- Да что ты, мы уже вовсю проснулись, - махает рукой отец. – Может, все-таки покушаешь-то с дороги?
- Да нет. Вообще, я бы побыл у вас немного и прошелся кое до кого…
- Ну, ты хоть к Жорке-то зайди, постарайся, - хорохорится отец. – Сто лет не виделись.
- А он все еще здесь? – удивленно вскидываю брови и понимаю, что сболтнул лишнего, что это звучало довольно оскорбительно, но никто не подает вида, только мать уводит взгляд в окно.
- Ну как-то, - отец разводит руками и кладет их в карманы темно-синих спортивных штанов; правый карман подшит.
- Я у вас заночую?
- Господи, а куда ж ты еще собрался? Конечно, - мать заметно нервничает от этой реплики; покраснение выросло. – Во второй комнате, постелю тебе.
- Как в лучших домах Лондо’на, - широко улыбается отец.
Я подумывал прихватить с собой бутылку «белой кобылы», но почему-то в последний момент поставил ее обратно на полку. Сейчас я понимаю, что так лучше. Отца не узнать. Отец спивается. Мать почти та же, только слабее, старее, чувствительнее.
В доме на другой стороне улицы живет одна моя знакомая. Жила. Не знаю. В доме, напротив которого я стою, живет Жора – мой двоюродный брат. Его родители умерли относительно недавно, и он живет в их квартире. Жора всегда внушал мне некоторое доверие – черта, свойственная крайне малому количеству знакомых мне здесь людей, - и именно поэтому я был искренне удивлен тем, что он еще здесь.
Мне несказанно везет, потому что Жора выходит из подъезда. Выходит ровно в тот момент, когда я перестаю пялиться на ржавый балкон и разбитое стекло окна на пятом этаже и делаю первый шаг в направлении двери в подъезд.
- Ох ты ёпрст, - улыбается; короткие светлые волосы, немного ниже меня, серо-голубые глаза и круглое лицо. – И какими же это ветрами?
Подходим друг к другу, жмем руки и как-то машинально обнимаемся на долю секунды. Дешевый одеколон. Запах пота.
- Гуляю вот.
- Нормально ты прошелся, верст «-дцать» точно сделал, - кладет руки в карманы; массивная поношенная черная сумка на плече.
- Солидно. Еще не выспался ни хрена. Как жизнь-то?
- Да как, - уголок рта вбок; для этих мест весьма кокетливая манера. – Даже не знаю. Все, как всегда. Ты-то как? Поднялся?
- Не то, чтобы, - махаю рукой, - но на жизнь хватает. Жилье, машина, телка.
- А что еще для счастья надо? – иронично.
Смеемся, понимая всю «тонкость» юмора.
- Торопишься?
- Слушай, да, я… - мнется. – В общем, заказ есть в области. Надо ехать, сам понимаешь. Ты хоть сегодня не свалишь?
Последнее звучит, как «ну скажи, что ты еще со мной поговоришь».
- Да не, я на выходные. Осмотрюсь, все в этом духе. Так что успеем обкурить все, - улыбаюсь.
- Хорошо. Давай тогда, как вернусь, я тебя найду, ага? Ты у своих?
- Да ты прям Шерлок Холмс, блин.
- А хули? - довольно улыбается. – Все, погнал.
Быстрое, но основательное рукопожатие. Киваю. Жора, в отличие от Толика, входит в список людей, которых мне хотелось бы не просто увидеть, но и послушать. Если его не окончательно добила провинциальная романтика – а судя по его бодрому настрою, жизнь в нем теплится, - ему есть, что рассказать.
Он спокоен и сдержан. Но в его глазах что-то блеснуло, когда он меня увидел. И он старался это скрыть. Не трактую пока никак. Пустая трата времени и душевных сил.
Лиза лежит, положив руку мне на грудь. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Я знаю кое-что, чего ей не следует знать.
- Холодно сегодня, - говорит.
- Ага.
Ей не следует знать. Но, вообще, мне тоже холодно. Она меня греет. Сейчас. Нужно ли мне что-то еще? Вряд ли. Не от нее. Нечто странное, что еще гнездится во мне, постепенно отходит на второй план, и, чтобы составить контраст с этим, я целую ее в щеку, переворачиваю спиной на кровать и спускаюсь по ее гладко выбритым животу и лобку к влажным и припухлым половым губам, лижу их, лижу клитор. Она немного устала, но через некоторое время начинает хрипло постанывать, и я ощущаю ее готовность и без долгих раздумий поднимаюсь и вхожу в нее, заставляя ее вздрогнуть и издать длительный стон. Не знаю, сколько времени проходит, но она кончает дважды, а после третьего ее оргазма я не выдерживаю и кончаю сам, и совсем небольшая лужица моей спермы стекает по ее животу влево, на простыню, но это никого из нас не волнует. Совсем немного.
Ей не следует знать. Я подтверждаю это своими ощущениями после оргазма. Я не здесь. Уже не здесь. Уже не с ней. Увы.
Я довольно долго встречался с Лизой. Раньше она жила в этом доме. Как сообщил мне Коля Степанов, мой школьный друг, к которому я зашел и с которым курил на лестнице в течение двадцати минут, все должно быть также. Я сел на одну из немногих еще работающих в городе маршруток и добрался до дома по проспекту Комсомола. И сейчас, стоя перед кирпичным пятиэтажным зданием, украшенным странным граффити, очевидно, рук заезжих мастеров, я раздумываю, стоит ли мне вообще интересоваться тем, что там, внутри.
Я довольно долго встречался с Лизой, и мой отъезд положил конец этим отношениям. Я об этом знал уже когда покупал билет. А она… Ей не следовало знать. И все на этом. Что-то она могла надумать. Но моих контактных данных у нее не было. Я знал о том, что некоторый интерес с ее стороны был. Но она не была слишком настойчива. Что-то у нее в душе, конечно же, подгнило. Наверняка. Но с каждым может случиться что-то такое. Даже со мной. Мало ли.
Традиционно открытая, несмотря на домофон, дверь. Навстречу мне по лестнице спускается высокий худой парень с мутным взглядом. Замирает, увидев меня. Кивает и бормочет «здорово», и я, на всякий случай, отвечаю приветствием. Что-то обдумав, он кивает сам себе и движется дальше. По своим делам. Вежливо отодвигаюсь, пропускаю его, вздыхаю и поднимаюсь дальше. Третий этаж. Квартира номер пятнадцать. У меня на Предпортовом – триста семьдесят два. Мало ли.
Звонок. Мелодичная трель. Контрастно в сравнении с неслабо размазанной по металлической двери краской. Тут явно кто-то что-то написал. Не помню, чтоб это здесь было при мне. Красные, зеленые и белые полупрозрачные полосы. Явно пытались оттереть. С усилием, но не особо успешно.
- Кто там? – женский голос.
- Мария Сергеевна, это Дмитрий, помните? – полный мудак, надежды гаснут.
- Кто? – немного возмущенно, но без истерики.
- Ну, Дима Белов.
Молчание. Щелчок замка. Дверная цепочка. Постаревшее и несколько обозленное лицо низкорослой матери Лизы.
- Вот оно что, – немного рассеянно кивает.
Так неловко я себя не чувствовал довольно давно. Я даже не пытался отрепетировать эту ситуацию. Само собой навеяло.
- Вы извините за беспокойство, я просто хотел узнать, как дела у Лизы, я…
- В этом доме тебе никто ничего не скажет, ясно? – твердо произносит Мария Сергеевна. – Лучше просто уйди. Просто не спрашивай.
Дверь передо мной снова закрыта. Надпись размыта до неузнаваемости, но растворителя явно было еще меньше, чем решимости оттереть ее полностью. Я понимаю такую реакцию, с одной стороны. С другой – шесть лет прошло. Чертова старая карга. Степанов как-то неловко молчал, прежде чем ответить на вопрос, здесь ли живет Лиза. Потом просто подтвердил это, и все. На вопрос, общается ли он с ней, не ответил ничего. Когда Лиза гуляла со мной, они были знакомы. Постольку, поскольку, но все же знакомы. Обещаю себе узнать что-нибудь у других или зайти позже. Тупой, бессмысленный интерес. Я знаю, что не будет «прости» или «тебе же так лучше» или еще какого-нибудь дерьма. Банальный праздный интерес.
Подтянутые груди Лены встают перед моим внутренним взором в полный рост. Потом ее бессвязный вопль гремит в глубине сознания. Потом дневной свет ударяет мне в лицо, и сейчас, выйдя из подъезда, я понимаю, что настал день. Новый. Странный.
Жора говорит, что работает по заказам. Говорит, что выживает понемногу.
- Раскидал номер по знакомым. Но желающих немного, в основном, все чинятся сами. Люди звонят, зная, что будет дешево, и что их не кинут. Вот и все.
- Все ж дело, - пожимаю плечами.
Отхлебываю кока-колы, потому что в ларьке все пиво показалось мне слишком мерзким, а Жора оказался совершенно безразличен к тому, что я буду пить, и невозмутимо взял бутылку «карлсберг», и сейчас мы сидим на скамейке под деревом в маленьком парке.
- Успел с кем-то повидаться? – деловито спрашивает.
- Так, с Колькой, с Пашкой Михеевым. В основном, осматривался.
- Как тебе баба Михеева? Или не увидел?
- Увидел, - киваю. – Своеобразная.
- Говори прямо – уебище лесное, - отпивает еще пива.
- Напоминает мне про одного приятеля в Питере, - не совсем внятно, сомневаясь, стоит ли проводить параллель.
- По поводу?
- Она вроде как на каком-то месяце.
- Не от него, - пожимает плечами Жора.
- Откуда инфа?
- Базар у тебя поменялся. Гладкий, осторожный.
- Наверное. Привыкаешь, – ухмыляюсь. – Приспосабливаешься.
- Ее ебало пол-района. Или нет, пол-города. Типа современные отношения. Это она, как институт бросила и решила вернуться сюда, стала ими заниматься. Ходить по рукам, жить за счет подачек хахалей. Тактика количества.
- Каждому свое, - бормочу. – И за коим хреном она ему?
- Любит, - смеется. – А вообще, он говорил по секрету, что устал жить без бабы, а эта легко доступна, а он к ней с серьезными намерениями, ну, и сошлось. А о том, что ей кто-то уже влепил в самую матку, узнал уже после месяца жизни с ней.
- Ты-то как сам в этом плане?
- Залетных проституток? Не мое, – широко улыбается. – А вообще, не очень. Не интересно иметь дело с теми, кого знают все твои знакомые. Знают, - на всякий случай. повторяет, видимо, полагая, что я могу не понять контекста. – А те, кого не знают – это либо дети, либо тетки.
- Раньше было не так.
- Согласен. Всякое бывало.
Молчание. Шум на улице слишком приглушен, и мне с непривычки несколько давит на уши и на мозг эта звуковая идиллия.
- Есть тема, - находится Жора. – В общем, сегодня у одного мужика День рождения. Вася Смирнов, который замдиректора магазина, помнишь?
- Еще бы, – ухмыляюсь. – Сколько водки с ним пролито перед моим отъездом.
- Он тебя знает, - кивает. – По крайней мере, когда я ему по телефону сказал, что ты приехал, он сам предложил тебя прихватить. Ты как?
С места в карьер, и я не уверен, что перспектива попахивает конструктивным результатом, и мне надо бы обдумать это…
- Да с удовольствием.
- Ну и отлично. Начало в семь вечера. Выпьем, поздороваемся с пацанами – там будет немало наших. Кто остался еще, конечно.
- Саша «Тракторист» будет?
- Саша «Тракторист» точно не будет. Точно.
Вопросительно смотрю в лицо Жоры.
- Саша «Тракторист» не сможет быть. Прошлый год. Героин. Поссорился с барыгой. Хоронили по частям.
Не нахожусь, что добавить. Всякое бывает. В большом городе это ежедневное явление. Кто-то умирает по естественным причинам. Кого-то просят с этого света. Но здесь так плотно и так много знакомых, что это особенно ощутимо. Или нет. Странное, смутное ощущение. Мне явно нужно пойти на этот День рождения.
- И где будет?
- Ресторан, - Жора кидает пустую бутылку в криво стоящую металлическую урну. – Рядом с «Праздником», ровно в семь будь там.
- «Инвайт» в порядке? «Чекиниться» надо? - ухмыляюсь.
- Кхм, - Жора с укоризной смотрит на меня. – Не горячись. Здесь…
Он теряется. Спесь спадает. Он что-то хотел сказать, но то ли забыл, что, то ли передумал.
- Да ладно. Я не так уж далеко ушел.
- Думаешь? – спрашивает как-то тоскливо, с горечью. – Надеюсь, нет. Давай, до вечера.
Не ожидая моего согласия, встает и уходит. Я молчу. Провожаю его взглядом и замечаю, что его походка поменялась. Я не так уж много от него узнал сейчас, а настроение у него несколько упало после одной лишь реплики. Для меня причина его расстройства прозрачна. Но я не буду поднимать тему сам. Те паче, что мне, в сущности, плевать на то, почему он так никуда и не выбрался. Я сделал свой выбор еще тогда, сотню тысяч лет назад. И теперь я хожу в костюме на заказ и катаюсь в «ауди», а он ходит с грязной сумкой с инструментами и катается на маршрутках и электричках в область. Мало ли.
Город почти не изменился. По сути, здесь нечему меняться. Вот только люди стали еще менее приветливыми. Коммунальщики, кажется, устали от своего сизифова труда, и поэтому улицы местами здорово запущены. Я гуляю уже второй час. Может, третий. А, может, целую вечность.
Лиза держит меня за руку. Крепко. Уверенно. Улыбается. Мы идем из кино. Выходной. Такая же суббота. Мне все это нравится. И здесь вечное лето.
В этом уголке воспоминаний вечное лето. Но есть и другие. Например, тот, что вскрывается, как некачественно зашитая рана, когда я заворачиваю во двор на улице Дзержинского.
Я встаю. Отряхиваю плечо кровоточащей рукой. Жутко болят лицо, спина, ноги. Болит все, на что пришлись удары. Удары тяжелых ботинок. Рядом лежит без сознания Пашка Михеев. У него будет серьезное сотрясение. Мы просто оказались не в том месте. У меня кровоточат губы. На морозе, наверное, боль не так ощутима. Завтра будет хуже. А завтра надо в школу. Я не могу наступить на правую ногу, но хромаю до Пашки и тереблю его, превозмогая боль в пальцах, от некоторых из которых отломаны ногти. Падаю на него. Бью по лицу не раскрывающейся полностью ладонью. Вскоре он приходит в себя. Потом «скорая». Милиция. Чудовище с синяками, кровоподтеками, гематомами в зеркале по вечерам.
Ухожу. Другой мир. Я перестаю верить глазам, когда вижу огромную надпись «SCOOTER» на двухэтажном здании, назначения которого я не знал никогда. Этой надпись черт те сколько лет. Другой мир. Я хотел бы понять, есть ли здесь что-то от меня, но пока натыкаюсь только на обрывки воспоминаний, которые уже не так ощутимы, как хотелось бы. И меня там нет. Есть что-то иное.
Смотрю на фотографии, которые привез из поездки в Питер один одноклассник. Всегда его ненавидел. Теперь ненавижу еще больше. Не понимаю, зачем он это принес. Понимаю, что в Москве не круто. Здесь не круто. В Твери не круто. В Питере круто. Ненавижу этого очкастого хмыря. Его родители работают на нашем заводе. Отец – какой-то мастер, мать пристроена невесть кем, наверное, просто получает оклад и премии. У них все есть. Очкастый урод стоит рядом с фонтаном в Петергофе и улыбается, и все вокруг залито солнцем, и в линиях воды кое-где играют полоски радуги.
Навстречу мне идет высокая, вроде, в меру полная девушка. Поднимает взгляд от мостовой и не без интереса смотрит на меня. Я не вижу ее лица и слегка улыбаюсь, прежде чем добраться до него, и когда оно предстает передо мной, я быстро отворачиваюсь и ощущаю прилив адреналина. Она страшна, как автомат Калашникова во Вторую Мировую. Она держит в руке зажигалку. У нее мужеподобные черты лица. Никакой косметики. А одежда – какой-то долбанный комок ткани, с трудом оформляющийся в куртку и брюки. Честно говоря, когда я смотрю на таких мужеподобных зверюг, на педиков, на лесбиянок, на неухоженных разжиревших свиней обоих полов, я искренне соболезную природе. Ведь она, глядя на них, наверняка думает: «Вашу мать, я же дала вам половые различия, дала возможность объединяться друг с другом по принципу «мальчик-девочка», дала возможность получать наслаждение от общества друг друга без каких-либо дополнительных средств, дала вам ваши манеры, склад ума, достоинства, связанные с полом, а вы, ублюдки, все засрали, превратили все мои труды в посмешище! Ради этого были годы эволюции? Чтобы вы могли долбиться в зад с представителем того же пола или превращать свое тело в гниющую, привлекающую только последних бомжей помойку?»
Природа, конечно, все сделала правильно. А люди все портят. Как всегда. Закуриваю. Хочу успеть зайти домой перед вечером. Привести себя в порядок. Зайти домой? Туда, где когда-то был мой дом.