— Знаете, Валерий Андреевич, он у нас просто приучен все охранять. Срубы эти никому не нужны, они пустые. А он, видите, охраняет. Я его на ночь сюда пускаю, пусть побегает, ему хочется. Он вообще-то хороший пес. Да тут из чужих и не ходит никто, только свои. Все они про него знают. Вы не сердитесь?
Нет, он и не думает сердиться...
— Не сердитесь, Валерий Андреевич. Вы к нам по делу?
Косырев, пытаясь скрыть смущение, усиленно отряхивал брюки. Сказал не глядя:
— В общем, да. Где Николай Дементьевич?
— Он осматривает заказник. А я ягоды собирала. Варяг, сиди!
Наташа смотрела на крыльцо—там валялась корзинка с рассыпанными ягодами. Варяг, заметив ее взгляд, поднял голову. Наташа повернулась к Косыреву, угловато приподняв одно плечо. Ее привычный жест, подумал Косырев.
— Рассыпалось все. Ничего страшного. Я бросила на ходу. Как поняла, что это вы!
Она стала собирать ягоды.
— Вы — поняли? А как это вы поняли?
Наташа накатила на ладонь очередную порцию ягод, улыбнулась:
— Ну что вы, это же очень просто. По звуку мотора. Я еще в лесу, когда ягоды собирала, догадалась, что это вы.
— А вдруг не я? Ведь таких моторов много?
Наташа встряхнула корзинку:
— Что вы. Они же все разные. И потом, я ведь этот мотор раньше слышала.
— А-а,— протянул Косырев. Так, будто для него безошибочно узнавать каждый мотор по слуху было самым обычным делом. Он бы, наверное, никогда не отличил по звуку два мотора одной марки. Ну да, она ведь училась в музыкальном училище, у нее должен быть отличный слух.
— Ну вот и все. Полная.— Наташа приставила корзинку к стене и посмотрела на Косырева, будто спрашивая: я еще нужна? Что же ей сейчас сказать, подумал он. От стоящей рядом большой сосны, вниз, к ближнему, прижатому к основанию пригорка срубу тянулся телефонный провод. Косырев посмотрел на него, спросил:
— Там что, и аппарат есть?
Ему показалось, что Наташа думает сейчас о чем-то своем. По крайней мере, она смотрела на реку. Вот кивнула и ответила:
— Нет.
Наташа осторожно сняла прилипшую к виску паутинку. Подняла руку —и пустила шерстистую серебряную нитку по воздуху,
— Аппарат ставят только на сезон. А потом снимают.
— У него свой номер, конечно?
— Нет, номер общий. Получается, что у нас на два месяца спаренный телефон.
— Значит, летом у вас тут веселей, когда лесорубы приезжают?
—- Да... Ребята вечерами собираются, играют на гитаре. Мы к ним ходим. Правда, в этом году лесу дали отдохнуть — заезда лесорубов не было.
Она улыбнулась так, будто знала что-то только ей известное и не хотела с ним этим знанием делиться.
—- Вы часто бываете в Охотоморске?
Наташа нахмурилась.
— Бываем, но не часто. Когда Колю вызывают в райисполком или в отдел лесоустройства.
— Вы ездите с ним?
Она с удивлением посмотрела на Косырева:
— Конечно. Интересно — с кем это я еще могу поехать?
— Может быть, иногда одна?
Косырев вдруг понял: ему сейчас важны совсем не ее ответь!, а именно ее отношение к нему. Наташа улыбнулась — в этой улыбке ощущалось и сожаление, и в то же время что-то вроде гордости.
— Коля меня никогда не отпустит одну. И здесь одну не оставит.
— Никогда?
Она смешно выпятила нижнюю губу:
— Ммм. Никогда в жизни. Боится. Я ему говорю: я же здесь до твоего приезда все равно одна жила. А он: ну, это так получилось, то — другое дело.
Отвернулась, закинула голову. Сказала, щурясь:
— Да, хороший день. Хотя, чего он боится, не понимаю. Здесь могут быть только свои, и потом, Варяг же со мной. Петр Лаврентьевич недалеко. Всегда позвонит, спросит — как ты, что,
— У вас с ним хорошие отношения?
— Он часто к нам в гости приезжает. И мы к нему.
— Наташа. Я... должен буду сюда еще приехать. И еще раз поговорить с вами...
Косырев обернулся и оказался лицом к лицу с Николаем Улановым. Тот стоял молча, почти вплотную, и Косырев видел, что на этот раз в глазах у Уланова не только неприязнь к нему, но и прямая угроза. Уланов посмотрел на Наташу. Она кивнула, дернула поводок и пошла вместе с Варягом к дому. Косырев почувствовал раздражение, но постарался сдержать себя.
— Николай Дементьевич, я хочу еще раз восстановить все детали... Как вы первый раз заметили моторку с человеком, которого мы разыскиваем? Гусевым?
Уланов сказал нехотя:
— Очень просто. Услышал звук мотора на реке, выглянул в окно. И увидел, что вниз по реке идет моторка, незнакомая, человек в ней чужой. Ну, я тут вспомни... что Геннадий Иванович говорил... Спустился тихо с тыльной стороны, взял с собой бинокль на всякий случай. Встал за ближним срубом, посмотрел в бинокль — как будто тот самый человек, которого милиция ищет. Я наверх, к телефону. Вдруг звонок — Даев. Слушай, кричит, Колюнь, тут подозрительная моторка только что прошла. Я уже сообщил Рузаеву в Охотоморск, сейчас милиция здесь будет. А неизвестный вроде к твоему причалу курс держит. Понял, говорю, Лаврентьич, я его уже видел. А он мне: знаешь, Коль, бери тихо берданку и спускайся вниз, попробуй его взять.
Уланов прищурился, будто сосредоточиваясь.
— Я, честно говоря, и сам хотел так сделать. Хорошо, говорю, Лаврентьич, лады. Взял ружье, только смотрю в окно, этот Гусь швартов назад отматывает. Я выскочил, пока добежал до спуска, он уже на полном ходу развернулся и... вверх по Усть-Ине. Я ему: стой! Выстрелил пару раз в воздух, но его и след простыл.
«Выстрелы дал предупредительные»,—подумал Косырев.
— Николай Дементьевич, ну, а вы можете объяснить, почему Гусь направился именно сюда?
Интересный у него взгляд, мелькнуло у Косырева. Даже когда отводит глаза в сторону, кажется, что он следит за тобой,
— Понятия не имею. Мало ли что... Нет. Не знаю.
— Да, кстати — когда это точно было?
— Как будто сами не знаете. Пожалуйста, скажу точно. Двадцать первого июля.
— Еще одно. Вы уверены, что спустились с пригорка незаметно?
Уланов усмехнулся — как показалось Косыреву, отлично осознав смысл вопроса.
— Уверен.
Все, что сказал сейчас Уланов, все до последнего слова выглядит абсолютно правдоподобно. И в то же время именно такое объяснение, вот такое, правдоподобное до мелочей, именно оно как раз порой вызывает подозрение. Косыреву показалось, что в рассказе Николая ощущается подтекст. Но какой? Надо все-таки проверить, чем и как Уланов добирался сюда в те пять Дней, между десятым и пятнадцатым марта. Спросить об этом Уланова сейчас? Так, мол, и так, что вы делали между десятым и пятнадцатым марта? Нет. Если Уланов к ограблению не причастен, это ничего не даст. Если же Уланов как-то все-таки связан с преступниками — этим вопросом он его только насторожит.
Уланов насмешливо скривился:
— Что еще рассказать, Валерий Андреевич?
Да, тоном и манерой говорить Уланов сейчас явно напрашивается на резкость. В любом случае он, Косырев, должен держать себя в руках.
— Пока все, Николай Дементьевич. Но у меня еще могут возникнуть вопросы, так что я целиком рассчитываю на вашу помощь» Хорошо?
— Хорошо. И я рассчитываю на вашу помощь.
Наверное, около минуты Уланов молчал, разглядывая реку. Повернулся:
— Знаете что. Пожалуйста, я вас очень прошу. Оставьте мою сестру в покое.
Уланов смотрел в упор; в его темно-зеленых с прищуром глазах сквозила твердость. Косырев вдруг ощутил тяжесть в груди — так, будто его ударили.
— Не понимаю, Николай Дементьевич. Что вы имеете в виду?
— А вы подумайте, Валерий Андреевич, и поймете. Особенно, если себя поставите на мое место.
Надо сейчас же успокоиться. Что же Уланову ответить? Нет, ничего нельзя ответить, разве только попрощаться. Косырев выдавил:
— До свидания.
— До свидания. Насчет же помощи — мы всегда. Заезжайте, звоните.
Не глядя на Уланова, Косырев повернулся, спустился вниз. Подошел к катеру, не оборачиваясь, забрался в него — и услышал шаги. Это был Уланов. Присев на корточки, смотритель старательно помог Косыреву отвязать трос. Когда катер отвалил от причала, сказал:
— Я рад, что мы договорились, Валерий Андреевич. Поймите, ведь это моя сестра...
Моторной лодки у даевского причала не было — значит, скорей всего, нет и самого хозяина. Однако надо подняться к его дому. Косырев заглушил мотор, пришвартовался, по деревянной лестнице поднялся наверх, прошел на участок. Остановился у домика, спросил громко:
— Петр Лаврентьевич?
Разглядывая грядку с поздними цветами — пышные золотые шары на тонких зеленых стеблях, повторил:
— Петр Лаврентьевич, вы дома?
Подошел ближе. На двери висел хитроумно скрытый фанерной заслонкой висячий замок. В скважину замка была всунута свернутая в трубочку бумажка. Наверняка записка. И секунду Косырев боролся с искушением доставать бумажку или нет? Вынул, развернул: так и есть, это оказалась написанная ровным крупным почерком записка, адресованная, как он с облегчением понял, всем. «Уехал на пристань за сах. буду к вечеру. Кто зайдет подождите или ост. записку, а если очень надо, позвоните от меня туда на прист. ключ знаете где. П. Д.» Подумав, Косырев скатал записку в трубочку, сунул в замок. Ждать Даева не имело никакого смысла, звонить на пристань — тоже. Прикинул, где здесь примерно может быть спрятан ключ. Порог, щель над притолокой, плинтус. Поднял руку, поискал в щели. После недолгих поисков нащупал ключ, но брать его не стал — в доме Даева ему сейчас все равно делать нечего. Спустился вниз, сел в «Чайку». Может быть, перед тем как идти сюда, стоило позвонить Даеву — от Улановых? Нет, все правильно. Пока не нужно никого предупреждать.
Он дал полный газ и пошел вверх по реке к Колупану. Взял чуть влево. Он давно уже изучил по карте эти места. Примерно в пяти километрах вверх от даевского домика, вот сейчас река разделится Колпиным островом на два рукава. Слева по берегу должна открыться пустошь. Как раз в конце этой пустоши стоят сараи и строения лесосклада. Он заложил штурвал круче. Гоня наискось по фарватеру пенящиеся буруны, катер прошел изгиб реки. Справа по борту потянулся заросший кустарниками и соснами длинный Колпин остров. С этой стороны от берега его отделяла узкая, не шире ста метров, быстрая протока. Подумал: на этом острове хорошо прятаться. Миновав его и поднимая на сбавленном ходу винтом из-под кормы бесчисленные белые пузыри, катер пошёл вдоль пустоши. В конце ее Косырев выключил мотор, развернул катер — тот легко ткнулся днищем в пологий берег. Косырев осмотрелся. Чуть левее, перед самой тайгой, виднелось несколько строений. За ними, еще дальше, желтели доски небольшого ската для бревен. Прыгнул на песок. Здесь не было ни причала, ни какого-нибудь иного приспособления для швартовки. Не было и лодки— а ведь лодка, насколько он знал, должна быть. Пригнулся, лег на борт катера, достал из носовой части якорь. Зацепил его за валун. Нет лодки — значит, нет и Колупана? До сараев от берега было мётров пятьдесят; подойдя, сразу за ними он обнаружил мощный и старый срез земли метров в десять высотой, с торчащими из почвы валунами, корнями. Ворота ближнего сарая перекрывала большая слега. Рядом стоял котелок с очищенными картофелинами. Он поднял кусок валявшейся на земле картофельной кожуры— мякоть еще не высохла. Очень похоже на стремительное бегство, но вроде бы бежать Колупану пока не от кого. Заглянул за угол сарая и увидел оттянуто висящую на петлях открытую дверь. Вошел— длинные сени, переходящие в комнату. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь живет Колупан. На всякий случай Косырев несколько раз громко кашлянул — но никто не отозвался. Комната оставляла впечатление чего-то временного, зыбкого. Все в ней было устроено кое-как, наспех: на деревянном полу стояла раскладушка с голым матрасом и откинутым ватным одеялом без пододеяльника. Над стогом, сооруженным из большого листа фанеры, светлело единственное в комнате окно. На столе, готовый вот-вот свалиться, примостился помятый, закопченный алюминиевый чайник, осыпал сахарную пудру пакет рафинада, чернела пустая консервная банка, приспособленная под пепельницу.
Косырев потратил около часа, пытаясь найти Сгибнева. Осмотрел все сараи, обследовал спуск, изучил даже со всех сторон штабели лежащих у тайги бревен. Крикнул несколько раз: «Сгибнев!»— нет, никто не отозвался.
На пути в Охотоморск, укрываясь от встречного ветра, он прикинул результаты поездки. Пусть он не застал ни Даева, ни Колуна, но тем не менее съездил не зря. Сейчас его очень занимал разговор с Улановым. Занятный разговорец, подумал Косырев. Если то, что ему рассказал Николай, правда хотя бы частично — ему удалось выяснить важные детали, сопутствующие появлению Гуся у Зеленого Стана. Главная из них: Гусь, причаливший было к берегу, неожиданно заспешил назад. Почему? Увидел Уланова? Но ведь Уланов утверждал, что спустился с пригорка с тыльной стороны, незаметно. Больше того — он настаивал на этом, когда Косырев его переспросил. Значит, несмотря на все предосторожности Уланова, Гусь по каким-то, одному ему известным приметам, заметил спускающегося смотрителя? А может быть, Уланов нарочно старался не очень-то и скрываться? Для кого-то, кто за ним, допустим, наблюдал, он свою вылазку обставил как скрытую, а Гусю подал какой-то условный сигнал? Деталь была важной. За тем, как Уланов идет к реке с биноклем, могла наблюдать Наташа. Да и Колупан тоже.
Осмотр жилища Колупана показал только то, что в такой комнате может жить человек или очень беспечный, или совсем опустившийся. Если, конечно, весь этот живописный беспорядок не был инсценировкой. Записка, всунутая в замок Даева, свидетельствовала о том, что бакенщик привык доверять соседям. Соседям, подумал Косырев, следовательно, и Уланову? Еще одно — слова Наташи о том, что она различает на реке «голоса» моторов, даже моторов одной марки. Это означает, что он должен будет еще раз поговорить с ней и спросить — помнит ли она звук мотора катера, на котором шел Гусь?
Несколько дней Косырев занимался Каслинском с помощью старшего инспектора капитана Василевского. Сначала они еще раз изучили все, что касалось Людмилы Четырко. Как узнал Косырев, родилась она в Минске, потом уехала на Дальний Восток, работала в Хабаровске, в Охотоморске, оттуда три года назад перебралась в Каслинск. Оказалось, что она давно знает Гусева, неоднократно встречалась с ним. В частности, они виделись и, возможно, жили совместно в течение нескольких недель перед его последним осуждением. Но, кроме этой связи с Гусевым, никаких других компрометирующих материалов на Четырко не было. По месту последней работы Четырко характеризовалась положительно.
Косырев подробно изучил материалы и на тех, кто общался с Четырко,— жителей поселка Бузуна и Карпинского. С этой стороны тоже и по документам, и по опросам все было чисто. Пятидесятилетний директор кафе Илья Денисович Бузун, изредка заходивший к Четырко, и бывавший у нее чаще заведующий клубом Ефим Николаевич Карпинский не вызывали никаких подозрений. Что касалось их визитов к Четырко — это были обычные отношения людей в небольшом поселке. Оба знакомых Четырко были холосты, оба, судя по всему, увлечены одинокой интересной женщиной. Карпинский, по показаниям знавших его людей, несколько раз даже делал ей предложение, но она пока ему отказывала. В биографиях Бузуна и Карпинского не было никаких намеков на то, что им известен Гусев, ни вообще на какое-то соприкосновение с преступным миром. И только после просеивания всей этой информации Косырев подумал, что дальнейшая разработка версии, связанной с Каслинском и Четырко, вряд ли принесет ощутимые результаты.
Теперь Косырев намеревался обязательно поговорить с Колупаном. Заодно рассчитывал заглянуть к Даеву и встретиться с Наташей, но тек, чтобы при этом разговоре не присутствовал Николай Уланов.
Вскоре возвратился из Матвеевского специально туда летавший Волков. Лейтенант рассказал, что вместе с участковым они беседовали с членами артели, 8 которой раньше работал Уланов. Драгу теперь обслуживали четверо. Трое подтвердили, что Уланов выехал из Матвеевского в Охотоморск утром десятого марта. Однако четвертый — Эдуард Петрович Крокусов, опрошенный позже участковым, как будто бы заявил, что десятого марта он Уланова не видел.