— Леди ошиблась палубой, — учтиво склонился над ее плечом стюард, — это бар для персонала, ресторан для пассажиров первого класса этажом выше. Разрешите проводить вас?
— Леди не ошиблась, — негромко произнесла она. Низкий бархатистый тембр. Как раз такой, какой надо. Лижет суставы и кусает сердце. Проклятие!
— Принесите «Звездный ветер». Только нормальный, не нужно разбавлять его никакими помоями. Словом, именно такой, как пьют здесь. Да… и можно сразу два. Побыстрее.
Она улыбнулась стюарду — широко и вроде бы приветливо, но парня сдуло как ветром. Потом начала рассматривать меня, внимательно и неторопливо. Я тянул свой апельсиновый сок и ждал, пока она заговорит. Либо пока зазвонит мой коммуникатор.
— Ты не пассажир, — сказала она наконец, — на тебе нет браслета. И ты не из команды, потому что не в форме.
Я кивнул, подтверждая очевидное. Лень было тратить слова.
— Значит, остается только одно. Ты — глюкер.
— Железная логика, — согласился я, и она улыбнулась. Хорошая улыбка. Как жаль, что сейчас эти прелестные губки сморозят одну из заезженных фраз. Что-нибудь вроде: «Наверное, это очень здорово быть глюкером».
— Ты не похож на очень счастливого человека. Видимо, не так легка ваша жизнь, как говорят.
Чтобы не быть невежливым, я пожал плечами и скупо улыбнулся.
Стюард принес два «Звездных ветра» и поставил на столик. В высоких бокалах подрагивала смесь всех цветов радуги — зеленый от абсента, красный от гранатового ликера, и много, еще много чего. Очень дорогая штука и очень убойная.
На чай зеленоглазая небрежно сунула ему банкноту в сто кредитов, такую же радужную, как ее коктейль. Глаза стюарда округлились, но больше ничем он не выдал своего удивления — сдержанно поблагодарил и испарился. Нормальные чаевые — два-три кредита, пять — это уже очень хорошо, десять — роскошно.
— Аннет, — наконец решила представиться она.
— Морис, — ответил я, и она слегка вздрогнула. Затем махом опрокинула полбокала, и глаза ее заблестели.
— Ты неразговорчив, Морис, — заметила она, — а это жаль. Твой голос — как музыка.
— Рад, что вам нравится.
— Брось эти сопли, я ведь уже перешла на «ты». Я слышала о вашем уставе, ты не обязан соблюдать дресс-код и правила поведения для команды. А главное — тебя никто не принуждает лебезить со мной.
— Просто пытаюсь быть вежливым с дамой, которая носит на руке мою трехмесячную зарплату.
Аннет снова засмеялась. «Звездный ветер» действует быстро.
— Врешь. Ты должен неплохо получать здесь, это не баржа и не рудовоз. Глюкер на пассажирском межзвезднике за три года зарабатывает на виллу в Райском Уголке.
Над барной стойкой мягко-красным вспыхнула предупреждающая надпись.
— Наверное, я не умею копить деньги. Возьми оба бокала в руки.
— Что?
— Возьми в руки свои бокалы.
Аннет повиновалась, и пару секунд спустя лайнер вздрогнул. Инерторы погасили стремительность рывка, но бар немного тряхнуло — где-то зазвенело стекло, сосед слева вполголоса выругался, пролив напиток на одежду.
— Лайнер совершает маневр, — сообщил я, вставая, — через час с небольшим уходим в прыжок. Минут через десять еще раз тряхнет.
— Уже уходишь? — огорченно спросила она. — Мы не договорили. И, если честно, то второй «ветер» я взяла тебе. И ты только что спас его и заодно мой. А значит, заслужил. Или глюкеры пьют только сок?
— Труба зовет. Подходи в казино, там сейчас будет интересно, — сказал я и даже позволил себе улыбнуться — до того как, не оглядываясь, направился к лифту.
«Леди и джентльмены, — разнеслось за моей спиной по салону бара, — приглашаем вас в зал казино для знакомства с экипажем…»
Казино очень подходит для митинга с публикой. Во-первых, неофициальное помещение, люди расслабляются. Во-вторых, некоторая часть пассажиров так и остается за игровыми столами и после мероприятия, а иногда и до глубокой ночи. Кое-куда много легче войти, чем потом выйти.
Первым представили капитана, неразговорчивого русского. Серов раскланялся и почти сразу, извинившись, ушел — лайнером нужно управлять, это важнее. Затем настала очередь первого помощника, старшего навигатора и лидера анимационной команды. Потом состоялась программная речь на тему того, как мы рады видеть их всех у нас на борту. Заученно улыбаясь, темнокожий стюард шустро продемонстрировал, как надевать аварийный скафандр в случае нештатной ситуации, например разгерметизации салона. Сущий бред, разумеется, — случись реально серьезный перепад давлений в помещениях, пассажиров размажет по переборкам раньше, чем они успеют подумать о скафандрах. Но — положено, заучено, традиция. И кого-то на самом деле успокаивает, говорят.
А для тех, кого не успокаивает, — есть я.
— Но, леди и джентльмены, скафандры — всего лишь предосторожность. Разумеется, никому не придется ими воспользоваться в действительности. И прежде всего потому, что с нами сегодня наш талисман, наш штатный глюкер, мистер Морис, попросим!
Под аплодисменты оживившейся в ожидании зрелища публики я встал и помахал рукой. Лица, костюмы и платья слились в одну шевелящуюся, хлопающую, смеющуюся пеструю массу. Когда-то мне остро хотелось быть одним из них, пить коктейли, которые стоят как средней крутости автомобиль, носить драгоценности, летать только первым классом. Но рейс следует за рейсом, и через жажду обладания, а затем ненависть к этим людям приходишь к скуке и равнодушию. Просто груз, который нужно доставить из точки в точку и получить за это деньги. Живой груз или мертвый — какая разница, килограммы и есть килограммы. Только живой груз нужно кормить, поить и развлекать.
Развлечением я и занялся. Для начала хороша рулетка — я ставил на цифры, и шарик неизменно выпадал на нужную. Потом я пять раз подряд поставил на зеро, и пять раз выпало зеро. По толпе пассажиров пронесся легкий вздох, но это были еще цветочки. Потом я взял в руки колоду карт и несколько раз сдал себе двадцать одно. Потом очко мне сдал крупье, и под конец — один недоверчивый коммерсант с палубы кают экстра-люкс. Забавно было смотреть, как он с подозрением разглядывает свои короткие, покрытые жесткими седоватыми волосками пальцы, словно они в чем-то виноваты.
Посыпались вопросы. Спрашивают всегда одно и то же — неудивительно, вопросы есть только у неопытных пассажиров, впервые путешествующих на межзвезднике.
— Как вы это делаете?
— Не знаю, я ничего не делаю. Само получается.
— Вы сильно устаете?
— Нет, я же ничего не делаю.
— Сколько вы выиграли в казино?
— Нисколько, закон запрещает мне играть на деньги.
— Это вас расстраивает?
— Ничуть, я неплохо зарабатываю.
— А сколько именно?
— А вот это уже некорректный вопрос.
Про себя: двенадцать тысяч за двухнедельный рейс. Некоторые из вас столько тратят за день на свои капризы. Но все равно это в несколько раз больше, чем доход менеджера среднего звена в банке.
— Сколько у вас индекс? Или это тоже некорректный вопрос?
— Вполне нормальный. Эта информация даже есть в путеводителе по лайнеру.
— А все-таки?
— Четыреста тридцать два.
— Ах!
Ух. Ну да, это много. С индексом от сотни уже можно получить приглашение на термоядерную энергостанцию. Но там можно сдохнуть со скуки. Здесь, впрочем, со временем тоже.
— А вы абсолютно неуязвимы?
— Абсолютно неуязвимых не бывает. Только не нужно это проверять.
Смех. Им смешно — а мне было совсем не смешно, когда в мой четвертый рейс какой-то психопат попытался сунуть нож мне в спину, чтобы проверить, что произойдет. Разумеется, он поскользнулся на ровном месте и заработал неприятный перелом бедра. Но отошел от нервного потрясения я тогда только после четвертого скотча в голову.
С глюкером практически не может случиться ничего плохого. Ему всегда везет. Его хранит нечто, что способен измерить прибор Вайсмана, но не способен объяснить ни один ведущий ученый человечества — слепая, необъяснимая, временами даже пугающая удача.
Именно поэтому «Космические линии Фомальгаута» платят мне эти двенадцать тысяч кредитов, не моргнув глазом, просто за то, что нахожусь на их элитном пассажирском лайнере. Потому что пока я здесь, в «Адмирала Нельсона» не угодит случайная каменюка в момент выхода из гиперпрыжка, не откажет движок в подпространстве, не дрогнет рука пилота, заходящего в посадочную глиссаду. Потому что я не могу погибнуть — а значит, и корабль хранит та же самая сила, что оберегает меня.
За что мне такой дар, ума не приложу. Но очень удобно в смысле заработков.
— Наверное, это очень здорово — быть глюкером?
Блондинка с волосами до попы.
— Это просто потрясающе.
— Наверное, и с женщинами вам тоже очень везет? — игриво.
Надеваю на лицо радостный оскал крокодила. Все же я на работе и говорить в точности то, что думаю, не имею права. Нормалу трудно понять, каково это — постоянно есть свое любимое блюдо. Даже если ты очень любишь пельмени, есть их каждый день — затошнит. Но изменить меню ты не можешь и поменять свои пристрастия — тоже. Хотя второе — можно по крайней мере попытаться.
— А теперь, чтобы ни у кого не осталось сомнений, смертельный номер, дамы и господа…
За моей спиной возникает тихое вибрирующее гудение. Я не вижу его, но знаю, что сзади сейчас неярко мерцает разлитая в воздухе призрачная синева силового поля. Слабый запах озона щекочет ноздри, и почти сразу — взмыв горячей волны в животе. У меня уже условный рефлекс на связку озон — адреналин, как у собаки Павлова.
Стюард демонстративно заряжает и подает мне барабанный плазмоган — красивую блестящую штуку с длинным стволом. Такие используют в разного рода шоу. Не оборачиваясь, я направляю его назад через правое плечо.
— Если у кого-то чувствительная сетчатка, просьба закрыть глаза. — И давлю на спуск.
Отдачи почти нет, только резкое шипение, когда поле поглощает сгусток плазмы, и вспышка синего цвета, отразившаяся на драгоценностях и моноклях публики. Кто-то морщится и отворачивает лицо, кто-то прикрывает глаза ладонью. Что же вы так, вас же честно предупредили, думаете — зря?
Включаю автоматическую прокрутку барабана, он вертится почти бесшумно, с металлическим шелестом. Становится так тихо, что слышен только этот шелест, гудение силового и позвякивание бокалов в баре. Бармен даже не смотрит в мою сторону — он уже видел номер с моим участием не раз, для него это просто отработанное сальто под потолком цирка. Но разница в том, что акробат по крайней мере знает — его жизнь и здоровье зависят от его мышц и координации. Не очень приятно зависеть от вещи, суть которой тебе не ясна.
Приставляю ствол к голове, и по публике проносится сдавленный вздох, кто-то отворачивается, кто-то, наоборот, смотрит с жадным любопытством. Сколько раз уже проделывал это, в первый раз — пил как лошадь после, потом нормально. Но все равно — сам момент… напряженный. Когда нажимаешь на спуск, не можешь не думать о стволе и о том, что сейчас находится в гнезде барабана напротив. Пустота жизни или связанная плазма вечного огня.
Пора давить. Длинногривая блондинка смотрит на меня, открыв рот, и я подмигиваю ей. «Наверное, это очень здорово — быть глюкером?» Конечно, здорово, детка. Полные штаны непреходящего счастья.
Смыкаю пальцы, с некоторым усилием.
Холостой щелчок, красный индикатор, и недовольный писк зуммера. Нет заряда. Тебе опять повезло, чертов глюкер. Дыши до следующего рейса. Я снова направляю плазмоган через плечо и дважды стреляю. Вспышка, шипение. Вспышка, шипение.
Грохот аплодисментов. Раскланиваюсь и думаю о том, что сейчас пойду и закажу себе «Черную дыру». Или сразу две. А потом спать, чтобы не помнить…
— Все это может быть фокусом.
Медленно оборачиваюсь на звук голоса. Крепко сбитый человек в черном военном мундире. Знаки отличия полковника бронепехоты. Внушительная череда орденских планок, и среди них — три черные полоски на красном фоне — за подавление денебского мятежа. Я бы постеснялся носить такой, немного чести истреблять гражданское ополчение…
Смотрю прямо в свинцовые глаза под кустистыми бровями и протягиваю ему плазмоган рукояткой вперед.
— Сэр может попробовать на себе сам, — и обаятельно улыбаюсь. Кто-то из публики смеется. Отличный шанс обратить все в шутку, недоверчивая обезьяна. Просто улыбнись, и посмеемся вместе…
Полковник отрицательно мотает головой.
— Эта штука может быть дистанционно управляема, — упрямо бурчит он, — фокусы, видел я такое.
— Что вы предлагаете, сэр? — мягко спрашивает его итальянец Пако, лидер аниматоров.
Черный человек лезет в кобуру на поясе, и в толпе происходит движение. Дамы стараются отодвинуться подальше, а двое секьюрити в серых смокингах оказываются позади полковника и, видимо получив в последний момент отбой, застывают у него за спиной.
— Моя пушка никогда меня не подводила, — говорит он, потрясая небольшим лазерганом в красивом наградном исполнении, — пару раз спасала мне жизнь, и в ней просто нечему ломаться, она надежна, как топор. Обойма заряжена, и я хочу выстрелить сам. Если ваш глюкер так хорош, пусть покажет это!
— Что это за чудо? — не переставая улыбаться, говорю я на ухо Пако под общий гомон. — Откуда у него ствол, почему не отобрали при посадке?
— Военная шишка, чей-то национальный герой, — шепчет Пако в ответ, — зовут Бакстер. У него персональная привилегия от султан-президента Фомальгаута на ношение оружия. Никто не может лишить его пушки, пока он жив.
Секьюрити, прижав пальцы к уху, хмуро слушают чьи-то указания и не двигаются с места. Проклятие.
— Вот ур-р-роды, — цежу сквозь зубы я.
Под моим левым ухом оживает коммуникатор.
— Мне доложили, — просто говорит он голосом Серова, — Морис, ты не обязан этого делать. Хотя я связывался с мистером Хокингом. Мистер Хокинг за демонстрацию. Но, повторяю, ты не обязан. Ты мне нужен на борту живым, ясно?
— Ясно, — роняю я, — понял. Пусть стреляет.
Серов молчит пару секунд, потом говорит:
— Морис, Хокинг — просто жирная свинья, которая продаст за свое кресло родную мать, а у меня тут четыреста человек пассажиров, которым ты нужен живым. Хорошо подумал?
Моя очередь молчать.
— Да.
Серов отключается, и через пару секунд секьюрити делают пару шагов назад, оттесняя публику назад от полковника.
— Ну так что? — вопрошает Бакстер.
— Стреляйте, сэр.
Он поднимает лазерган на уровень моей головы и немного прищуривает правый глаз.
— Сынок, если ты фокусник, честно признайся. Это твой последний шанс, мы тут не в игрушки играем.
Надо же, а он даже человечен по-своему. Как жаль, что я и вправду не банальный фокусник. Можно было бы расплакаться и убежать. Пиджак на мне стоит всемеро больше обычного — потому что подкладка в нем из дорогого адсорбента, так просто не продырявишь. Но ведь эта сволочь целится в голову!
Страшно-то как, чер-р-рт. Почему именно на мою голову принесло этого отмороженного быка со снесенной башней? Почему он не полетел на каком-нибудь другом корабле в свой персональный ад…
— Стреляйте, сэр.
В баре звенит разбитый бокал, но Бакстер даже не вздрагивает. Он уверенно наводит мушку под мой подбородок, с полсекунды стабилизируется и плавно давит курок на выдохе.
За мгновение до этого лайнер дергается, совершая маневр перед входом в гиперпрыжок. Люди хватаются друг за друга, чтобы удержаться на ногах. Бакстер, опытный стрелок, пытается довести ствол, но все же до конца это ему не удается. Луч лазергана сверлит воздух в половине дюйма от моего виска и тонет в синеве поля.
Запах жженых волос и всеобщий облегченный выдох. Точно напьюсь сегодня.
— Как мы все могли убедиться, — перекрывает Пако своим баритоном шум аплодисментов, — глюкер всегда остается глюкером! Спасибо, Морис, спасибо, мистер Бакстер, а теперь…
— Нет! — ревет полковник. — Чертовы фокусники, вы меня не обманете! Сделаем это еще раз!
И снова начинает поднимать оружие.