Валерик поднял лицо. Глаза его были совершенно пусты, он это знал, но Лера, кажется, увидела в них отражение своих ожиданий. Она кивнула, словно нашла во взгляде Валерика сочувствие и ободрение.
– Потом он сказал, что я буду сидеть дома и выходить только с ним. Запер меня. А я сбежала, конечно. У меня знакомый один есть в поисково-спасательной службе. Я ему позвонила. А они ведь умеют двери открывать – и не всегда выламывают. Знаешь, хозяева иногда просят поаккуратнее, и тогда они отмычками... Незаконно, конечно, но все в итоге довольны. Ну вот. Так.
Валерик выключил телевизор и молча встал.
– Лера, я устал очень, – сказал он, чуть подумав. – Пойду спать.
И вдруг понял, что и правда устал больше, чем мог себе представить, что не хочет видеть грязной посуды и думать о ночных кормлениях. Валерик хотел оказаться как можно дальше от Леры и её ребёнка.
Лера ещё сидела на кухне с чашкой чая в руках, когда он вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Под мышкой у него были свёрнутые тюфяки с Лёлиной кровати. Постельное Лёлино бельё он просто сбросил с кровати на пол.
Второй этаж был пуст. Белели в темноте некрашеные доски пола, свисал с потолка неподключенный к сети электрический провод для будущей люстры. Внушительная часть стены была ещё не обшита вагонкой, и Валерик видел покатую изнанку крыши.
На втором этаже были только широкий подоконник, печная труба, сложенная из красных кирпичей и перила, огораживающие лестницу. Валерик бросил тюфяки возле трубы – один на другой. Постелил свежую простыню. Потом сходил вниз за одеялом и подушкой и, наконец, улёгся, спиной ощущая непривычную жёсткость ложа.
Он закинул руки за голову и стал смотреть в ночное небо за лишённым занавесок окном. Это было очень красиво. Тёмные ажурные силуэты сосен тихо покачивались, открывая и закрывая яркие точки звёзд. Спина сладко ныла, распрямляясь и отдыхая. И ещё здесь было много воздуха. Валерик думал, что будет чувствовать себя посреди пустого пространства неуютно и беззащитно, но вышло не так. Он будто летел по ночному небу, отдельный, недосягаемый для всех, и снова, как с мамой, чувствовал себя свободным.
Когда снизу настойчиво и отчётливо заплакал Даня, Валерик блаженно улыбнулся. Он физически чувствовал, как доски пола отделяют его от забот... Но всё-таки прислушался и убедился, что Лера встала и пошла за бутылочкой.
Утром Валерик украдкой выглянул на кухню. Лера, казалось, ещё не выходила. Он быстро взял бутылку минеральной воды, яблоко и пачку печенья и вышел из дома.
Чтобы позавтракать, он сел на пень тут же, у калитки, достал печенье, откусил кусок, запил водой. Огляделся по сторонам. Лес был пустым. Никто не шёл по дороге между дачами и лагерем. Собаки нигде не гавкали. Даже птиц не было видно, и Валерик удивился: как он мог раньше не замечать, что в лесу теперь так мало птиц. Пожалуй, остались одни вороны, чёрные, грузные, перелетавшие с сосны на сосну. Исчезли куда-то поползни, раньше так резво бегавшие вверх-вниз по деревьям. Трясогузки больше не ходили по пыльной дорожке, постукивая хвостиками. Кукушка не куковала глухим и гулким голосом – Валерик и забыл, когда последний раз считал, сколько ему осталось. И только там, по ту сторону дачных заборов, в огородах, шла весёлая жизнь. Над дачами ловили мух резвые стрижи. По дачным огородам шныряли дрозды. И мелкие птахи вили гнёзда в зелёных изгородях.
– Даже дятлы исчезли, – сказал себе Валерик, стряхивая с колен крошки печенья.
И правда, тут раньше было много дятлов. Их дробный перестук был постоянным лесным фоном, и птицы быстро перелетали с дерева на дерево, мелькая пёстрыми крыльями. Валерик любил отыскивать дятлов взглядом. А теперь не видел и не слышал ни одного.
Дачная активистка Татьяна Сергеевна рассказывала, что неподалёку осушают болота, и Валерик задумался о том, могло ли это каким-то образом повлиять на птиц или нет, и решил хотя бы из чистого любопытства спросить экологов, когда вернётся в университет.
И вдруг у него над головой кто-то стукнул. Потом ещё и ещё раз. Это был скрытый сосновой хвоей дятел, но какой-то странный. Его дробь была медленной, и он всё время сбивался с ритма и часто отдыхал. Потом Валерик сумел разглядеть его, и почти в ту же минуту дятел резко спикировал вниз. Он пролетел мимо человека, словно не заметил его, и приземлился на столб, поддерживающий ворота. Валерик удивился: такое поведение было странным. И тут дятел вдруг начал долбить клювом столб.
– Ты идиот, – сказал ему Валерик. – Мало того, что не улетел со всеми вместе, ещё и долбишь там, где ничего нет. Столб пропитан всякой химией. В нём полно отравы и ни одной личинки, зуб даю!
Но дятел не услышал – или не поверил. Он продолжал своё безнадёжное дело.
На его навязчивый стук отозвались: Ляля и Лёля шли со стороны лагеря, пробираясь через подлесок. Валерик смотрел, как, задетые их смуглыми загорелыми ногами, качаются широкие резные листья папоротника.
– Здравствуй, – сказала Ляля. – Хорошо, что ты здесь.
Валерик молча смотрел на неё.
– Мы всё утро тут ходим, – продолжила Ляля. – Хотели застать тебя за забором или во дворе... В дом заходить неудобно. Там... Мама мальчика.
– Я понимаю.
Валерик хотел игнорировать их, но не мог сдержаться, потому что злился так, что слова вылетали сами.
– Валера, ты прости, – Ляля села возле него на корточки, – мы не хотели, чтобы так вышло. Можно, мы всё объясним?
– Ну, судя по фильмам, с близняшками такое часто. И особенно в немецком кино. Так что, чего уж тут объяснять?
Валерик не хотел быть злым – но он злился.
– Мы не близнецы. У нас разница год, – Ляля поднялась на ноги и встала рядом с сестрой.
И тут Валерик увидел, что они действительно разные. Ляля была чуть выше и чуть полнее – самую малость. И волосы у неё были немного гуще. А самым большим отличием был взгляд. Но Валерик не спешил ругать себя за слепоту. Он ждал объяснений.
– Мы в лагерь сбежали из-за мамы, – Ляле было неудобно стоять, нависая над сидящим Валериком, и она опустилась на колючий мох, сквозь который пробивались новорожденные – веточка и пара листьев – деревца. Лёля отошла на пару шагов и прижалась плечом к поодаль растущей сосне.
– Ну, не то чтобы сбежали... Просто мама достала пилить, и мы решили немножко отдохнуть. И я-то нормально, а Лёлька нежная, домашняя. Ты только не подумай, что мы планировали тебя использовать, нет! Она искренне стала помогать. Это я её подтолкнула ходить к тебе почаще. Всё-таки нормальный человеческий дом, не халупа наша вонючая. Знаешь, она младше, я её опекаю. Я видела, что она оживает. Приготовит нормальной еды, поест за нормальным столом... Ну не приспособлена она для походной жизни, что поделаешь? Домашний ребёнок. Но, понимаешь, она же не могла переложить всю работу на меня. И иногда я её подменяла – Лёля говорила, что ты один справляешься с трудом. Я хотела сказать, но как-то к слову не пришлось. А потом, я думала, ты догадаешься: мы же не совсем одинаковые. Маленькими вообще разными были. А после школы обе стали – копия мама...
– Надеюсь, мама ко мне не приходила – на помощь? Или маму я тоже не отличил?
Ляля запнулась и нахмурилась, но Валерик сделал вид, что не заметил. Он хотел быть жестоким и получал от этого удовольствие.
– Ну а потом как-то к слову не пришлось. Ну две нас и две, ты не замечаешь, мы тебе помогали. Все были довольны. Вот и всё.
– Ну, положим, не всё...
– Ты о нас с тобой? Кхм... Ты мне нравился, и всё. Ты мне правда понравился. Сразу. Когда рассказывал про своих слизневиков...
– Слизевиков.
– Ну вот понравился – и всё. Люблю умных мужчин, люблю увлечённых. И когда Лёлька прибежала в слезах и стала говорить, что ты – к ней... Ну, в общем, что... То я поняла, что ты мне ответил. И пришла к тебе. Не было обмана. Никаких игр. Просто так сложилось. Случайно совпало...
– Но я звал тебя Лёлей. И ты ни разу меня не поправила.
– Но это же просто имя. Что значит имя?
– Да, да! Имя – это ноги, плечи, руки, грудь и губы! Да! Я не Ромео, и добровольно на такие игры не соглашался. И ты не нравишься мне настолько, чтобы имена потеряли смысл и значение!
Ляля расплакалась. Она всё так же сидела на земле, согнув ноги в коленях, и теперь, когда она склонила голову, волосы скрывали её лицо. Валерик был даже рад: на этой сцене закрыли занавес. Его не беспокоили редкие всхлипы и конвульсивные подёргивания плеч. Он уходил из зрительного зала: там, за кулисами, что-то грохотало, но он прекрасно понимал: рабочие сцены разбирают декорацию, а пьеса, на которую был куплен билет, уже окончилась.
– Лёля! – позвал Валерик.
Лёля стояла там же, у сосны, и старалась не смотреть на него.
– Лёля, спасибо тебе. За помощь спасибо. Я бы без тебя не справился. Жаль, конечно, что ты не сказала мне про сестру, но... В любом случае...
Валерик замялся, не зная, что ещё сказать, и выжидательно посмотрел на неё. А Лёля протянула руку по направлению к сестре и позвала:
– Пойдём. Ляля, пойдём!
– А! Вот вы где! – за спиной скрипнула калитка. Лера с малышом на руках вышла за забор и встала, смеющимися глазами глядя на всю троицу.
Сёстры ничего не сказали, просто развернулись и ушли.
– Миленькие! – сказала Лера. – Не удивляюсь, что ты не хотел замечать, что их две.
Она особо выделила голосом "не хотел", но Валерик уже перестал обращать внимание на такие вещи. Он теперь сам умел язвить, играть интонациями и выдумывать жестокие слова, и это переставало быть интересным. Вместо того, чтобы обращать внимание на Леру, он смотрел на Даню, который глядел на него во все глаза и хихикал.
Лера села на мох, опустила малыша себе на колени и он тут же потянулся за высохшей травинкой, сорвал, зажал в кулачке и стал трясти, глядя, как серо-коричневая шишечка рассыпается на былинки.
– Я тебя потеряла, – тихо сказала Лера. – Ты наверху спал?
– Да, наверху.
– А почему?
– Там не так душно.
И они замолчали.
– Я пойду в дом, – сказал Валерик спустя какое-то время.
– Не уходи, – тихо попросила Лера. – Погуляй с нами. Пожалуйста!
Валерик пожал плечами и остался.
– Вынеси коляску, хорошо? Я хочу пройтись, – сказала Лера. Кажется, молчание и ей стало в тягость.
Валерик выкатил коляску, и они пошли по дорожке. Не к реке, как обычно, а к дальним дачам. Валерик шёл спокойно, он совсем забыл про тощую зубастую Лилю. Она превратилась во что-то незначительное, словно была всего лишь приступом какой-то странной болезни.
А Лиля увидела его из-за забора и, сбегая по ступеням высокого крыльца, крикнула:
– Валера?
В её голосе слышался вопрос, будто Лиля не была уверена, что не обозналась. А Валерик похолодел: болезнь вдруг снова стала угрожающей реальностью.
Он стушевался, опустил глаза, вцепился в ручку коляски, но имя догнало его, выкрикнутое уже более уверено – почти с абсолютной уверенностью.
– Валерий!
Она уже бежала к калитке, добежала и схватила Валерика за воротник.
– Валера! – Лиля уже злилась, и это было слышно по голосу. Валерик затравленно обернулся. Лера отошла на шаг и стояла, скрестив на груди руки, как посетитель музея, который хочет издали охватить взглядом эпическое полотно. На её губах играла ёрническая усмешка.
– Валера! – Лиля дохнула прямо в ухо, и Валерик внезапно понял, как неприятно от неё пахнет – словно от скисшей капусты. Он инстинктивно отстранился.
– И как это понимать? Всё это вранье, всю эту ложь?! Это твоя жена?
Она окинула Леру оценивающим взглядом. Лера была хороша. Тем более хороша, что определённо чувствовала своё превосходство над костлявой соперницей.
Валерик пытался найти в Лиле хоть что-то привлекательное, что могло бы хоть немного его оправдать – и не мог.
У Лили были удивительно тусклые глаза, без мыслей, без живой эмоции. В них словно можно было разглядеть отражение сериальной картинки, как в глазах жертвы можно было, по слухам, разглядеть отражение убийцы.
Она и говорила так же: по-сериальному, с надрывом, и замолчала, когда кончились слова.
Валерик подумал, что если бы дать Лиле умный взгляд и искреннюю улыбку, то она станет хорошенькой. Сгладятся острые углы скул, не так будут заметны торчащие вперёд крупные зубы, маленький лоб перестанет казаться признаком глупости, глаза засветятся и станут казаться больше.
Но Лиля глядела, не мигая, и ждала реплики в ответ. Не дождавшись, снова обратилась к Лере:
– Он меня соблазнил! Он вам изменил, а меня обманул!
Так и сказала: "соблазнил". Валерика передёрнуло от фальши.
– Лиля! – крикнул он.
– Да я, собственно, сестра, – Лера едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
– Сестра? – Лиля немного отступила назад и сделала сконфуженное лицо. Валерик подумал, что в сериалах такие ходы должны быть предусмотрены, и она точно знает, как реагировать. – Боже мой, простите меня! Валера, прости!
Лера наслаждалась убожеством ситуации. И если бы Лиля была чуть умнее, она поняла бы это, как понял Валерик.
– Лиля, Валера очень много мне о вас рассказывал, – продолжила Лера, и Валерик похолодел. Он видел в этом изощрённое издевательство, но пока не мог понять, в чём именно оно заключается. – Вы приходите к нам, приходите! Будем рады вас видеть.
– Правда? – Лиля прижала к груди руки: ладонь левой обхватывала правую, сжатую в кулачок.
– Конечно. Понимаете, мы живём вдвоём, нам скучно.
– Ну я приду, если скучно. Конечно, приду! – Лиля растянула в стороны уголки большого рта, и крупные, лопатами, передние зубы, полезли наружу, и высохшая на летнем тёплом ветру верхняя губа слегка загнулась, зацепившись за верхний резец.
– Конечно! – Лерины глаза разгорались, и Валерик уже отчётливо видел в них лихорадочную и почти неподконтрольную злость. – А то вы знаете, он любит, чтобы в постели было больше, чем двое. И сестры в этом плане ему катастрофически не хватает.
– Как это?! Что это?! – Лилин рот сомкнулся, и только подсохшая губа чуть дольше задержалась на выступающем зубе.
– Ну как – что? Знаете, Лиля, есть такие грибозвери? Они собираются стаями и занимаются любовью при лунном свете. Им всё равно, кто они там друг другу: братья, сёстры – лишь бы были. Вот. И он такой же грибозверь. И, судя по студенистому животику, я бы даже сказала – слизевик. А с другой стороны, это очень удобно: знаем друг друга с детства, никаких сюрпризов, никаких неожиданностей. Всегда можем договориться.
А потом Лера подошла к Валерику, тесно прижалась к нему и поцеловала. Её нога обвила его ноги и почти подсекла, так что он едва не упал вперёд. Он чувствовал её пальцы с длинными ногтями, вцепившиеся в его ягодицы, её язык у себя во рту. И ещё он чувствовал ужас. Не от того, что видела и думала Лиля, а от того, что Даня, сидящий в коляске, с любопытством смотрел на них и даже перестал стучать пятками по подножке.
Валерик пытался оттолкнуть Леру, но она висела на нём цепко, как клещ. Потом он расслабился и сдался ей, и начал смотреть по сторонам, избегая внимательного Даниного взгляда.
Лиля глядела на них круглыми от ужаса глазами, будто ожидала, что любовники рассыплются в прах. И Валерик вдруг понял, что Лера будет мучить его, пока не победит эту несчастную девушку, а победить её можно было только одним способом: заставить сбежать. И чтобы покончить с этим, Валерик пристально уставился в водянистые неумные глаза и отчётливо подмигнул ей, словно приглашая присоединиться.
Лиля сделала такое резкое движение назад, что Валерик подумал было, что она падает... но хлопнула калитка, мелькнуло платье, звякнул запор на двери, и Лера, мгновенно уловившая сигнал победы, будто и спиной следила за соперницей, тут же отодвинулась прочь.
– Что ты делаешь?! – горько сказал Валерик, имея в виду не себя и не Лилю, а в первую очередь малыша. – Ты хоть соображаешь, что делаешь?
– А что? – Лера развернулась и пошла по тропинке обратно, к даче. – Ну как-то ведь надо было её отвадить... Она из таких – из тупых, которым прямым текстом говоришь "отвали", а они не понимают. Она бы к тебе всё лето таскалась. Пришлось бы ублажать, гладить по сальным волосёнкам. Или ты хотел? Хотел?!