Блять, детский сад - ясельная группа… сколько можно вот так хуйней страдать? Трусить. Дрейфить. Сколько?
Решительно действую я редко и обычно метко, только это еще не значит, что правильно.
Обернувшись, подтягиваю к себе Тихона. Просто смирившись с неизбежным. Понимая, что в постели мы окажемся - это лишь дело времени. И ничего не было кончено тогда, три года назад, это была пауза. Другой вопрос, изменилось ли за это время все настолько сильно, что повторения не будет. Прошло ли былое?
Поцелуй оказался терпеливым. Теплым. Нужным, черт возьми. Пиздец каким нужным. Вкус, запах, близость накрыла с головой. Смело все постороннее, оставив лишь нас двоих где-то далеко от всех, в своей стихии. В водовороте, в самом эпицентре. И руки эти теплые, сильные, мягкие. И губы влажные, маняще-необходимые. Дыхание в груди скомканное. И сердце, сквозь ребра продирающееся к Маркелову. Это и есть любовь? Вот она такая? Когда от поцелуя вставляет больше, чем от кучи секса, что был у меня после него с девушками. Накрывает похлеще наркоты. Я могу обмануть мозги, запутать мысли, надеть очки, отказываясь видеть. Заткнуть уши и не слышать, но сердце… оно неподвластно мне. Оно само выбирает, кого в себе хранить. Чье имя выжечь на кровавой плоти алыми искрами, имя, которое ты начинаешь ненавидеть… ведь не просил ты появления его настолько глубоко, настолько чертовски близко. Ведь ближе некуда. И душа с клеймом уже. На ней следы, она изорвана и потрепана, она теперь чужая… не твоя. Она другому принадлежать начинает.
Но в данную минуту, утопая в поцелуе, вжимаясь в крепкое тело мне плевать, что и кому теперь отдано, чья или ничья душа, чье или ничье сердце. Просто это он. Не ОНА в моей жизни, та самая, одна и навсегда, а ОН. И похуй, что там будет дальше. Похуй кто был до, и, возможно, будет после, ведь это жизнь. Главное сейчас этот момент, этот кадр, остановленный на заезженном проигрывателе, он наш. Именно наш, личный, близкий, особенный, выхваченный из блеклых будней.
Щемит. Не пальцы, блять, нет. Внутри, сука, щемит. Скребется что-то. Незнакомое. Чуждое мне. А я принимаю. Впускаю. Вбираю. Хочу узнать, каково оно. Огромное, всепоглощающее, с ума сводящее.
…
Ноги сами несут. Ум словно уснул, ушел в отставку, уступив чувствам дорогу. Ведомый сердцем… стучу в дверь Тихона. Не знаю, что скажу ему. Даже примерно. Это будет экспромт. Но бегать я больше не стану. На ошибках нужно учиться, в этом и есть их смысл и предназначение.
А он изменился, всего за пару часов стал другим. Нет больше той железобетонной рожи, теперь лицо, почти привычное для меня. Глаза непогасшие. Кожа словно ластиком разглажена. Ни хмурых морщинок. Ни тени задумчивости. Спокойный. Уравновешенный. Как всегда, отлично выглядящий Маркелов…
Дыма не чувствую. Вкусовые рецепторы будто отрубили. Все отключилось, только чувства. Только эмоции в их чистейшем виде.
Люблю? Люблю. Сильно? Я не знаю, чем ее измерить, она просто есть, просто заполняет все мое существо, и я пока не до конца понимаю, что с этим делать, но ведь он поможет? Пробудивший. Показавший. И пусть он испортил многое в моей жизни и от него и вправду чертова прорва проблем, но… есть ли кто-то лучше него для меня? На данный момент я сомневаюсь. Мне уже не пятнадцать и даже не двадцать. Годы уверенно шагают к третьему десятку, так если не сейчас определиться, то когда?..
Молчание. И глаза, резко игнорирующие. И слова, теперь снова в горле застрявшие. Сказать все это было сложно, и я надеялся на его поддержку. На понимание и принятие. Либо отказ, прямолинейный, обрубающий все. Молчание… как расценивать его?
И не нужно было мне его пламенной речи в ответ. Хотя бы взгляд. Не отсутствующий, как сейчас, а вспыхнувший - и я бы увидел согласие. Или же удивленный. Недовольный. Да что угодно, кроме игнора, это ведь хуже всего из возможного.
Ухожу. Медленно. Отрешенно.
Закрыть дверь, с тихим щелчком. Пройти вдоль коридора до лифта. Нажать на кнопку.
В кабинет, просидеть до конца рабочей смены, встать, закрыть дверь. Выйти. Уйти.
Зомбоватость нынче заразна? Странный вопрос, однако насущный, посещает мою больную голову. Думать о причинах, мотивах или их отсутствии я устал. Полдня было на это потрачено. И теперь его ход, или сворачивание нашей партии с отказом следовать дальше вместе. Это так странно. Я признался в любви человеку, я вообще впервые признался в этом чувстве кому-либо, а в ответ не получил ничего. Ни слова. Ни звука. Ни даже взгляда.
А как мне на это реагировать? Оскорбиться? Обидеться? Спустить все на тормозах и сделать вид, что ничего не произошло? Забить? Забыть? Ждать?.. Что делать в таких ситуациях и бывают ли они вообще хоть у кого-то, или мне снова везет, как утопленнику? И везло ли хоть когда-нибудь мне вообще?..
Вопросы… вопросы… вопросы. Ответы? Ни единого.
Мысли… мысли… мысли. О чем? Да ничего дельного.
…
Неделя прошла. Целая неделя. Или всего лишь неделя, черт его знает. Время сосуществует рядом, совершенно мне не мешая. Уже девять дней мы не виделись даже мельком. И я знаю, что он в компании. Слышал, как он разговаривал где-то в коридоре. Улавливал тонкий шлейф его запаха, смешанного с апельсинами. Его ни с кем не спутать. Он рядом, но мы не пересекаемся, совсем. Зато рыжая тварь крутится ежечасно в поле моего зрения.
- Что надо тебе? – не выдерживаю, развернувшись в один прекрасный момент и глядя ровно в смешанного цвета глаза. Злоба внутри подобно просыпающемуся вулкану. Весь негатив скопившийся, подогреваемый чертовым ожиданием и неудовлетворенностью из-за неполученного ответа – страшная, ядерная, воистину убийственная смесь. И это алыми всполохами разгорается внутри, бурлит, обжигает. Требует выхода.
- Мне? От тебя? Ничего, - глаза, и без того странно-хищного размера, суживаются. Губы, с виду вроде симпатичные, кажутся отвратительно розовыми, и хочется скорее плюнуть ему в лицо, чем поцеловать, а он, видимо, это и провоцирует, подойдя настолько близко. Буквально влипнув в меня, прижав к стене.
- Ты вторгаешься в мое личное пространство.
- Ты ведь в мое уже вторгся, чем я хуже? – и почему голос его с шипением змеи автоматически сравнивается? И лицо, вроде симпатичное, кажется приторным. Тошнотворным. Неужто меня настолько ревность отравила?
- Что ты городишь, красавица? – грубить не хочу, это ведь так типично и глупо. Это то, чего он ждет. Ведь в подобных ситуациях нужна зацепка. Всегда. Однако просто вежливо вести разговор с этой поганью не могу.
- Что в тебе такого? Что он нашел? – скривившись, осматривает, будто я ведро с помоями. Или параша. Блевотина. Да что угодно, и желательно попротивнее. Принюхивается. – И пахнешь ты типично. Ничего особенного. Ты же холодный, словно лед. Темный, будто сама тьма. Почему? Как? Что ты сделал?
- А ты у него спроси, что ко мне привязался? У вас же тесное общение, не я же ему яйца языком полирую.
- Завидуешь? А может, не умеешь? Могу научить, как он любит, хочешь? – если бы слова могли стать каплями яда, а зубы его удлиниться в тонкие змеиные клыки, то он бы уже все тут закапал. Залил бы буквально, потому что настолько огромной дозы я не получал никогда. Каждый звук, шипящий слог, интонация, все сплошь пропитано отравляющим коктейлем. А в глазах презрение, граничащее с ненавистью, и ревность, зависть. Все смешалось, оттенилось на лице, изуродовало его.
- Я тебе безмерно благодарен за предложение, деточка, но вынужден отказаться. Ему со мной и без данного вида ласки было более чем просто хорошо. Настолько прекрасно что, вероятно, трахая твой тощий зад, он вспоминал меня, а всовывая поглубже член в твою глотку думал о том, что между нами было, и ждал подарка от судьбы, дабы та свела нас снова.
Это не то, что я планировал сказать, это намного больше, и это ошибка. Но промолчать было выше меня. Слова сами выливались изнутри с еще большей концентрацией негативных эмоций, чем у него. И надо бы заткнуться, но процесс запущен…
- Он говорил тебе, что любит? Хотя бы однажды? – наобум. Само. Идея ва-банк. Я ведь не знаю, что там между ними, как долго и насколько серьезно было. Может, Маркелов и правда полюбил эту зазнобу, потому на мое признание и промолчал. А поцелуй был нечто вроде проверки, по-прежнему его тянет или нет. Лучше я или наоборот.
- Он многое говорил и это совершенно не твое дело.
- Аналогично, как и не твое дело то, что и как между нами было, есть и будет.
- Будет ли?.. – кривая ухмылка, разящая явным превосходством надо мной. Фу, нахуй.
Разворачиваюсь к своему кабинету. Врываясь в него тайфуном, замечаю краем глаза Лешу, киваю в знак приветствия. И понимаю, что тот, вероятно, видел эту «маленькую» стычку. Да вообще много кто мог видеть, но мало ли, что к чему и из-за чего. Не все же вокруг поголубели и видят в конфликтующих, разговаривающих и просто стоящих рядом мужиках нетрадиционалов. Так что можно выдохнуть…
…
- Филатенков, тебя Маркелов к себе вызвал, сказал срочно, - раздалось из динамика. Вот как. Неужто созрел, всего-то две недели прошло. Усмехаюсь своим мыслям, вставая из-за стола, завязываю волосы в небрежный хвост и иду к начальству. Блять, цирк на выезде. Не могу я думать о нем как о том, кто сверху! Не в смысле постели, там как раз я еще как могу. А по жизни… получается, он прогнул меня под себя полностью? И морально, влюбив, перекромсав мои принципы и взгляды на жизнь, словно кислотой расплавил. Все верх дном поставил, так еще и здесь я ему подчиняюсь. И в кровати он у нас доминирующая сторона. Везде, блять, он активист гребанный. Бесит.
Врываюсь без стука, пошло все нахуй. Смотрю с вызовом в слегка удивленное лицо. Но говорить первым ничего не стану. Не дождется. Уже сказал, хватило. С меня хватило этих признаний, да и нелегкое это дело - душу раскрывать.
Открылся вот ему, да внутрь сквозняк ворвался. Теперь сам не свой. Дерганный. Импульсивный. Дебил, блять, вылитый. И справиться с этим не могу. Или не хочу… не уверен, что знаю, как правильно.
- Молчи… - не приказ, а просьба, вымученно-болезненная. – Молчи, просто молчи… - и губы горькие на моих. Со свежим вкусом кофе и сигарет. Молчу… а выбор был хоть?..
========== Тихон ==========
Думая о происходящем, я понял, с чем можно с легкостью сравнить нашу ситуацию.
Вспомнил о своем первом уроке вождения в шестнадцать лет с другом отца. Он объяснял мне, что необходимо все делать плавно. Ведь из-за резких движений, более сильных нажатий машина заглохнет. Если что-то сделано несвоевременно – также. Вот и признание от Геры, оно было резким, неожиданным и машина заглохла. Но это еще не значит, что она не поедет далее, ведь попыток может быть уйма, главное - желание и упорство.
И то и другое имелось. Зная, что ему это ровно в той же степени нужно, что и мне, я хотел шагать вперед. Только медленно и максимально осторожно. Шишек набить мы всегда успеем. Наделать ошибок также. Пусть хотя бы в отношениях все будет более-менее гладко. Именно это служит причиной моего временного отступления, назовем это так.
Во-первых, нужно все же решить вопрос с Сашей. Во-вторых, Гере и самому неплохо подумать о том, правильно ли он поступил. Повторения событий трехлетней давности и его слов, что мы не пара и так далее, мне не нужно. Только если он будет уверен на все сто, я тоже сорвусь с места. Я уже готов сорваться, слишком невыносимо находиться от него вдали, наблюдать украдкой, мельком, через окно или в приоткрытую дверь его кабинета, проходя мимо и замирая на пару минут.
Работая, он становится другим. Ответственность преображает его лицо, серьезность делает старше, даже черты лица четче. А плавность его пальцев, то, как он перебирает бумаги, как пишет или просто крутит ручку в руке, как задумчиво покусывает ее кончик, совершенно точно не подозревая, что за ним наблюдают – заводит.
Прошло всего пару дней, а меня уже потряхивает, словно наркомана без дозы. Всего несколько суток, а я начинаю по-настоящему сходить с ума. Сказать, что я вспоминаю былое - значит ничего не сказать. Мне снится он, либо просто мелькая, либо в самом что ни на есть пикантном действе. Я слышу его голос хриплый, дрожащий. Я сплю, а его стоны ласкают слух, отдаленные, приглушенные, будто кто-то погасить их в моей памяти пытается. Я сплю, но он рядом, пусть не физически – в мыслях. Сплю не один… отчаянно желая на месте рыжеволосого трогать совсем другого.
Сегодня я собирался поговорить с Сашей, поставить точку в отношениях, какими бы они ни были. Хотел оборвать эту ненужную мне связь, только вот пока совершенно не знал как. Обижать того, кто хоть как-то тормошил, помимо Леши, эти годы, не хотелось. Также как без слов уходить, ведь тот, у кого глаз наметан, сразу поймет, что между мной и Германом. А это становится очевидным, когда мы оказываемся на одной территории.
Наверное, так и должно быть, я раньше об этом не думал, однако когда ты рядом с тем, кого до безумия хочешь, любишь, или же тебя банально тянет, ты становишься другим. Этот человек, сам того не подозревая, начинает тебя менять. Все стартует с мелочей. С одежды или парфюма. С привычек новых. Заканчиваясь куда более глобальным, ты весь изнутри становишься словно сам не свой, и страшно вот так вдруг потерять себя. Зациклиться на другом человеке настолько, что, кажется, растворяешься в нем.
И это еще одна причина моего промедления.
Он ведь бросил меня, поступив крайне жестоко. Растоптал. Раскрошил на месте, не отреагировав никак на мою любовь, просто плюнув в раскрытую нараспашку для него душу. Щепотку соли на кровавую рану на сердце бросил. Без сожаления, словно ничего особенного и не сделал. Я выдержал лицо тогда. Ушел, как он и просил. Но внутри… мне не было так хуево, наверное, никогда в этой гребанной жизни. Мне никогда не было так тускло. Пусто. Внутри клубком стянулось все. Сморщилось подобно виноградине, превратившейся в сухой изюм. Я застыл.
А Саша, пусть и слегка, но пробудил меня. Чуточку согрел, отдавая себя и ничего не прося взамен. Никогда не возмущаясь, мы и не ругались даже вроде ни разу, по крайней мере, я этого не припомню. Алекс мог молчать, просто сидя рядом, без слов понимая, что мне нужно в данный момент. Он никогда не спрашивал, что меня подкосило, но я видел, чувствовал, что он догадывается. Только вот посвящать в свою боль я не хотел никого, боясь, что Гера, словно сон, после рассказа о нем исчезнет из моей жизни навсегда.
Собирался… но не поговорил. Мы так и пролежали весь вечер, смотря идиотские комедии, из которых я и фрагмента не вспомню, все мысли были заняты другим, глаза смотрели, но не видели, уши слушали, но не слышали. В итоге при просмотре четвертого по счету фильма Саша уснул у меня под боком. Я же стал щелкать каналы. Дощелкался…
На музыкальном канале, где любят крутить не только новинки, но и старые клипы и записи концертов, был, как по закону чертовой подлости или наоборот, как подарок самой судьбы – ОН. Та самая запись моего первого посещения его концерта. Запись того самого дня, когда я узнал, каков он.
Пульт скатился с живота на одеяло. Я чуть приподнялся, тем самым потревожив парня рядом, но тот лишь улегся удобнее и дальше спал.
Гипнотизировать экран - явно чересчур даже для меня. Картинка с плазмы не оживет. А совесть жрать меня не перестанет. Я убеждал себя раз за разом, что вины моей точно нет в том инциденте, что не моя ошибка загубила будущее Германа как солиста известной группы. Убеждал, но думал на самом деле иначе. И будь у меня такая возможность, я бы многое отдал, чтобы отмотать время обратно и сделать все иначе, быть может, тогда и не было бы этих лет разлуки, быть может… все было бы по-другому.
Глядя в телевизор и сопоставляя с тем, что наблюдаю каждый день в офисе, я удивлялся все сильнее, насколько другим он стал. Фил в нем умер, до последней капли вытек изнутри. Гера, словно змея, скинул кожу и пополз дальше. Гибкий. Умеющий приспосабливаться. Выживать. Он вызывал восхищение, он вызывает его и сейчас. И пусть я сумел принудить, поднадавить, но прежний он, послав меня по небезызвестному адресу, ушел бы. Теперешний, взвесив все, с ледяным спокойствием согласился. Разительная перемена. Удивительная. Но от того, что он другой, мои чувства не меняются. Они все же сумели врасти в меня, проникнуть в каждую клетку, захватив собой, как смертоносный вирус. Наполнили меня, и я уверен, что избавиться спустя столько времени от этой разъедающе-убивающей любви я не смогу. Да и надо ли?