- Можно, - кивнул Том и первым почесал животное за ушком. – Это байбаки, - уточнил он зачем-то. – Сурки – единственные животные, кроме Спартака, которые меня любят.
«Теперь не единственные», - пронеслось в голове у Билла, и он ненадолго завис над этой мыслью, поглаживая толстый бок.
Они вернулись из живого уголка глубоко за полночь. Наколдованные цветы уже испарились из их комнаты, оставив после себя легкий аромат. Помывшись, Билл взял колдоммуникатор. Тот пискнул и оповестил о новом сообщении. Георг. Трюмпер открыл сообщение, на экран вышло взволнованное лицо Листинга:
- Билл, я думаю, я сделал кое-что очень крутое. Я создал зелье, по которому мы сможем понять, действует ли зелье все еще и, возможно, его длительность. Приведи завтра Тома ко мне. И да, расскажи ему о том, что во всем виновато зелье. Я думаю, тянуть с этим не нужно… Он может… натворить лишнего.
Напоминание о том, что все это всего лишь действие проклятого клеверного зелья совершенно испортило настроение. Билл поморщился и отбросил устройство, а когда Том вышел из ванной, попросил его лечь с собой. Страшно захотелось обниматься.
Спать с Томом оказалось круто. Тот был горячим, как грелка, и об него было хорошо греть вечно мерзнущие ноги. Он не приставал, вел себя почти чинно. Нежно обнял, когда Билл уложил голову ему на грудь, прижал к себе. Сердце билось размеренно и гулко. Хорошо! Юноша зажмурился. Только бы подольше, только бы успеть насладиться этим небольшим куском счастья! Каждая минута на счету, каждая секунда. Запомнить бы всё, хорошенько пропечатать в памяти. Как сопит, когда спит. Как улыбается – широко, от души, в той, прошлой жизни ему не светила бы эта улыбка; как закусывает губу, когда задумывается, как чертит руны в воздухе, как… Да всё - всё запомнить!
Он осторожно перевернулся. Том уже спал, морщинка между бровей разгладилась, дыхание ровное, спокойное. Когда Билл поменял положение, чуть приподнял руку, но продолжил обнимать, едва юноша устроился. Поморщился во сне, выдохнул шумно. Прижал еще ближе. Хо-ро-шо!
Билл парил. Они много целовались и обнимались. Трюмпер стремился использовать каждую возможность, чтобы побыть вместе, поэтому зачастую ребята не доходили до столовой, уединяясь в оранжереях и целуясь до умопомрачения. Часто пользовались заклятьем невидимости, чтобы проходящие мимо ученики не мешали им, и Билл выучил его так, как ни за что не смог бы на уроке. Иногда Том колдовал в их комнате небольшой японский садик с уменьшенными копиями рыб в пруду, и они подолгу любовались ими. Билл избегал Георга, а тот не лез к ним, только попросил зайти, когда у Трюмпера «кончится любовная лихорадка и все-таки проснется мозг». Билл прослушал сообщение и стер его. Нет. Он не хотел знать, как долго еще продлится его счастье, но в то же время каждое утро просыпался с тяжелым сердцем, ожидая самого худшего. Но худшего не случалось, и день за днем Билл становился лишь счастливее. Том носил его на руках. А однажды вдруг и вовсе заявил, поглаживая по голове:
- Люблю тебя.
Вот так буднично, спокойно, но вызвал такой наплыв эмоций, что Трюмпер лишь представив перед внутренним взором руну, наколдовал два десятка разноцветных бабочек. Том лишь фыркнул и почесал за ушком.
Поначалу настроенные несколько настороженно, друзья Каулитца теперь принимали его за своего, хоть он и не стремился общаться с ним, и как-то на выходные даже пригласили в таверну к задорной Марте. Там Том вел себя ребячливо, иногда отпускал гнусные шуточки в адрес официанток, но Биллу было все равно. Он продолжал наслаждаться временем, проведенным вместе. Георг косился на него, качал головой неодобрительно, но после пары кружек эля Трюмпер смог перестать замечать его. Вся его Вселенная, весь мир сузился до одного лишь Тома, до прикосновений к коленке под столом, до невзначай брошенных улыбок, до обращенных к нему взглядов. У него создавалось впечатление, что это он, а не Каулитц находится под действием зелья.
Юноша кое-как дождался окончания пиршества, а после потащил Тома домой, где набросил на него сразу, едва переступили порог. Только сейчас Билл понял, как он голоден, как ему хочется попробовать Тома, почувствовать его везде, в себе. Он целовался так, словно этот вечер – их последний, он кусался, нетерпеливо снимал с Каулитца одежду, дрожащими руками исследовал тело. Его хотелось съесть, чтобы не достался никому, кроме него, чтобы наваждение никогда не проходило. Том смеялся и наслаждался происходящим, позволяя Биллу все, что он хотел. Они долго целовались, обнимались и ласкались. В тот момент, когда юноша наконец вошел в него, осторожно и медленно, весь мир разделился для него на «до» и «после». Он чувствовал ток магии по венам, как она заполняет его, как с каждым движением ее становится все больше. Территорию школы на мгновение озарила зарница, и Билл кончил, выгнувшись и трясясь. Том отвалился от него и присвистнул:
- Это было… Да… - и умолк. Когда Трюмпер потянулся к нему за поцелуем, парень уже спал. Билл же долго еще не мог уснуть, от скуки безо всяких усилий создавая и создавая призрачных птичек, незабудки и заставляя маленькие солнышки вставать и садиться над их кроватью, заменяя их такими же небольшими лунами.
***
- Что за хрень вчера происходила в корпусе? - спросил Густав, когда они пришли с утра в столовую. - Весь двор зарос незабудками!
Билл смущенно зарделся, а Том загадочно улыбнулся:
- Кое-кто заимел силу. Очень, очень много силы.
Трюмпер ахнул, покраснел еще сильнее и ткнул Каулитца в бок, но тот и не обратил внимания, продолжая светиться, как лепреконская монетка. Ученики за столом ненадолго замолчали, переваривая информацию, а потом Клаус спросил:
- И что ты можешь?
- Понятия не имею, - пожал плечами Билл и, нарисовав перед внутренним взором руну дракона, создал уменьшенного во много раз рогатого русского прямо за столом. Этого не ожидал ни он сам, ни одноклассники. Они одобрительно загудели и наперебой начали жать ему руку. Только Георг поджал губы и глянул на Билла как на врага.
Весь день их преследовали мелкие птички. Они чирикали, не давая никакой возможности услышать что-либо ни им, ни тем, кто находился рядом, и преподаватели отправили ребят домой, сказав, что они срывают учебный процесс. Они встретились в холле и пошли в конюшни: за всеми влюбленностями оба совершенно позабыли о своих лошадях, за добрый месяц они приходили к ним лишь один раз. Фараон недовольно заржал, услышав хозяина, а когда тот подошел, встал на дыбы.
- Осторожнее, Фара! – рассмеялся Билл, протягивая ему морковку.
Они долго возились каждый со своей лошадью, перебрасывались сальными шуточками и вели себя как дети. Ни один из них не заметил, как в конюшню пришел Георг. Билл вскрикнул, выйдя из загона и обнаружив парня там. Том выскочил следом, готовый в случае чего спасать новоявленного мага, но тут же расслабился, увидев Листинга. Тот выглядел обеспокоенным.
- Может, пора перестать сходить с ума и все-таки проверить действие зелья? – предложил он. – У тебя, Билл, могут быть очень большие проблемы с током магии, если Том все еще находится под его действием.
- Под действием чего? – нахмурился Каулитц.
- Билл не сказал тебе? – удивился Георг. – Очень опрометчиво с твоей стороны, а если бы он случайно убил тебя в порыве страсти?
- Я чего-то не… - начал Том, но Листинг перебил его:
- В твое зелье, что Билл варил для тебя месяц назад, был добавлен клевер. Пожалуйста, позволь мне узнать…
- Что-о-о? – на сей раз перебил Каулитц и перевел взгляд на Билла.
Тот сразу понял, что все кончается, рушится. Из глаз Тома во мгновение ока исчез тот огонь, что был все это время. С него словно медленно, слой за слоем, спадал морок.
– Так ты… Так это… - Он не мог подобрать слов, отчаянно жестикулируя.
Стена конюшни обвалилась от силы его магии, но парень, казалось, не заметил. К ним начали подтягиваться ученики, пара друзей Каулитца встали недалеко от него, настороженные.
– Ты, Трюмпер! – Теперь в его голосе не было той любви, что была буквально недавно, он снова становился тем, кого привык видеть Билл.
Юноша сделал шаг назад, и это, кажется, дало толчок ярости Тома. Он подскочил к Биллу и ударил по лицу. В тот же момент друзья схватили Тома, заламывая руки, не давая убить Трюмпера на месте. Георг быстро создавал вокруг Каулитца защитное поле, но все тщетно: магия вырвалась из-под контроля, нескольких третьекурсников, не умеющих создавать барьеры, отшвырнуло ударной волной.
- Да я тебе кадык вырву! – орал Том, пытаясь высвободиться из держащих его рук. Билл потупил взгляд: за то, что он сделал, кадык вырвать мало. Он ведь знал, что Том под воздействием зелья, и все равно воспользовался его беспомощностью перед собой! От воспоминаний о произошедшем в груди предательски заныло. Он смотрел на Каулитца и не узнавал его, своего Тома, ласкового, нежного. Впрочем, можно ли было говорить о том, что «тот» Том был настоящим? Скорее всего, за него говорило зелье, и от этого на душе становилось еще гаже. Билл тяжело вздохнул, развернулся и пошел в комнату. Ту, которую он теперь скорее всего не делил с Каулитцем. Он слышал, как Том орет ему вслед проклятья, но без труда отражал их: вчера парень поделился с ним своей магией, и теперь она не могла принести ему ощутимого вреда.
Время замедлило свое течение. Билл лежал на кровати и смотрел в стену. Том пришел вечером, сказал что-то грубое, собрал несколько вещей и ушел. И время остановилось. Вселенная перестала существовать. Его мир развалился на куски, оставив Билла вне времени и пространства. Сколько он лежал так, не вставая? Час? День? Неделю? Магия бурлила в нем, это сказывалось на всех. Птицы перестали петь, а плакучая ива, что стояла рядом с их корпусом, сгорбилась еще сильнее. Шел дождь.
К нему приходили люди, говорили о том, что надо показаться целителям. Приходили и целители, просили сотворить что-то. Он покорно творил, целители жали плечами и уходили. Никакая медицина еще не научилась лечить разбитое сердце.
Он ненавидел себя, он ненавидел Георга, но больше всего он ненавидел Тома. За то, что тот влюбил его в себя. За то, что показал, каким может быть. За то, что он вообще существует.
Он вспоминал их совместные дни, прокручивал их раз за разом, теряясь в том, что было, а чего не было. Плохо! Как же плохо, черт возьми!
Потом он нашел в себе силы встать и пойти в конюшню. Фараон приветливо заржал и ткнулся теплой мордой в ладонь. Билл наколдовал ему морковь и бросил тоскливый взгляд в сторону загона Спартака. Коня на месте не было, и от этого стало еще больнее. Ком внутри стал огромным, занял все пространство, вытеснял собой легкие. Билл и не заметил, как начал плакать, давиться слезами. Фараон заржал, забил копытом. Трюмпер погладил его по морде и почувствовал, как мир вокруг переворачивается, искрит и выключается. А потом он умер.
***
Его били по щекам. Билл подумал, что в загробном мире не очень хорошо обращаются с вновь прибывшими, и попытался отмахнуться. Не вышло. Он открыл один глаз и подумал, что попал в рай. Над ним в серой дымке нависал Том. Он выглядел недовольным, но той злости, что он видел в последний раз, в глазах не было. Билл криво улыбнулся и попытался ухватить свое видение. Каулитц исчез из поля зрения, и Билл запротестовал, мыча. Звуки почему-то не хотели складываться в слова.
- Ну и перепугал ты всех, конечно, - появился Георг.
- Я… Т..т-бя не зказвал в свй рай, - сосредоточившись сообщил Трюмпер.
- Какой рай, идиота кусок? – недовольно пробурчал Листинг. Темнота снова собиралась поглотить его, но ему вновь треснули по роже, и темень отступила. – Тебя за твои дела поганые надо в ад сослать, котлы мыть.
- Н… нхчу ктлы, - закапризничал Билл.
- Не разговаривай с ним, - сказали сбоку голосом Тома. – Или ты хочешь, чтобы у него опять все силенки кончились?
- Я хочу, чтобы он не помер прямо здесь, пока мы целителей ждем, - перевел взгляд Георг, и Трюмпер тоже скосил глаза в ту сторону, увидел кусок майки Тома и заулыбался. – Смешно тебе, придурок? Ты Тома вообще без магии оставил!
Билл закрыл глаза, снова отъезжая в благословенные темноту и тишину. Здесь было хорошо. Здесь был его Том. Здесь он согласен находиться.
- Это было действием зелья! – орал Том, и от его силы жалобно звенели окна.
Георг спокойно сидел за столом, глядя на прозрачную жидкость в пробирке.
- Ты даже не представляешь, как ты неправ, - проговорил он, продолжая крутить пузырек в руке. – В твоей крови, по моим подсчетам, его нет уже пару недель. Так что ори, не ори, а Трюмпер, по ходу – твоя любовь.
- Это какой-то бред! – продолжал бушевать Том. – Я не понимаю, если это не действие зелья, то какого черта?!
- Так бывает, - пожал плечами Листинг.
Они проверили всех. Всех, кто был в их гостиной. В обход школьных правил сварили несколько флаконов сыворотки правды. Ничего. Никто не подмешивал клевер.
Том устало упал на диван, потирая переносицу. Жутко болела голова… У Андреаса было зелье от головной боли… Подняться бы только…
Том сделал над собой усилие и встал с дивана, подошел к письменному столу. Выдвинул верхний ящик. Ничего. Второй.
- Не лезь! – услышал за спиной испуганный окрик Андреаса. Взгляд зацепился за две веточки вереска. Пораженный, Том повернулся к нему. Тот все понял, бросился из комнаты прочь.
- Почему он? Почему не я? – монотонно бубнил друг, глядя в одну точку. – Всё ему. Красота – ему. Все девчонки и парни – ему. Никто не смотрит на меня. Никто не хочет быть со мной, пока он есть в поле зрения. Валери назвала меня похотливым девственником, когда я попытался подкатить к ней, а потом закрутила с ним. Силища эта огромная – тоже ему. Из таких ведь чаще всего темные маги получаются. Я мог спасти вас, мог спасти вас всех! Чертов Трюмпер, какого хрена его понесло в комнату?