— Сама мечтала это сделать, — примирительно сказала Мари. — Знаете, по нему совсем невозможно стало куда-нибудь дозвониться! Звонишь, например, сантехнику, а попадаешь в полицию. Правда ведь, какой ужас! — последние слова она договаривала очень быстро, поднимаясь по лестнице на второй этаж и намереваясь забаррикадироваться в спальне.
— Что вы собираетесь сделать? — пискнула она, когда Анри в несколько прыжков оттеснил ее к окну. — Это второй этаж, а внизу мадам Матильда посадила розы. Она будет очень огорчена, если с ними что-то случиться. Если бы вы знали, с каким трудом она достала эти черенки!
— Интересно, будет ли кто-то огорчен, если что-нибудь случиться с вами, Мари? — спросил молодой человек, неотвратимо приближаясь. — Думаю, этот день объявят национальным праздником…
— Я люблю праздники, — прошептала Мари, — но этот вряд ли мне понравиться.
— Да, наверное, не понравиться, — многозначительно сказал Анри, схватив Мари за шкирку и открывая окно. — Как погода на улице? — спросил он у девушки, которая теперь болтала ногами за окном, прямо над розовыми кустами мадам Матильды.
— Замечательная, просто чудесная! — сдавлено просипела Мари. — Не могли бы вы меня отпустить?
— Конечно! — ответил Анри и отпустил одну руку.
— Я не это имела ввиду, — закричала Мари. — Меня и так вполне все устраивает! О, это же мое такси подъехало к двери. Мне надо идти!
— С удовольствием тебя отпускаю, — ответил молодой человек и сделал вид, что действительно хочет отпустить руку Мари, но у него это получилось слишком хорошо. Раздался треск платья, и Мари полетела навстречу розочкам. Однако приземлилась на маргаритки.
— Боже, даже разбиться не смогла по-человечески, — сказал она Анри, который подбежал к ней. — Упала как кошка, на четыре лапы…
Анри помог ей подняться.
— Я не хотел сделать тебе больно, я только хотел тебя напугать…
— Может быть, — сказал Мари.
— С вами все в порядке, мадемуазель, — спросил испуганный таксист.
— Ничего страшного, — ответила Мари, — помогите мне с чемоданами.
— Может вызвать полицию? — предложил таксист.
Анри посмотрел на Мари, а Мари посмотрела на часы и сказала:
— Боюсь, осталось слишком мало времени до самолета, чтобы снова посадить мсье в тюрьму.
Хромая, она запрыгнула в такси и отправилась в аэропорт.
========== 7. Морские фантазии ==========
Тетя Энн очень обрадовалась Мари. Дядя Хосе тоже, оценив привлекательность племянницы. Когда он также попытался ее облобызать, в отличии от тетушки — наедине и возле кладовки с садовым инструментом, та заметила, что не любительница древностей. Дядя, ничуть не смущаясь, ответил, что в этом их вкусы совпадают, и Мари поняла: покой ей только снится. Отбившись от дядюшки мольбертом, она удалилась на патио и сделала несколько набросков гор. Когда вечером ими пришла полюбоваться тетя Энн, она не могла не восхититься остротой взгляда Мари:
— Милая, ты способна увидеть марсианские пейзажи даже при свете дня и без телескопа.
Изведя все запасы пурпура и ультрамарина (что с того, что они не сочетаются, это мое творчество — мне виднее, что сочетается, а что нет, всегда отвечала Мари на робкие замечания ценителей прекрасного) на местный серенький пейзаж, девушка отправилась за ними в город. Оттуда она послала открытку мадам Матильде, спрашивая о здоровье Коти, самой мадам и ее маргариток.
Купив все необходимое, Мари обнаружила, что не оставила денег на дорогу. „Ничего, пойду пешком, это недалеко“, — подумала она. „А может, и далеко…“ — подумала она уже через час, „И еще смотря в какую сторону…“ — через два, предположив, что плохо запомнила дорогу. Но спросить было не у кого — наступила сиеста и все добропорядочные и, главное, в отличие от Мари, здравомыслящие обитатели, пережидали жару дома. Когда она полностью покрылась пылью, возле нее, наконец, остановился автомобиль.
Пыль рассеялась и девушка увидела, что машина битком набита. „Да тут пол-округи сидит!“ — удивилась Мари вместительности небольшой на вид машинки. Но водитель, не смотря на это, любезно предложил ее подвезти. Мари сказала, что не знает, в какую сторону ей ехать, на это водитель ответил, что им по пути, и Мари была посажена на ручной тормоз.
В салоне, спасаясь от духоты, все пили прохладное домашнее вино, обмахивались панамками и шляпками, высовывали головы в окно и глотнув свежевзбитой дорожной пыли со стоном засовывались обратно, чтобы снова почистить горлышко свежим и ароматным винцом. Так, незаметно для себя Мари оказалась на пляже, куда собственно и направлялась, спасаясь от жары, вся шумная и пестрая толпа.
Привычно захотев повозмущаться отсутствием сервиса: душевых кабинок, шезлонгов и зонтиков, Мари прикусила язык — жительницу каменных джунглей пронзило красотой дикого пляжа. „Я все же бывалая путешественница“, — гордо подумала она о себе, вспомнив о своих пустынных приключениях и взбодренная солнечным вином. Так же были проглочены замечания об отсутствии купальных костюмов: вряд ли они были интересны в обществе, где этим не заморачивались. Незаметно для себя, Мари сначала побродила в воде, потом искупалась с удовольствием, и не один раз, а потом, безо всяких церемоний и ранее незаменимого антуража, расположилась на камнях, делая один за другим наброски простым карандашом.
Хмель мешал рисунку наноситься с точностью, вбитой еще с академических времен, а бешеных красок просто не было под рукой, и все чаще то один, то другой участник пляжной вечеринки подбегал к Мари, шумно восторгался: „ух ты!“ и снова удирал веселиться.
«Я никогда не слышала столько „ух ты“ разом, — удивлялась Мари, — мои рецензенты никогда не ограничивались менее, чем десятью-двадцатью тысячами знаков, ну или хотя бы пятнадцатиминутным выступлением, после которых всегда оставалось какое-то гадкое чувство и вопрос, что это было: так прекрасно или так ужасно?!». Но столь незамысловатые похвалы заставляли сердце покрываться сахарной глазурью. Она следила взглядом за своими попутчиками и не могла не удержаться от искушения запечатлеть незамысловатые картинки пляжного отдыха.
С очередной порцией „ух ты“ поступало и вино, и закуски, и опьяневшая от свежего морского воздуха, вина и впечатлений Мари, все быстрее двигала карандашом, впервые в жизни забыв обо всем на свете.
— Да ты просто обязан жениться на Элен, нельзя так смотреть на девушку! — стайка окружила Мари, и смуглая девушка бесцеремонно выхватила ее рисунок.
— Да-да, это настоящий компромат! Ты скомпрометировал девушку!
— Не просто скомпрометировал, он же тут ее почти съел своим голодным взглядом!
— Съел, людоед!
— Нет, Синяя борода!
— Это я-то — Синяя борода, я ведь еще не женился, а вы меня записали в синие бороды, — радостно возмущался парень, крепче обнимая Элен.
— Так что тебе мешает, женись.
— И женюсь.
— То-то же.
Счастливая Элен обняла Мари, а от несостоявшейся Синей бороды девушке достался поцелуй в щеку, наполняя ее какой-то незнакомой раньше радостью и счастьем.
Сгущались сумерки, в свете закатного солнца состоялось прощание с морем, компания выпила за будущую свадьбу Элен и ее парня, погрузилась в машинку, которая в две минуты доставила Мари к дому: „Да знаем, где ты живешь, у Энн и Хосе, тоже тайна!“ — смеялся водитель и попутчики.
Тетя Эн встретила ее ужином и горячей ванной.
— Как вы догадались, где я и что сейчас приеду? — удивилась Мари.
— Что ты, дорогая, все соседи только и названивают, как ты проводишь время, и с кем, и где…
„А где все эти соседи были, когда я брела по жаре!“ — привычно хотела побурчать Мари, но сладкий сон прервал эту мысль и унес утомленную и разнеженную девушку в мир фантазий.
========== 8. Сельская идиллия ==========
На заре фантазии Мари были безжалостно оборваны петухом, а жизнь петуха, видимо, синьором Хосе.
Пробудившись, Мари решила выяснить раз и навсегда отношение тети Энн к волокитству ее дорогого Хосе, в новой жизни ей понравилось все, кроме этого.
— Красивому мужчине можно простить многое, — философски и мечтательно сказала Эн, — но не все, — добавила она, вытирая кровь с тесака. Петух остывал тут же, в тазике на кухне.
Бедный Хосе, зайдя ненароком в этот момент на кухню, взбледнул с лица и удалился, не желая разделить участь утреннего певца.
— Ах, мужчины, — умилились Мари и Энн, принявшись за подготовку к обеду.
Энн, впрочем, и как мадам Матильда, готовила великолепно. «Что немало способствует укреплению семейной жизни», — отметила Мари, которая с подозрением относилась к кухонной технике и всячески избегала знакомства с этими загадочными и пугающими приспособлениями, что не мешало ей меланхолично ощипывать красные и золотистые перышки несчастной птички: «Докукарекался», — со вздохом подумала она то ли о петухе, то ли о Хосе.
Звон колокольчика на секунду прервал их кухонные упражнения. Энн с радостным удивлением пошла посмотреть, кто там решил посетить их уединенный домик. Гостей она любила. «И Мари на пользу, совсем, бедняжка, одичала в своем городе», — подумала добрая женщина.
— Мари, посмотри, что там! — раздался ее звонкий голос. Та неохотно побрела, неожиданных гостей девушка по городской привычке недолюбливала, мягко сказано, но наступила себе на горло, вспомнив радушных местных жителей.
Выйдя во двор, она увидала какие-то мешки и коробки.
— А где же твои гости, Энн? — удивилась она.
— Засмущались и сбежали, — веселилась Энн.
У Мари смущенные аборигены в голове не укладывались.
— Это не мои гости, а твои заказчики, — ухахатывалась Энн. — Побоялись потревожить такую важную сеньориту, как ты.
Оказалось, к Мари заходила делегация с дарами и просьбой написать портрет той самой Элен и ее жениха к свадьбе. Художница стояла и хлопала глазами, не зная оскорбиться или рассмеяться, а, может, пойти и застрелиться: натурой еще с ней не рассчитывались! Обычно оплата за ее шедевры поступала на красивых банковских бумажках со многими нулями, лично от восхищенных поклонников, осыпающих ее комплиментами. Правда, Мари подчас не знала, за что конкретно хотел заплатить тот или иной ценитель таланта. И Жерар, являвшийся как чертик из коробочки по сигналу мадам Матильды… Играл ли он роль дворецкого, настойчиво провожая гостей к двери, или же роль охранника-вышибалы при наивной дурочке? У Мари от таких размышлений и жаркого солнышка закружилась голова, и она невзначай оперлась о корзинку.
— Яйца, Господи, прости, яйца! — закричала Энн.
«Ох, теперь придется точно отрабатывать!» — со стоном подумала Мари, но особого огорчения, к своему удивлению, не испытала, а потом и вовсе обо всем забыла, ища свои наброски и листы для новых, — портрет обещал не задержаться.
За портретом поступило множество других заказов, потом приглашение на свадьбу, и Мари часто ловила себя на мысли, что ее желание рисовать даже в чем-то обгоняет пожелание заказчиков. Глядя на счастливых невесту и жениха, их экзотические наряды, она вдруг почувствовала, что ей пора. Тем более тетя Энн начала бурчать, что можно лавку открывать — дары уже складывать некуда.
«Где же мое счастье потерялось?» — рыдала на свадьбе пьяненькая Мари на мощной и гостеприимной груди того самого доброго водителя, заливая слезами его белоснежную рубашку. Тот было попытался намекнуть, что счастье вот оно, рядом, — но его намеки смыли соленные волны, и он сдал Мари тетушке, пока та не утопила и его в своем горе. И, вообще, от греха подальше, так как тетушка, отплясывая с Хосе, не забывала приглядывать за племянницей.
Как результат, похмельное утро, вместе с петухами, заместителями того, первого нарушителя спокойствия, встретило Мари головной болью и серенадами.
— А что ты хотела, дорогая! Раньше можно было сказать, что у тебя жених, и ты хранишь верность ему, но теперь-то все знают, что ты у нас девица свободная… Готовься к осаде! — заявила тетушка Энн, после переговоров с исполнителями, чьи песни необычайно пришлись ей по вкусу. «Молодость-молодость, вот помню, синьор Хосе…» — мечтательно закатывала она глаза, хотя Хосе никаких серенад под окнами семейного гнездышка Энн и ее бывшего мужа никогда не исполнял. Первый муж и так бежал за поездом, который увозил беглецов, и железнодорожные служащие еле-еле остановили его, отобрав охотничье ружье.
— Зато здесь какие песни он мне исполнял! Вся округа слушала и замирала от восторга! — ничуть не смутилась Энн, когда Мари попыталась заикнуться о печальных обстоятельствах ее второго брака.
«Да, они нашли друг друга. Энн ничем не пробьешь и не удивишь, в своей любви к этому старому кобелю она как скала», — думала Мари, а сама смотрела на кобелюгу и Энн и видела пару, которых объединила страсть, сплотило осуждение родных и любовь — милые старички были запечатлены у белоснежной стены своего обиталища на последней картине Мари.
И вот вещи собраны и прощальная вечеринка, посвященная Мари, была в самом разгаре, когда раздался телефонный звонок. Тетя Энн выдернула Мари из толпы веселящихся гостей: все хотели попрощаться, поблагодарить за рисунки, сказать теплые слова и пожелания на дорогу. Да и ухажеры времени не теряли, кружа вокруг Мари в надежде зажать ее в темном уголке, которых было великое множество, и сорвать поцелуй «на удачу», вдруг Энн утратит бдительность?
— Кто это? — спросила Мари.
— Полиция, — ответила растерянная Энн.
Комментарий к 8. Сельская идиллия
Жених и невеста: https://s-media-cache-ak0.pinimg.com/736x/18/2c/7c/182c7cb4f084c392f24d22836876ab77.jpg