Обдает не хуже холодного душа. Ему ведь все равно, что первый раз со мной, был бы другой девственник — было бы тоже самое.
— Пусти, пожалуйста, — начинаю слабо сопротивляться, еще не полностью веря своим выводам.
Адам трется щекой о коленку.
— Почему, малыш? — хмурится. — Что опять не так?
На мгновение мне кажется, что я ошибся, что я нужен ему. Именно я, а не просто девственник, не галочка в послужном списке. И я уже хотел было сказать, что ничего, что просто занервничал, как огромный черный кот моей тети запрыгнул на кровать и зашипел. Я знал, что он не кинется, Смоль меня любит, и даже Адама бы не тронул, но он был тут. А это давало время признать, что я все же прав.
— Все хорошо, просто он умеет открывать двери и голоден, — улыбаюсь, кивком указывая на кота. — Он не отстанет, дай мне одну минуту.
Адам с недовольной усталой миной отпускает, и Смоль послушно бредет за мной на кухню: его миска полна корма, и я просто прислоняюсь спиной к стене. Кот запрыгивает на стол и смотрит в глаза.
— Знаю, я тоже это знаю, не только ты. Хочу убедиться, — достаю прозрачную банку с фасолью и вытаскиваю амулет, Смоль качает головой. — И да, я знаю, ты все расскажешь своей хозяйке, но я должен знать наверняка.
Из полочки с ножами достаю стилет из почерневшего от старости серебра и, уколов палец, капаю кровью на амулет. Итак, теперь у меня есть три вопроса, на которые Адам ответит правду, и даже не вспомнит, что я их задавал. Возвращаюсь в спальню в сопровождении Смоли и с порога спрашиваю:
— Я для тебя просто девственник, первый в твоей жизни?
— Ты девственник, конечно, но мне нравишься. Что тебя не устраивает? — Адам мотнул головой. — Черт, в ушах звенит. Идем в постель уже, а?
Встаю коленями на постель, тянусь к его губам и тихо спрашиваю:
— А ты меня любишь? — трачу сразу и второй и третий вопрос: — У тебя есть кто-то кроме меня?
— Я никого не люблю, я в любовь вообще не верю, но ты хороший, Мартин, — притягивает к себе за плечи. — У меня никого нет, ты бы узнал.
Я подаюсь, тянусь за ним, позволяя уложить себя на постель, мысли хаотично сменяют друг друга. Я не знаю, хватит ли мне этого, а если хватит, сколько еще продлятся наши отношения? Только внутри щемящей болью звенит страх потереть Адама. Глупо, насколько же это глупо, никто и никогда не будет ко мне относиться и вполовину так же как Адам, только мне этого мало. Странно, может, это проклятие моего рода, всегда быть одиночками? Даже хорошо, что на мне все закончится, что я последний. Решение приходит резко, с осознанием того простого факта, что я люблю его, но одиночество предпочтительней, особенно теперь, когда я знаю ответы.
Не зря мне тетя твердила раз за разом, что неумело использованная магия приносит только беды. Не зная, я бы пусть и сомневался, но остался бы с ним столько, сколько смог бы, а потом Адам бы ушел, забирая у меня магию, делая обычным. Обычным и одиноким. Навсегда. Это та цена, которую платят все в нашем роду за возможность колдовать — семья получается только с первым, кого пустишь в постель или уже не с кем.
— Адам, остановись и уходи. Все кончено, — ровно и твердо произношу я.
— Ты чего удумал? Мартин, ты опять за свое?! Я так не могу: то хочешь, то не хочешь. Иди, блять, на ромашке погадай! Задолбал уже! — вскакивает с кровати Адам, быстро обувается и хватает рюкзак. У дверей он все же оборачивается. — Почему так, Мартин? Почему у нас не вышло? Мы ведь старались…
Адам потеряно смотрит на меня и уходит, хлопнув дверью.
Смоль с легким осуждением смотрит на то, как я пью, сидя на полу кухни. Затем, вздохнув, залезает на тумбочку и вытаскивает из ящика бутылку с настойкой валерианы. Пить вдвоем веселее, Смоль внимательно слушает и сочувственно мяукает. На столе валялась визитка Шона и кот зачем-то скидывает ее и принимается грызть.
— Эй! Оставь визитку, Смоль, если ты отравишься, Франческа меня убьет!
Кот послушно выплевывает, и я, повертев визитку в руках, решаю набрать номер Шона.
— Привет, это Мартин, я хотел перед тобой извиниться за тот… За шутку с номером.
— Привет. Не думал, что услышу тебя. Ты разве не должен быть со своим парнем, а не звонить всяким психам?
— А я не думал, когда звонил, — я пьяно хихикнул и так же весело добавил: — Да и не должен я никому и ничего, а парня уже нет.
— Эй, Мартин, что стряслось? — его голос потеплел, в нем забота и тревога. — Поговори со мной.
— Да не о чем особо, Смоль отстань, а? Тебе валерьянки хватит! — обрываю поползновения кота достать очередную бутылочку. — Расстались, такое тоже бывает. Пью тут себе… Заметь, не один, с котом, но тот уже готов. В стельку.
Мне от чего-то становится весело, и я начинаю смеяться, вещи взлетают, со своих мест, и я зажимаю рот ладонью. Посуда, с приготовленным и разложенным по тарелкам ужином, падает на пол. Мда…
— Мартин, ты живой? Ты там не упал? Я слышал шум… Давай, приеду, подменю твоего собутыльника.
— Не надо, тетя смену кота сразу заметит! — сообщаю нервно. — Я живой, так… просто посуды меньше стало. Не намного.
— Я могу быть неприметным, как черный кот в темной комнате. Или давай сам выходи, покатаемся по городу, отвезу тебя на холм. Можно будет на вечерний город посмотреть. Покажу свое место, где люблю посидеть, подумать. Соглашайся, Мартин.
Ковыряю ногтем осколок тарелки.
— А к черту, ладно, — называю улицу и номер дома. — Можешь заехать, если хочешь.
Сбрасываю звонок и с трудом поднимаюсь, идти сложно, приходится держаться за стены, но я специально выхожу сразу, чтобы чуть протрезветь и дойти до того дома, номер которого назвал.
Вот черт, смотрю на здание закрытой на ночь школы и тихо фыркаю. Здорово, я даже не понял, какой адрес назвал.
Шон появляется на удивление быстро, бентли мигает фарами. Псих улыбается и открывает для меня дверь.
— Любишь темные пустынные здания или так сильно меня опасаешься? Учитывая, что мы поедем в место, где никого не будет, мухлевать с адресом странно.
Кажется, Шон обиделся.
— Ха… Я тут учился последние два года, вот адрес в пьяном сознании и всплыл. Да и тетя… Я редко кому говорю, где живу, так удобнее и безопаснее, — залезаю в машину и добавляю: — Не обижайся, даже мой босс адреса не знает.
— Человек-секрет, а ты интересный, — протягивает шоколадный батончик. — Держи и не грусти больше. Дети должны улыбаться.
Шон наклоняется, пристегивает ремень безопасности. Его туалетная вода приятно пахнет.
— Спасибо, конечно, но я не ребенок, мне даже пить в баре можно, правда, все время требуют документы, — тяжело вздыхаю, принюхиваясь. — Вкусно пахнешь.
— Рози с отпуска привезла. Хочешь сказать, тебе есть двадцать один?
— Двадцать два, — гордо заявляю я. — Но тетя меня взрослым не считает…
— М-да, а выглядишь ребенок-ребенком, — хмыкает. Тыкает в панель, проверяет климат-контроль и включает спокойную музыку. — Тебе тепло? Хочешь, подремли, нам сорок минут ехать.
— Если я засну, то ты меня уже до утра не разбудишь, останусь спать в машине, — улыбаюсь. — Рози — это твоя бывшая, нынешняя или следующая жена?
— Рози домработница. Она привносит в мою жизнь уют и порядок, а еще вкусную домашнюю еду, — облизывается. — Кстати, на заднем сиденье пирожки с яблоками. Не должны были испортиться, они в термопакете. Рози пекла, а я пока в свободном плаванье.
Перегибаюсь, ловлю пакет и тяну к себе.
— Вкусно, — признаю я, откусив кусок, — только странно. Тетя всюду травки добавляет, я уже привык за семь лет к их вкусу. А с чего ты вдруг после четырех жен на парней переключился?
Машина вильнула на дороге, но Шон удерживает.
— Если честно, я не знаю, что со мной. Все время о тебе думаю с той первой встречи.
— Эм… — я пытаюсь найти слова, но сразу не выходит. — Я, вроде, на девушку не похож, да и не красавец. Не представляю, чего тебя на мне заклинило.
— Непохож, потому и нелегко. Не представляю, как ухаживать за парнем, — вздох. Шон сворачивает с магистрали, еще немного, и мы приедем на место.
Смеюсь и отворачиваюсь к окну, тихо возражая:
— Не уверен, что за парнями вообще нужно ухаживать, по крайней мере, за мной. Оно того не стоит.
— От чего? Лично я другого мнения и хотел бы узнать тебя получше, — спокойно признает Шон. — Значит, ты живешь с котом и тетей. А родители в другом городе остались?
— Можно и так сказать, — поворачиваюсь, улыбаясь. — Я у тети с пятнадцати лет живу. У нас в семье есть… Генетическое отклонение, скажем так. Моей маме повезло, как и бабушке. Франческа мне не совсем тетя, она сестра моей бабушки. В подростковом возрасте у меня стали проявляться симптомы этого отклонения. Папа даже не знал, что с его единственным сыном может быть подобное, он был в шоке, — я нервно хихикаю, вспомнив. — У него случилась паническая атака. А мама… Мама понимала, что мне нужно учиться с этим жить, а они не справятся. Если не знать, что с этим делать, то умереть я, конечно, не умру, но качество жизни будет не самым лучшим. Вначале я переехал к тете просто от того, что она с этим всю жизнь живет, и могла научить меня. А потом… Мои родители живут в городке с пятью тысячами жителей, так что университета там нет. Получу образование и вернусь домой, — тяжело вздыхаю от такой перспективы.
— М, никогда не слышал о подобном. Во всяком случае, твоя болезнь не смертельна, и это уже хорошо, — Шон паркуется и выключает фары. Как только свет гаснет, город у наших ног еще ярче вспыхивает огнями. — А как за тобой тогда ухаживать?
Шон не отступает и это приятно льстит.
— Не болезнь, — чуть морщу нос, — генетическая особенность. Болезнью это не назовешь, весьма специфическая штука.
Открываю двери и выхожу на свежий воздух, и только тогда оборачиваюсь и все же отвечаю на вопрос:
— Не знаю, никто и не пробывал.
— А я бы хотел, — Шон открывает багажник и приносит два пледа. Первый расстилает на капоте, второй протягивает мне. — Ты сам как? Полегчало?
— Ага, — сажусь на капот и кутаюсь в плед, затем смотрю на Шона, ехидно улыбаясь, и спрашиваю: — А с чего ты взял, что ухаживать нужно за мной? Может, обычно я ухаживаю и в постели чистый актив? Или тебе такое в голову не приходило?
Шон замирает, как-то сникает и невесело усмехается.
— Черт, действительно не приходило. И что, правда, только сверху? Вот часть про ухаживание мне понравилась, не отказался бы, — подмигивает Шон.
Усмехаюсь и смотрю на город. Он красив ночью: море огней, словно стая светлячков, кто-то сидит на месте, а кто-то куда-то спешит.
— То есть, про ухаживание тебе понравилось, а вот снизу быть не хочется?
— Пока меня такой вариант шокирует, но ухаживай за мной в любое время. Я люблю клубнику, Терри Пратчетта и массаж.
Я не выдерживаю и весело смеюсь.
— Почему шокирует? Я тоже мужчина, так что такой вариант вполне возможен. Хотя, если честно, мне пассивная роль ближе.
Шон облегченно выдыхает, но молчит. Хорошо, а то мне показалось, будто он уже все решил и не сомневается в своей победе. В том, что добьется взаимности.
— Ты, наверное, считаешь меня старым для себя? — спрашивает неожиданно.
— Эм… Я не рассматривал тебя как возможного парня, уж прости Шон, но я не искал Адаму замену и сейчас… — я невольно замолкаю, пытаясь взять себя в руки. — И сейчас не ищу. Просто пустая квартира с пьяным котом… Это немного не то, что я хотел видеть. А сколько тебе лет?
Шон, тихо фыркнув, обнимает меня за плечи.
— Мужчина не бывает старым, мужчина бывает бедным, — патетично замечает он. — Тогда мы просто смотрим на город, Мартин.
— Для того, чтобы смотреть на город, не старый от того, что богатый, мужчина, твои руки вовсе не должны быть на моих плечах. А серьезно, сколько тебе лет? — не выдерживаю я, мне действительно любопытно. Понимаю, что ему тридцать с чем-то, но сейчас мне интересно, сколько там этого «с чем-то»?
— Тридцать один исполнилось в этом месяце, — вздыхает Шон и все же убирает руки. Странно, он словно такой же жадный до меня, как Адам, но куда более сдержанный. — Думаешь, много?
— Нет. Не так уж и много, — рассматриваю город перед собой. Он успокаивает, и чуть насмешливо, забавляясь с Шона, спрашиваю: — А сколько ты думал мне лет?
Мне нравится задавать этот вопрос, никто лет с семнадцати не дает мне столько, сколько есть на самом деле.
— Шестнадцать. Думал, получил права или времянку и на карманные расходы зарабатываешь.
— Так ты, оказывается, педофил, — ухмыляюсь я. — Если бы мне было шестнадцать, ты был бы почти в два раза меня старше, — невольно смеюсь, а потом резко затыкаюсь, смотрю на небо: так и есть — полнолуние. — За городом звезды видно лучше, хотя в моем родном городке они все равно ярче.
— Ты бы знал, сколько я тобой гружусь, — хмыкает. — Та красивый, знаешь об этом? После того, как тебя увидел, у меня на других даже не стоит. Специально проверял.
— С этого места поподробнее, — отвлекаюсь я. — Это как же ты проверял? В смысле… Тебе же девушки нравятся, значит, на них-то должен реагировать…
— Угу, я так и подумал, вот только при попытке минета сразу после нашей встречи, мой «дружок» даже не показывается.
Я качаю головой, посмеиваясь.
— М-да, не повезло. Только еще не ясно: тебе не повезло или мне. Я так понимаю, отделаться от тебя мне будет непросто?
— Очень. Более того, я надеюсь, желание отделаться от меня пропадет, и мы будем жить долго и счастливо, потому что вопрос потенции меня очень волнует, но гаснет из страха, что оттолкнешь меня насовсем. И тогда я точно не буду знать, что делать.
Я замираю, осмысливая сказанное, а потом вспоминаю, что и как говорил Адам. Слова, может, и хорошие, но это все равно слова. Хотя… Есть реальный шанс отделаться от своей девственности, от своей магии, и от своих дебильных надежд на то, что у меня кто-то в жизни будет.
— Понятно, — улыбаюсь. — Я так и подозревал, еще когда вез тебе второй букет, что ты псих, и ты оправдываешь свое высокое звание. Ты же ничего обо мне не знаешь, о каком «долго и счастливо» идет речь?
Шон серьезно смотрит на меня, взгляд тяжелый, давящий.
— В том-то и дело. Это мои чувства, душевный порыв. Мозг же тихо сошел с ума и теперь ломится сквозь черепушку в попытке удрать.
Шон ложится на капоте, забрасывает руки за голову. Полы пиджака разошлись, черная водолазка прижалась к внушительным мышцам. «Красив как бог» приходит на ум прозаичное. Причем, бог исключительно скандинавский — воинственный.
Сидеть и смотреть в открытую на Шона не могу, и не смотреть тоже не выходит, ложусь рядом, гляжу на звезды и пытаюсь вспомнить, как называются созвездия.
— Когда я был маленьким, мы с мамой выбирались на крышу, папа об этом не знал, лежали и смотрели, и мама рассказывала легенды о звездах.
— Здорово, я бы и сам послушал легенды. Мне нравится смотреть на звезды, но я, скорее, думаю о делах. Или просто думаю. Мысли текут, а я им не мешаю, — Шон поворачивается ко мне и неожиданно спрашивает. — А ты в магию веришь?
Я ошалело на него смотрю. Нет, блин, не верю, только посуду кот моет, постель сама себя заправляет, а свечки вечно ставлю у окна, просто для красоты, а не от плохих снов. Ты что, ни разу! Вот и ветки ивы на собственную метлу не собираю каждое новолуние по одной с ивы с перекрестка. Но это все я ему не сказажу, просто коротко отделываюсь:
— Верю. А ты?
Шон молчит.
— Начинаю. Сначала тягу к тебе валил на проклятье. Думал, одна из бывших жен или подружек, имена которых я не помню, решила отомстить, — вздох. — Но сейчас мне даже нравится странная симпатия. Хотя она жутко нервирует.
— Чем нервирует? — тянусь и незаметно снимаю с плеча его волосок.
В чем-то он прав, нужно проверить. Правда, сам я не справлюсь, придется тетю подождать. Почему у него такие хорошие волосы? Если найти еще один волосок, то можно будет вначале самому попробовать. Теорию я знаю.