- Так в чем проблема?
- Элементарное отсутствие денег, - пожимает плечами. – Или ты считаешь, я такой мудак, что не понимаю, что нужны бабки на прожить, на снять жилье, на билет отсюда, на расквитаться с долгами здесь, чтобы иметь шанс, в случае чего, вернуться и не получить в голову? Да даже если я возьму и распродам все, что в моей собственности, и сделаю это так ловко, что никто не заметит, там мне жить наверняка будет не на что. Я это вижу. Абсолютное большинство здесь живущих – нет. Они живут от зарплаты до зарплаты, и их это устраивает. А я, честно говоря, от этого устал. Но здесь нет никаких шансов. Круг за кругом – одно и то же. А после окончания очередного круга ты просто умираешь. И никому нет дела. Думаешь, мне это нравится?
- Не знаю, - честно отвечаю. – Я, наверное, не знал тебя слишком долго. Я многого не знаю. Я многого не видел.
- Ну да. Давай начистоту – я также выживаю от сих до сих. И я сгнию, как все прочие, если не сделаю рывок. Поможешь мне там, у себя? Разумеется, не за просто так, а с расчетом.
Смотрю вглубь темного, слабо освещенного двора. Я когда-то уехал из этих дворов к другим, более светлым. У меня не было состояния в карманах, но у меня были накопленные за годы по мелочи средства, была уверенность в себе и была гипотетическая возможность вернуться в родной дом. Кто-то может сказать, что это, наоборот, ослабляет. Но ни черта подобного я не ощутил. Если бы я психовал из-за того, что мне некуда идти в случае провала, кроме как бомжевать на вокзал, я бы точно слетел с катушек и ничего не добился бы. Шанс на поддержку необходим всегда. Вдалеке едет электричка. Стучит. Гудит сигналом. Ее вой проникает в глубины моего сознания, и я снова ощущаю, что где-то рядом мой поезд. Тот самый поезд…
- Гроздьями обещаний я тебя закидывать не стану, - наконец, отвечаю.
После всего увиденного и услышанного, я начал понимать Жору. Я увидел его причины и его жизнь. Я вижу, почему ему не оторваться от этого источника липкой, гнилой слизи, крепко удерживающей людей здесь. И, к тому же, я знаю, на чем я заработал первые настоящие деньги, которые помогли мне поверить в себя. Знаю, что, наверное, чья-то жизнь на этом моем заработке могла пойти под откос. Кто-то перекрылся или просто стал зависимым. Мало ли.
- То, за что тут живут месяц, у тебя там – сраное подаяние, которого не хватит и на неделю полноценной жизни, - полушепотом произносит Жора.
- Ладно. Позвонишь мне.
Достаю мобильник, намекая на то, что пора, наконец, обменяться номерами.
Жора затягивается. Выкидывает сигарету. Лезет в карман.
Справа доносится шорох, и жорина рука машинально падает вместо кармана с мобильником на «травмат». Спустя секунду, от дорожки, проходящей через двор, к нам подходит тот же старик в куртке-пальто. Немного дрожит. Мне кажется, будто он стал меньше ростом.
Жора вздыхает и достает мобильник, качая головой.
- Господа, прошу простить, но не поможете ли вы ветерану Второй Мировой – со стороны Союзников, разумеется?
- Господи, блядь, может, ты и в Куликовской битве участвовал? – отчаянно стону я.
Старик смотрит на меня как-то придирчиво, с укоризной, но все также безнадежно качает головой, запахивает зачем-то заново полы то ли куртки, то ли пальто и молча уходит, даже не сокрушаясь.
Жора приподнимает мобильник, показывая готовность записать номер.
Я прошу Жору подвезти меня к дому Лизы. Он пытается что-то на это возразить, но как только я в жесткой форме требую объяснений, соглашается. Прошу его подождать. Кивает. Захожу в дом. Пятнадцатая квартира. Деликатно стучусь, потому что уже относительно поздно. Конец детского времени, так сказать. Решаюсь нажать кнопку звонка. На это раз, мне отвечает только едва различимый шорох за дверью. Хочу как следует постучаться, но внутри меня что-то срывается, и я разворачиваюсь и ухожу. По дороге ударяю кулаком по перилам лестницы, зная, что вибрация от нее наверняка пройдет по батареям этого стояка. Пусть пугаются. Раздраженный и обозленный за такое отношение, пусть и заслуженное, возвращаюсь в «волгу».
- Где живет Ира, знаешь?
- Допустим, - кивает Жора.
- Высади меня за три квартала.
- Без проблем, - Жора не сильно ободрен, но уже спокоен.
Набрав матери смску «Все в порядке. Пока сильно занят. Буду ночью. Ложитесь, утром поговорим», ищу номер Иры и набираю. Она берет ожидаемо быстро.
- Привет.
- Приве-ет, - у нее удивительно гнусавый голос, но это касается только телефонного варианта.
- Ты дома?
- Ну, да. Хочешь зайти?
- Ага. Поболтать.
- Слушай… - изображает серьезность и занятость. – Ну, а ты через сколько будешь?
- Минут через… - прикидываю. – Минут через двадцать нормально?
- А ты знаешь, где я живу?
- Ну, да. Ты же говорила, - вру.
- Ну, хорошо… - немного смущена. – Как раз успею закончить дела, - хихикает. – Жду.
- Хорошо.
Странное, приторное послевкусие разговора. Мне нужно около десяти минут, чтобы медленным шагом дойти до нее, но я хочу просто подышать воздухом, уложить в голове все, что в нее стукнуло за последние сутки. И это оказывается делом довольно трудным. Разрозненные факты разлетаются во все стороны. Похороны Толика и мое возвращение в Питер должны идеально совпасть по времени. Я не смогу пойти туда, даже если кто-то меня призовет. Впрочем, всем плевать. Кроме, разве что, плаксивой гришиной девушки, которую я не отказался бы поиметь в коленно-локтевой позе. Не заняться с ней сексом, или, как принято говорить, любовью, не совершить акт совокупления, даже не трахнуться. Именно поиметь ее. Черт, я ловлю себя на мысли, что режим половой жизни, который устроила Лена, здорово давит мне на психику. Но я всегда предпочитал здоровый, стабильный секс с одной девушкой каким-либо судьбоносным блядкам. И с этого трудно переориентироваться. Возможно, у меня просто никогда не было времени искать новых партнерш. Почему-то у меня перед глазами всплывает программа о мумификации с какого-то канала типа «дискавери». Точнее – одна ее сцена, где показывают, как теряет все, кроме скелета, одиноко лежащий труп крысы. Как редеет шерсть. Как исчезает плоть. Как с многолетними переменами дня и ночи рассыпается в прах скелет. Мысли об этом оказываются так сильны, что я испытываю жуткий страх, и меня тянет пойти к Ире – просто чтобы не быть одному.
Лиза подходит ко мне на кухне, и я едва не отталкиваю ее от неожиданности. Потом обнимаю. Стараюсь сосредоточиться на своем безразличии. Пока не очень удачно, и у меня плавно, неторопливо встает. Внизу шумно. Только что утихли мощные удары. Удары по дверному косяку – это было ясно по распространению звука. Два часа ночи.
Через какое-то время раздаются крики. Они затухают. Потом снова появляются в районе подъезда. Я смотрю из окна кухни вниз. Около подъезда стоит микроавтобус. Люди в черной форме заводят в него источник крика. Некоторое время осматриваются. Садятся, закрывают двери и уезжают.
- Жутко как, - бормочет Лиза и прижимается ко мне.
- Бывает.
- Скажи, что у нас все будет хорошо.
- Ну… знаешь…
- Нет, ты просто возьми и скажи, не надо больше ничего.
- Да, милая, - вздыхаю. – У нас все будет о т л и ч н о.
Она целует меня в шею.
- Я в постель.
- Ага. Скоро буду.
Продолжаю смотреть в окно. Ухоженная клумба. Недавно поставленные по команде какого-то депутата скамейки, на которых еще сохранились надписи о том, что это за депутат.
Завтра из отпуска приедут родители Лизы, и квартира станет недоступна для свиданий. Но это уже неважно. У меня в сумке дома лежат билет и необходимые вещи. Я представляю себе сумку. Ее вес, объем, содержимое. Я перемещаю в ней с собой все материальное наполнение жизни. А эта девочка считает, что главное в этой жизни – она.
Мало ли.
Ира одета в домашний халат до колена, и в нем она не кажется непропорциональной и уродливой. Это значит, что лучшее в ее пышных формах сохранено. Почему это меня должно беспокоить?
- Привет. Извини, что с пустыми руками.
- Глупости, - махает рукой. – Проходи.
Ее грудь придержана в тонусе, что расшифровывается как наличие лифчика, но наличие остального нижнего белья под вопросом. Волосы немного влажные. Принимала душ. И начала его принимать, вероятнее всего, после звонка. В комнате, куда она меня проводит, на журнальном столике стоят вино, пара крупных бокалов для красного и что-то из закуски, что я старательно игнорирую. Как ни странно, я совершенно не голоден.
- Подождешь немного – я подсушу волосы, ага?
Игривое «ага» едва не вызывает у меня приступ истерического смеха. Киваю.
- Я присяду?
- Разумеется.
Бутылка на столе снабжена этикеткой, гласящей «IНКЕРМАН». Красное полусухое. Середнячок для этой местности. Бокалы довольно тонкого стекла. Марку не распознаю. Вроде не «Pasabahce», и на том спасибо.
Ира возвращается довольно быстро, и шум фена откуда-то то ли из ванной, то ли из кухни не успевает мне надоесть. Я изучаю содержимое серванта и поражаюсь тому, как спокойно мне стало здесь.
Голубой банный халат, перепоясанный кушаком, неплохо лежит на ее сильно попорченной неправильным питанием фигуре. Мне кажется, у нее шестой размер груди, ее волосы все еще не совсем сухие и вьются, ее лицо украшено тушью и губной помадой, что входит в некоторый диссонанс с тем, что она не успела высушить волосы. Помада бледно-красного цвета – она явно старалась не переборщить, выглядеть вроде как естественно, обыденно, но пробелы в ее плане слишком очевидны. Господи, о чем она думает, подходя сейчас и садясь рядом? О чем я думаю, глядя на ее пухлые ноги, оттопыренный зад, заметно обвисший животик, выпяченную, хотя и без того заметную грудь под халатом?
- Быстро нашел?
- Ну да. Края-то родные.
- Выпьем? – скромно предлагает, взглядом давая наводку на бутылку.
- Ну, не смотреть же, - улыбаюсь.
Хихикает. Передает мне бутылку и вытянутый из кармана штопор.
- Джентльмен, - кивает.
- Честь для меня, - ухмыляюсь и открываю бутылку; разливаю по бокалам.
Мы болтаем минут десять, пропускаем по паре полупустых бокалов, и я узнаю, что Ира работает в местной «Пятерочке» продавщицей, и что она сейчас одинока и покинута чуть ли не всеми. Такая простая провинциальная девочка. Покатай ее, удели ей хоть минимум внимания – и она твоя. Она просторечна, она запинается, прежде чем заменить предполагаемое матерное слово на приличное. Городские девочки уже давно не запинаются. Большинство. Городские девочки из Культурной Столицы не парятся, потому что у них есть краска, шубки, «айфоны», каблуки и прочие доказательства их красоты и интеллекта. У этой девочки есть гораздо меньше. Но она хотя бы пытается произвести впечатление. Перед глазами картинка – Лена орет на меня матом, что ей надоело мыть посуду, и надо купить посудомоечную машину. Я пропускаю какую-то фразу или вопрос и прошу Иру повторить.
- Ну, я говорю – скука смертная. Сидишь на кассе или ходишь по залу. Скучно.
Она сидит достаточно близко, чтобы я ощутил ее дыхание, и смесь сжеванной перед моим приходом упаковки мятной жвачки и легкого перегара от вина все же не перебивает с концами стойкий запашок сигаретного перегара. Мне почему-то хочется взять ее за горло, ударить об стену и надавать пощечин за это. Плюнут в рот. Ударить об стену лицом.
- Еще? – тыкаю бокалом в сторону бутылки, и Ира несколько стыдливо кивает.
Я делаю ей жестом и мимикой сложный знак – мол, надо расслабиться и продолжать говорить.
- Ну, и гуляю редко. В основном, по выходным.
- С подругами? – я передаю ей вновь наполненный бокал и отпиваю из своего.
- Ну, они тоже, в основном, заняты. Кто где работает. Ни у кого нет времени, - пожимает плечами и нарочито медленно перекладывает ноги, оставляя сверху левую и немного кокетливо шевеля голыми пальчиками с накрашенными ногтями. – Приходится гулять с парнями местными.
- М-м-м, - киваю и продолжаю пить вино, и мой взгляд падает на приколоченную к стене композицию из трех маленьких высушенных роз, под которыми висит какой-то бантик или что-то вроде того.
- Ты только не подумай – я не в том смысле… - она, наверное, краснеет, оправдываясь, но все мое внимание сосредоточено на гербарии на стене, который кто-то когда-то подарил ей и который она хранит, как нечто памятное. - То есть, я просто… ну, гуляю там, болтаю, захожу куда-нибудь посидеть.
- Господи, ну, конечно, я ничего такого не подумал. Ты хорошая девочка, я это прекрасно вижу. Без вариантов. Ты очень спокойна и сдержана. Это редкость в наше время, - святая белая ложь из моих уст; прикидываю, кто мог подарить ей эти цветы и когда.
- А как там у тебя, ну…- мнется, осторожничает,- …в Питере?
- Тоскливо, - качаю головой, стараясь оторваться от букета и ощущая, как мир вокруг покачивается. – Сыро. Не так, как хотелось бы, зачастую.
- Угу, - облизывает губы и тупит взгляд, когда я снова смотрю на нее.
- Так часто бывает.
- Тут чаще, - качает головой, смотрит куда-то сквозь стену; поправляется. – Мне кажется, тут чаще.
- Не скажи, - отпиваю, стараясь не смаковать изысканный вкус. – Там ждешь больше, а получить можешь ни хрена.
- Ну да, - с горечью в голосе. – А тут всю жизнь ничего не ждешь.
- Ну, у тебя, по крайней мере, есть жилье и работа.
- Жилье от повесившегося отца и умершей от рака матери, - голос вскакивает, но тут же возвращается в норму. – А работа…
Никак не комментирую. Излишне. Она, по крайней мере, осознает. Это уже неплохо.
- А у тебя нормально дела, - утвердительно.
- Вменяемо, - раздражаюсь. – Слушай, давай сменим. Я уже наговорился о том, у кого как дела, честно говоря, - спиртное бьет в голову. – Давай-ка лучше про Лизу.
Кивает.
- Ну, да. Что тебя конкретно интересует?
Тепло разбегается по потаенным уголкам тела, и сейчас, здесь, в скромной, но прибранной квартире Иры, я чувствую себя вполне безопасно, и все, что существует за ее пределами – уже за закрытой на старый, но прочный замок дверью, - внушает опасения и даже откровенный ужас.
- В принципе… - пространно вожу бокалом, едва не проливая и этим вызывая улыбку Иры. – Ну, что было со дня, как я уехал.
- А, - кивает, снова тупит взгляд, серьезнеет. – Да, конечно, первое время она много говорила об этом. Переживала. Явно. Рассказывала…
Пауза. Обоснованная, но я уже теряю терпение. Халатик немного распустился, кушак обвис, можно рассмотреть краешек груди. Нет, я весь во внимании.
- Что? О чем?
- О вас. Ну, то есть, ничего конкретного, но много плакала, говорила, что не может до тебя дозвониться, что у тебя дома только и знают, что ты уехал в большой город, и все.
Киваю. Слушаю внимательнее. Напряжение растет.
- Но через какое-то время, она вообще перестала со мной общаться. И с другими знакомыми, друзьями – тоже. Не знаю, что с ней было. Даже когда ее пытались вытянуть, и она с кем-то встречалась, она была замкнутой, будто утаивала что-то важное, боялась высказать. Так длилось довольно долго. Несколько месяцев я ее вообще не видела. То есть, прикинь… - она замирает, смотрит на бокал, голос становится приглушенным. – Ну, то есть, знаешь, я ее с малых лет знаю, и я…
- Спокойно, - бормочу. – Не нервничай, спокойно.
Вздыхает, и я вижу краешек прозрачного лифчика с кружевными белыми вставками. Вот что поддерживает ее пышные груди. Напряжение растет и концентрируется где-то ниже пупка, внизу живота.
- И вот, я ее не вижу месяцами, и родители говорят, что она типа болеет, но сами они тоже какие-то невменяемые. И потом, спустя несколько месяцев, она начинает проявляться, и она какая-то серая, все также необщительная, но хотя бы наверняка живая. Так длилось еще, наверное, полгода. Потом она стала больше времени проводить с друзьями. В основном, с парнями, но я ее тоже иногда видела. Сидели, болтали. Я старалась сильно не расспрашивать.
- Что она говорила? И обо мне?
- О тебе ни слова.