Медленно пережевываю салат, изучая то, с какой искренней улыбкой, но с тревогой в карих глазах женщина обращается к сыну, и вдруг вспоминаю слова отца о том, что это важный вечер для Лиллиан. Боже, в моей голове полное месиво, даже боль в висках усиливается, но мне стоит игнорировать свой внутренний дискомфорт, так как… Выдыхаю, но тихо, чтобы не привлечь внимания.
Я должна поддержать отца. Чего не сделаешь для дорогих людей. Не позволю этому типу испортить мне вечер и настроение.
— Очень вкусно, — Лиллиан с удовольствием кушает рыбу, не уставая хвалить её, поэтому натягиваю улыбку:
— Спасибо. Первый раз готовила подобное, — смотрю на отца. — Он больше по куриной части.
Женщина улыбается, кивая головой, словно говоря, что хорошо знакома с этим. Она смотрит на мужчину, который улыбается ей, а я вновь стреляю вниманием на парня, что за весь вечер не сунул в рот ничего, кроме немного отпитой воды из кружки, хотя мне пришлось предложить ему иные горячие напитки.
Начинаю активно жевать овощи, поглядывая на Лиллиан, радуясь, что она хорошо проводит время: улыбается, много говорит, даже умение отца трепать языком на её фоне меркнет. Ладно, мне остается только выдохнуть и принять реальность. Перевожу внимание на мужчину, замечая, как его губы растягиваются, а смущение читается в глазах, которые он опускает, пока отвечает женщине, и я улыбаюсь. Невольно, тепло. В груди становится так спокойно, ведь приятно видеть, как близкий человек, которого на протяжении стольких лет было трудно заставить кушать, пить, выходить из комнаты, теперь сидит и открыто смеется. В такие моменты понимаешь, насколько плевать на обстоятельства. О’Брайен — мелкая проблема, о которой можно вовсе позабыть, и я смогу перестать думать о нем, волноваться, что он выдаст нечто отвратительное не в самый подходящий момент. Боже, я ведь просто могу «быть милой», сдержанно милой, может, у меня еще выйдет держать парня на психологическом расстоянии? Знаете, как говорят, доброта располагает любых людей. Может… Мне стоит попробовать, ну… Не то чтобы с добротой относиться к этому типу, а делать вид, словно ничего плохого между нами нет? Возможно, это поможет. В крайнем случае, могу без сомнения тупо прекратить думать о его существовании. Прямо сейчас, например. Я кушаю салат, поддерживаю беседу о любимом Лиллиан минимализме и вообще не думаю о Дилане. Он на удивление тихий, так что забыть о его присутствии рядом не тру…
— Вы ведь с Диланом одноклассники? — отец берет кружку, поднося к губам, и я всячески игнорирую желание фыркнуть, а поддерживаю режим «глупой улыбки» на лице:
— Эм, да, — коротко отвечаю, сунув себе в рот больше листьев салата, чтобы мужчина не заставил меня говорить дальше. Стоп. Он знал, что мы одноклассники, выходит… Пф, бред какой-то. Еле проглатываю еду, когда в голове созревает странная мысль, о которой я раньше не задумывалась, но:
— Вы ведь… — перебиваю разговор взрослых, натянуто улыбаясь. — Познакомились на собрании, верно? — вижу, как они перебрасываются взглядами, немного заерзав на стульях, но улыбки сохраняют на лицах, так что происходящее напоминает мне театральную постановку.
— Да, — Лиллиан откашливается. — На родительском собрании.
Моргаю, указывая на отца вилкой, и кое-как сдерживаю неприятный смешок, заменив его удивленным:
— Вау, — пускаю смешок. — А я всё это время думала, что собрание было, ну, там, на выставке, — пожимаю плечами, начав слишком нервно перемешивать салат, опустив на него взгляд. — Такие, конвенции, о которых вы часто рассказывали, — смеюсь, ведь они смеются, и да, мне бы очень хотелось разрешить себе так хмуриться, как это делает О’Брайен, смотря на всех нас, как на идиотов.
— Ты была в пятом классе, — отец рассказывает мне, а я лишь напряженно жую салат, без конца сую его листья в рот, набивая щеки, и в итоге вовсе кладу вилку в тарелку, поставив локти на стол, а ладони сцепив в замок. С улыбкой, скрывающей раздражения из-за своей слепоты, смотрю на взрослых, еле глотая еду:
— А когда всё, ну, — не могу выражаться правильно, мысли разбросаны по сознанию, и этот хаос мешает собраться. — Когда ваши отношения стали серьезнее?
— Приблизительно четыре года назад, — Лиллиан вспоминает с теплой улыбкой. — Твой отец впервые предложил «перейти на новый уровень», — показывает кавычки пальцами, слегка закатив глаза, и я бы посмеялась с этого, но не в данной ситуации.
И я не желаю останавливать свой процесс мышления, так как одна из неприятных догадок требует подтверждения:
— То есть я была в классе седьмом, верно? — улыбаюсь, начав потирать влажные ладони.
— Примерно, — отец не понимает, поэтому так спокоен. Он явно не хочет продолжать этот разговор, поэтому возвращается к старой, касающейся новой работы одного из друзей, которая так понравилась Лиллиан. Они оба даже не подозревают, насколько важной эта информация была бы для меня эти четыре года назад, ведь, черт, я догадываюсь. О’Брайен и шайка остальных упырей не замечали меня и моих друзей около двух лет, а потом резко привязались, как пиявки, высасывая все силы во время учебных часов, да и после занятий, если нам «счастливилось» встретить их вне стен школы. Четыре года назад мой отец и Лиллиан стали «ближе». Четыре года назад О’Брайен внезапно начал играть на нервах. Кулаком касаюсь губ, хмуро уставившись на парня, который всё еще переворачивает листья салата с таким видом, будто перед ним разложены человеческие кишки.
Выходит, он знал? Это многое объясняет, особенно то, с каким удовольствием он толкает меня капотом машины по велику, пока я спокойно жду зеленый свет на дороге. Или то, сколько клочков волос он выдернул еще в конце седьмого класса. Или постоянные подножки в коридоре, или неслучайные задевания локтем на физкультуре, или его излюбленное выливание таза с водой с подоконника на нас с друзьями, пока мы подметаем дорожку под окнами школы, или резкое открытие дверей, бьющих мне по лицу, или закрывающихся передо мной. Или частое приклеивание жвачек к волосам, из-за чего вынуждена собирать свои волосы, чтобы сберечь от нежелательной короткой стрижки. Или еще множество якобы безобидных махинаций по отношению ко мне, которые характеризуют его, как самого обычного задиру, а, оказывается, проблема куда глубже. Но, господи, нам ведь не пять лет, мне всё равно не понять, какие цели он преследует? Да, быть может, он по-детски обижен из-за развала семьи и винит в этом меня и моего отца, но это бессмысленно. Нет, правда, он же не ребенок.
Парень царапает дно тарелки вилкой, сдержанно вздыхая, когда его мать громко смеется. Хотя, о чем это я. Его поведение как раз характеризует его, как отсталого придурка. В любом случае, теперь мне еще больше плевать.
Мужчина начинает разливать вино себе и женщине, а та поглядывает на сына, как-то обеспокоенно улыбаясь:
— Может, у тебя найдется что-то для них? — кладет свои ладони на край стола. — Они уже взрослые.
Отец бросает на меня взгляд. Нет, я не пью, но, да, Боже, прямо сейчас заполни мою кружку с кроликами алкоголем, чтобы мне было проще уложить информацию в своей больной от простуды голове.
— У нас есть не такое спиртное, — мужчина с сомнением косится на женщину, которая кивает, так же считая, что нам стоит дать что-то полегче, поэтому мужчина ставит бутылку на стол:
— Сейчас принесу, — встает, а Лиллиан торопится за ним, шепча неловко:
— Мне в уборную, — отец только улыбается в ответ, положив ладонь ей на спину, после чего они выходят, оставляя меня наедине с собачьим дерьмом. Кхм, простите, с Диланом. Думаю, можно называть его просто Дилан.
Начинаю нервно ерзать на каком-то холодном стуле, невольно, совсем невольно складываю руки на груди, замечая, как тяжело находиться в тишине с человеком, которого мысленно молю держать рот закрытым. Вот тебе новость: я не могу терпеть, когда он говорит, а так же точно не выживу с ним в тишине. И мне бы очень хотелось развалиться на молекулы и частицы, чтобы раствориться в воздухе и уплыть к черту отсюда, но с таким же желанием мне хочется получить подтверждение своим мыслям. Именно поэтому набираю кислорода в легкие, растягивая грудную клетку, чтобы выдавить из себя достаточно равнодушный вопрос. Но рвение сбивается, когда парень шевелится, привстав со стула, и не трудно догадаться, к чему он тянется рукой. Берет бутылку вина, поднося к губам, и я закатываю глаза с раздражением, слушая, какие большие глотки он делает. Искоса наблюдаю за движением кадыка на шее, только сейчас посчитав странным то, что парень так и не снял кофту. На улице плюс двадцать, на кухне довольно тепло. Он там сжариться решил? Или это просто еще одно подтверждение тому, что этот тип точно поднялся ко мне из пекла Ада. Последняя догадка мне нравится.
— Так… — будь милой и доброй. Люди к тебе потянутся. Парень морщится, громко поставив бутылку на место, и садится обратно, раскинув ноги под столом. Вот оно. Он занимает естественную для его характера позу, свободную, наглую, теперь уже не пялится в тарелку, открыто смотря мне в глаза. А для кого был тот спектакль «Робкий парниша»? Для Лиллиан? В данный момент он точно является самим собой. Одного этого взгляда достаточно. Ничего не происходит, а он уже смотрит с насмешкой, готовясь словесно атаковать, поэтому беру себя в руки, не давая ему возможности заговорить первым:
— Так, ты знал? — одну руку опускаю, начав стучать пальцами по своему колену. Внимательно, довольно серьезно смотрю на парня, в глазах которого довольно пляшут черти. И почему-то уверена, что раздражен он так же сильно, как и я, просто скрывает за сжатыми губами.
Мне не нравится такое молчание, пробирающее до костей. Ничего толком не происходит, но я чувствую с его стороны неприятное, тянущее напряжение.
Будь доброй и милой.
— Поэтому ты начал меня доставать? — щурю веки, еле пуская смешок, ведь это крайне нелепо. — Глупо, как будто в этом есть моя вина и…
Кусочек огурца летит мне в щеку, заставив вздрогнуть. Взглядом цепляюсь за парня, приоткрыв с возмущением рот, так как не верю, что он реально сделал это. Смотрит на меня, стуча пальцами по краю тарелки. Не могу. Просто не могу принять тот факт, что его поведение…
Бросает лук мне в лицо, чем вынуждает прикрыть веки, кое-как выдохнув из себя злость:
— Слушай, они — взрослые. И им решать… — затыкаюсь, когда получаю в нос мятым листом салата. Моргаю, терплю. Будь милой, Райли. Сжимаю губы. Но процеживаю уже без фальшивой доброты:
— Мы же тоже уже взрослые и должны… — получаю в нос кусочком перца. Напряженно дышу, уставившись в упор на О’Брайена. Вижу, как уголок его губ поднимается, продемонстрировав мне до жути знакомую ухмылку, которая будет мне еще лет пять после окончания школы сниться.
Вдох. Выдох. Будь милой.
— Послушай… — только открываю рот, как он бросает в меня очередной кусочек лука. До дрожи в пальцах сводит конечности от раздражения и возмущения, что сейчас кипят внутри моего организма, сводя все мое существо с ума. Терпение. Вдох. Выдох. Будь милой. О’Брайен спиной прижимается к спинке стула, занимая расслабленную позицию, отрывает кусочек салата, сминая пальцами, и мне удается выдавить короткое: «Хватит», — прежде чем получаю по лбу овощем, сорвавшись:
— Да что с тобой не так?! — вскакиваю, хлопнув ладонями по столу, но вся агрессия буквально за мгновение превращается в жалкий испуг, толкающий меня назад, ведь парень с выражением угрозы на лице резко встает, так же ударив по столу, но громче, сильнее меня. И теперь он не ухмыляется. Теперь вижу его настоящие эмоции. Злость. Раздражение. Агрессия.
Иногда я забываю, на что он способен.
Тяжело дышу носом, напряженно держа руки вдоль тела. Сглатываю, не сводя своего взгляда — единственное, что еще может выражать не жалкий страх, а именно готовность ответить ударом на удар. Хотя не нужно подтверждений и доказательств тому, что этот тип сломает меня одним ударом.
Еле контролирую слабую дрожь в коленках, пока шепчу злое и напуганное:
— Пошел ты, — тихо, с надеждой, что не услышит, и быстрым, тяжелым шагом направляюсь к двери, чтобы покинуть кухню. К черту. Отец должен был меня предупредить. Поставить в известность раньше, тогда я бы сказала, что это за человек и какие нелегкие, недружеские (мягко сказано) у нас отношения. Почему отец не посчитал важным предупредить? Почему не подумал обо мне? Я не люблю злиться на него, но, черт, чувствую себя преданной. Словно жила эти три года с розовыми очками. Я расстроена. Разочарована.
Хочу толкнуть дверь, но та распахивается первой, и на меня смотрит отец, за спиной которой стоит Лиллиан. Мне приходится выдохнуть, чтобы с трудом принять расслабленное выражение лица.
— Куда ты? — отец немного хмурится, проходя на кухню с бутылкой. Оглядывается на меня. Потираю вспотевшие ладони о ткань джинсов, немного растерянно оглядываюсь на дверь, пока женщина проходит к столу, занимая свое место.
— Я вспомнила, что… Не сделала кое-что… — начинаю мямлить, но какое дело? Отец вряд ли обрабатывает в голове мои слова, он просто поднимает ладонь, таким жестом прося помолчать:
— Слушай, мы ведь даже не рассказали о своей идее, — улыбается, кивая на мой стул. — Сядь, — просит. Переминаюсь с ноги на ногу, кинув острый взгляд на парня, который сидит спокойно, будто ничего и не произошло. Ковыряет салат, переворачивая зеленые листья вилкой.
— Райли, — отец уже давит, но еще спокойным тоном, но подобного вполне достаточно, чтобы я вернула на лицо улыбку, вернувшись за обеденный стол. Сажусь, держу голову гордо поднятой, стараюсь не смотреть на О’Брайена, который вновь вернул себе режим «тихого парниши».
— Так… — Отец разливает нам вино, но содержание спиртного в нем ниже, чем в том, которое глотал Дилан. Переглядывается с Лиллиан:
— Мы подумали, что… — нет, нет, нет. Всё, что угодно, только не это. Я вспоминаю всех Богов, даже египетских, пока молюсь о снисхождении. Кажется, даже парень сильнее сжимает свою вилку, ожидая слов мужчины, что поглядывает на его мать:
— Райли, — непроизвольно вздрагиваю, взглянув на него с улыбкой:
— М? — мычу.
— Помнишь наш домик на озере? — он улыбается, а я вопросительно хлопаю ресницами, с опаской кивнув головой:
— Да, конечно.
— Я подумал, что было бы здорово показать его Лиллиан, — серьезно? Я тут уже намечаю, где выкопать себе могилу в саду, а они просто хотят съездить и отдохнуть на озеро? Даже Дилан еле выдыхает, подняв брови во время большого глотка алкоголя.
— Д-да, — киваю, — здорово.
— И мы хотели бы устроить общие выходные, — мужчина поглядывает на парня. — То есть поехать всем вместе, — что? — Думаю, будет неплохо. Поближе познакомимся, — да, мне ясно его желание сблизиться с Лиллиан и Диланом, но понимаю еще пригласить в НАШ дом одну женщину, но звать парня, которого толком не знаешь, это… Это неправильно. И, если быть честной, мне не нравится идея вообще впускать кого-то в домик у озера. Это ведь… Домик мамы, и мы должны были поехать туда все вместе, когда она вернется, так что…
Отец нежно сжимает ладонь Лиллиан, и та широко ему улыбается, радуясь, что мужчина всеми силами старается сблизить наши семьи. И мне приходится выдохнуть. В который раз отодвинуть свои желания в сторону, ведь… Им так хорошо. Я обещала поддержать отца. Я свое слово держу.
— Круто, — пожимаю плечами, а мысленно кричу о том, что не желаю никого видеть, даже Лиллиан, в доме матери. — Когда? — невозмутимо мешаю салат, еле заставив себя сунуть его в рот, чтобы казаться непринужденной. — На следующих выходных? — два дня. Одна ночь. Я могу потерпеть, тем более, сомневаюсь, что Дилан будет «за».
— Нет, на неделю.
Давлюсь. Сдерживаю кашель, вновь взглянув на отца с мычанием:
— М, стоп, у меня учеба, — тут же нахожу отмазку, причем, важную, но мужчина хмурит густые брови:
— Ты хорошо учишься, не думаю, что пропустишь многое, — одна из черт его характера. Если он чего-то хочет, если уже построил планы, то не примет отказа. Сразу начнет раздражаться, поэтому избегаю ухудшения его настроения, еле растянув губы. И сейчас мне дается это куда труднее, чем до этого:
— Ну… Думаю, если Агнесс будет кидать конспекты, то… — вожу вилкой по тарелке, ненадолго опустив взгляд. — Неплохая идея съездить, — вздыхаю, бросив взгляд на соединенные ладони взрослых. Столько нежности в их улыбках и взглядах, и не могу противиться желанию помочь им, только поэтому сдаюсь, морально оставляя свое мнение в глубинах сознания.
— Ты хочешь, чтобы я поехал? — слышали бы вы, сколько удивления в голосе этого парня. Он смотрит на мать, слегка сощурив веки. Так поражен этой мысли, что даже сдерживает смешок, ведь эта его догадка кажется настолько нелепа, но, мне кажется, тут и без повторения ясно, что Лиллиан только за его присутствие. Она улыбается, кивая: