то меня не оставляет чувство, словно этот тип чего-то ждет от меня. Не трудно предположить, что он жаждет какой-то сцены, что я сейчас всплесну руками, заору, как резаная, начну бросаться едой или… Как там ведут себя умалишенные? А я лишь опускаю плечи, сохранив на лице серьезное безразличие. Будь по-твоему, О’Брайен: делай, что хочешь, веди себя, как хочешь, но я больше не буду тратить на тебя эмоции. Ты — никто.
Но убрать придется, чтобы этим не занимался отец или Лиллиан. А лучше, чтобы никто из них вообще этого не видел. Да, верно.
С этой мыслью поднимаюсь со стула, вполне себе спокойно присаживаясь на корточки, начав собирать осколки. Не реагирую, когда Дилан встает, резко отодвинув стул, и тяжело шагает к дверям. Хмурюсь, подняв голову только тогда, когда слышу, как громко он закрывает за собой дверь, оставляя меня одну на кухне. Встаю, держа в руках осколки тарелки, и хмуро приглядываюсь к стеклу на двери. Медленно подхожу ближе, подняв одну ладонь, чтобы пальцами скользнуть по поверхности стеклянных узоров. Моргаю, приоткрыв рот, ведь тут теперь небольшая трещина. Еле заметная, но она есть. Тянется от одного края до другого.
Глотаю беспокойство, приняв, наверное, самое мудрое решение в такой ситуации.
Промолчать и постараться впредь не оставаться с ним наедине. Кто знает, что он может сделать? Лучше избегать лишних встреч. Целее буду.
***
Jean-Pierre Taieb — Running After My Fate
Хлопает по карманам, ищет сигареты. Больше. Нужно больше. Не просто никотин, но парень не позволяет себе переходить некоторые границы. Он не станет употреблять травку, не станет грешить с алкоголем, ведь нет желания быть таким, как Шон. Таким, как Дориан, таким, как… Как все эти херовы «ухажеры» его матери. У парня были примеры того, к чему приводит употребление. И он не желает быть одним из них, но с каждым днем, с каждой пережитой ночью всё труднее сопротивляться влиянию компании, в которой все буквально жрут траву на завтрак. О’Брайен не хочет терять себя, как личность, не хочет иметь зависимость, и ему страшно представить, что будет, если попробует проткнуть иглой напряженную вену, так как уже чувствует некую зависимость от вина. Да, он часто распивает его, может, раз в неделю точно позволит себе выдуть бутылку, и то, если она достанется бесплатно. Денег-то нет на выпивку. Контроль. Держать себя в руках. Но трудно. Нет выхода для эмоций, а он обязан быть. Пойти подраться? Зачем? Принести кому-то проблем? А если его за это посадят? Кто останется с мамой? Господи, как ему охота просто отключиться и немного не быть собой. Совсем чуть-чуть просуществовать без этой естественной кучи дерьма в теле. С семи лет оно копится. И больше, больше, больше. Год за годом, больше, больше, больше, мать вашу. В один прекрасный день он сорвется. Он сделает то, о чем пожалеет.
У Дилана нет желания приносить себе вред. Он не хочет умирать, поскольку мать останется без поддержки. Всё было бы куда проще, если бы О’Брайен был бесчувственной скотиной, плевавшей на неё, тогда он просто бы проводил время с травкой, решил бы отнести себя к тем людям, которые сейчас всячески забивают головы упырей своими идеалами. Бывшие зеки, да, круто, блять. Это ведь то, чего хочет О’Брайен. Вытворить какую-то хрень и сесть за неё в тюрягу.
Если бы ему было всё равно, он бы смог убить себя.
Но даже при своем равнодушии, ему бы не удалось, потому что парень не хочет умирать, так какого хрена жизнь постоянно подводит его именно к суицидальным мыслям? Разве это честно?
Поднимается на второй этаж, спеша в комнату, чтобы больше не выходить сегодня, но сам притормаживает, когда слышит, как из кабинета Митчелла доносятся голоса взрослых.
— Вот, вроде те препараты, — мужчина хрустит пакетом с таблетками. — Они должны унять боль.
Дилан подходит ближе, чтобы рассмотреть происходящее сквозь небольшую щель, оставленную между дверью и её аркой. Лиллиан улыбается, стоит, опираясь спиной на стол, чтобы поддержать равновесие. Берет пакет, начав изучать его содержимое, но с усталостью выдыхает, опуская свои тонкие руки. Смотрит на Митчелла. Тот не сразу решается подойти чуть ближе. Его пальцы нервно дергаются, пока пытаются ухватить хотя бы одну сигарету в пачке. Мужчина встает напротив женщины, и та тепло улыбается, подняв ладонь.
…Слишком яркое солнечное утро. Сидит на качелях, раскачивает себя самостоятельно, не вслушиваясь в шум ребятни вокруг, пока с интересом наблюдает за тем, как мама поднимает руку, пальцами касаясь щеки отца…
Лиллиан наклоняет голову, отчего в глазах читается больше нежности, чем до этого, и Митчелл сжимает губы, прикрыв веки, чтобы полностью насладиться касанием её пальцев. Женщина проводит ладонью по щеке, чувствуя грубую щетину, но она столь приятна.
Дилан моргает, сделав непроизвольный судорожный вдох.
…Отец улыбается, вновь помогая сыну, раскачивает его сильнее, но не отрывает взгляда, полного такой же любви, от женщины, и та проводит рукой выше, зарываясь пальцами в его темные волосы на затылке…
Лиллиан касается волос мужчины, шире растянув губы. Смотрит с той самой любовью, и парня передергивает. От тех ощущений, что вызывает эта картина. Та самая любовь в глазах. Она принадлежала его отцу. Только ему, а сейчас… Как она может точно так же смотреть на другого мужчину? Дилан не понимает этого.
Но подобное учит его, создает внутри человека свои принципы и свое мнение. Одно из них съедает, нанося глубокий режущий удар.
Люди неверны. Они лгут. Они бросают.
Чувства имеют свой срок годности. Даже если ты признаешься в них, даже если тебе отвечают взаимностью. Через десяток лет они угаснут, и два человека, которые раньше дышали друг другом, будут искать тех, кто сможет ответить их желаниям и предпочтениям.
Наверное, именно это — самое большое разочарование О’Брайена, лишающее возможности перестать стыдиться некоторых своих мыслей.
***
Выбегаю на теплую улицу, наслаждаясь ароматом прошедшего ночью дождя. Настроение такое же солнечное, как и небо, энергии много, с самого подъема хоть отбавляй и раздавай всем подряд в качестве пожертвования. Поэтому мой выбор пал на такое нежно зеленое платье с юбкой клеш: оно выглядит официально, с рукавами, но при этом так веселит меня своей юбкой, в которой охота кружиться. Меня ждет теплый день, так что сверху ничего не накидываю, оставляя только рюкзак висеть на плечах. Быстро иду по нашей улице между домов, чтобы выйти ближе к основной дороге. Хорошо, когда есть друзья. Готовы помочь при появлении проблемы. Моя проблема — отсутствие транспортного средства, поэтому Остин предложил свою помощь.
Вижу его автомобиль, припаркованный у здания с разными магазинами внутри. Мне нравится именно пекарня, что расположена на третьем этаже. Они нарочно открывают все окна, чтобы аромат привлекал посетителей, и, признаюсь, я сама начинаю глотать слюни, хотя неплохо позавтракала и даже успела выскочить из дома до того, как О’Брайен решил выйти из заперти.
Остин улыбается, когда открываю дверцу, наклоняясь, чтобы взглянуть ему в лицо:
— Привет, — улыбаюсь, и парень кивает, подняв ладонь:
— Хорошо выглядишь, — замечаю, что он разглядывает меня, уделяя внимание ногам. — Я мог и к дому твоему подъехать, — знаю, но не тогда, когда есть возможность увидеть Дилана, так что нет, оберегите меня от излишних объяснений.
— Эм, — моргаю, ощущая неловкость, но не потому, что парень вообще вынуждает себя помогать мне, а потому… Я в платье. Как-то не подумала об этом… Чувствую себя немного некомфортно, надеюсь, пройдет.
— Ты и так согласился помочь, так что не буду сильно обременять, — улыбаюсь краем губ, уложив рюкзак на колени, чтобы скрыть подол платья.
— Как хочешь, мне всё равно не сложно, — Остин еще секунду смотрит на меня с улыбкой, после чего переводит внимание на дорогу, надавив на педаль газа.
Мне казалось, что это ничего не значило и ничего не поменяло между нами, но ощущения не обманывают. Что-то изменилось. И внутри я чувствую, что эти перемены не особо мне нравятся.
Просто откину их. Мы ведь друзья. Ничего страшного. Мне проще вообще об этом не задумываться.
Нахождение рядом Агнесс и Робба дает больше уверенности. Правда, куда легче, когда мы все вместе, а не только Остин, наедине с которым невольно хочется потянуть подол платья ниже, чтобы как можно больше скрыть ноги. И сейчас меня это не волнует: наши парты всегда рядом, парни сидят впереди, повернувшись к нам, и обсуждают возможность поездки к реке, которую они отложили, поскольку я не смогла. Не хотят ехать без меня. Это и радует, и огорчает. Не хочу на реку… Совершенно.
Агнесс принесла с собой клубничный коктейль, который делает её мама, поэтому наслаждаюсь вкусом, пока девушка уговаривает нас пойти с ней на один из митингов против вырубки леса в районе озера, на котором мы часто отдыхаем. Там хотят сделать парковку. Да, обидно. Хорошее место.
— Кстати, — Робб кушает соленые палочки, одну из которых вынимает прямо изо рта Агнесс, из-за чего девушка застывает, в тихом возмущении наблюдая за кудрявым.
— Как насчет вместе сегодня домашку сделать? — Робб смотрит на меня. — Давно у тебя не собирались, плюс, в последний раз ты обещала нам что-то приготовить, — улыбается, когда рыжая девушка начинает тянуть руку к упаковке его палочек, а он отводит её всё дальше, чтобы лишить Агнесс возможности взять немного себе.
Мнусь, начав стучать пальцами по столу. Привести их в дом, по которому бродит О’Брайен? Я ведь не самоубийца, придется много чего объяснять, а мне не хочется. Может, ситуация сама рассосется, а Дилан у нас еще недолго задержится.
— Ну, отец пока не хочет кого-то приводить. Лиллиан плохо себя чувствует, — вру.
— О, так она переехала? — Агнесс пихает Робба в плечо, заставляя того довольно улыбаться и протянуть ей палочку. Вот только девушка хочет её взять, а парень быстро сует другой её конец в рот, начав жевать. Пф, издевается с такой довольной лыбой, что самой охота улыбаться.
— Да, отец уговорил её, — начинаю листать тетрадь, изучая рисунки, сопровождающие каждую лекцию.
— И как? Нормально? — Остин складывает руки, уложив на край моей парты, поглядывает на меня, но больше внимания уделяет нашей любимой «парочке», которая начинает выяснять отношения по поводу жадности. Робб ведь съедает всю пачку, не оставив Агнесс.
— Да, она мне нравится, — начинаю нервно кусать губы, решая скорее сменить тему. — Так… Как насчет той поездки на выставку? — припоминаю новость, озвученную старостой на прошлой неделе. — Давайте сгоняем.
— Я не против, вот только боюсь, что опять нас определят в какой-то древний мотель без горячей воды, — Агнесс садится ровно, решая оставить парня в покое, пока сама поправляет вьющиеся волосы. — Знаешь же, как у нас всё организовывают.
— Но выбраться хочется ненадолго, — Остин соглашается. — Там всего три дня, меня больше привлекает то, что будет свободное время, чтобы погулять по городу, — бросает на меня взгляд, а я свой отвожу в сторону, начав пальцами заправлять локоны волос за уши. — Потом домой, — русый смотрит на Робба, а тот только рад лишний раз побыть лентяем, поэтому всеми руками «за».
Кабинет постепенно заполняется людьми, становится довольно шумно, но так даже лучше. Друзья не особо отвлекаются от разговора, в нем я принимаю участие с большим удовольствием, иногда пересекаясь взглядом с Остином. Ладно. Не думай. Расслабься, вы ведь друзья.
«Боже, опять он», — слышу со стороны старосты, сидящего у окна. Моргаю, обратив внимание на то, как учительница, пишущая на доске мелом тему занятия оглядывается на дверь, и как её радостное лицо мрачнеет, а с губ слетает с противным чувством «опять». И такого рода шепот постепенно находит всё новых и новых «исполнителей», даже Агнесс вздыхает, расстроено выдав:
— Я-то понадеялась, что его выгнали из школы, — и начинает ковырять кудри Робба, который положил голову на её парту, повернувшись к нам лицом:
— Да, счастье долгим не бывает.
Наконец обращаю свой взгляд на О’Брайена, который какое-то время топчется на пороге кабинета, изучая его хмурым взглядом. Ищет упырей? Такое ощущение, без них он не чувствует себя таким уверенным. Ты так жалок, Дилан, что даже смешно, ведь я пытаюсь избегать тебя.
Честно, не думала, что он явится сегодня.
Учительница сквозь зубы плюет: «Справка», — а сама не желает поворачиваться к нему лицом, поэтому продолжает стоять у доски с тетрадью в руках, словно собирается записать ещё что-то. Дилан снимает с плеч рюкзак, довольно нагло опустив на край учительского стола, и резким движением раскрывает молнию, начав рыться внутри.
Немного поворачиваю голову, чтобы видеть его руки. Без бинтов? Странно.
«Как же они достали».
«Знаешь, я надеюсь, что эти упыри просто обколятся и сдохнут от передозировки».
Моргаю, подпирая ладонью щеку. Начинаю выводить карандашом круги на полях тетради, пока до ушей доносится шепот, а порой открытые желания людей вокруг, которые чувствуют уверенность, пока парень находится без всей команды упырей.
«Или их посадят за распространение наркотиков».
«Или за убийство».
«Верно, у таких одна дорога — в тюрьму».
Оглядываю своих друзей, что не отстают от общей массы одноклассников, с удовольствием выказывая расстройство по поводу прихода одного из упырей. Проверяю, смотрят ли они на меня, только после этого поднимаю глаза выше, но не голову, боясь быть пойманной за подобным. Наблюдаю за выражением лица О’Брайена, который еще ищет справку. Вроде хмур. Вроде весь из себя, даже во взгляде какая-то надменность, которую сложно не заметить. Неужели, ему правда плевать на то, как к нему относятся? Не сомневаюсь.
— Бесит то, что именно такие люди выживают, а многие хорошие кончают жизнь самоубийством, — Робб выдает свои мысли, а Остин подхватывает:
— Кстати, да, было бы гораздо проще, если бы упыри просто убили себя, — разводит руки в стороны. Агнесс поднимает брови, не зная, согласиться или нет. Эта мысль звучит как-то… Неправильно. Даже я немного в смятении, отчего выпрямляюсь, уложив руки на парту:
— Ну, нет, — с сомнением качаю головой. — Что бы там ни было, любая жизнь имеет ценность, — так говорит моя мама.
Остин морщится, мыча:
— Ну-у, нет, — уверенно заявляет. — Не каждая, Райли.
— Это неправильное суждение, Остин, — не могу оспорить свое мнение, тем самым предав его.
— Успокойся, речь об упырях же, — Робб поддерживает друга.
— Но… — нет, я не должна говорить такое, но именно это не дает мне покоя, именно это всё еще поддерживает мой слабый нейтралитет по отношению ко всем, кто входит в группу кретинов. — Кто знает, что творится в их личной жизни? Может, например, — начинаю волноваться, ведь выдаю свои мысли. Боюсь, что друзья сочтут меня защитником упырей, каковым я не являюсь ни в коем случае.