– Хм, так и мы решили, я рад, что наши мнения совпали. Одни у нас были учителя, одна учеба, а потому и выводы мы сделали одинаковые. А как псковское направление?
– Плохо, почти сто верст по линии УРов. Для трех стрелковых дивизий моего корпуса многовато. Танки прорвут его с ходу, боюсь, что даже сутки не продержимся. Я его видел совсем недавно… До войны дело было. Пустые бетонные коробки без вооружения и оснащения, в одном даже дохлую псину нашел, наступил на нее…
– Но это все же укрепления, сейчас там десять тысяч из строительных батальонов и тыловых частей работают день и ночь, окопы роют. Да еще в помощь тысяч пятнадцать местных жителей мобилизовали. Другого рубежа нет и просто быть не может, иначе дорога на Ленинград будет открыта! Тут выстоять любой ценой надо!
Несмотря на то что голос Кленова прозвучал чуть громче, Гловацкий уловил в нем нотки растерянности и решил рискнуть. Все же если есть хоть один шанс повернуть ситуацию в свою пользу, то следует делать, не медля ни минуты. Если правильные на вид ходы не дают положительного результата, то перейди к неожиданным, таким, которые от тебя не ждет противник. Одна беда – свое собственное начальство тоже их не ожидает!
Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Кленов Псков
– Меня в том убеждать не надо, Петр Семенович, – произнес Гловацкий таким тоном, что Кленов сразу осознал – старый знакомый с академических времен настроен более чем серьезно. Он сильно изменился, появилось то, что раньше лишь мимолетно проявлялось – резкость и несвойственная натуре решительность, которая совсем не пугала, наоборот, почему-то стала питать его самого энергией и уверенностью.
– Укрепрайон мы удержим, обязательно удержим, если не допустим ошибок и правильно распределим силы, особенно те, на которые мы можем твердо рассчитывать. Какие дивизии отступают в псковском направлении, сюда? Как я понимаю, это части из 8-й армии?!
– Остатки 12-го мехкорпуса в составе 23-й и 28-й танковых дивизий и с ними 202-я моторизованная, во всех до 7 тысяч состава, главным образом из тыловых подразделений, совсем немного артиллерии, танков едва полусотня будет, старых типов. Еще отходят части 90-й дивизии из 10-го стрелкового корпуса, там тысячи полторы личного состава, разные мелкие подразделения, стройбаты с укрепрайонов и прочие. Вот вроде и все. – Кленов старательно припомнил составленную в штабе сводку, вроде ничего не упустил.
– Вот это и есть резервы, на которые нужно рассчитывать. Подожди, Петр Семенович, хочешь сказать, что они небоеспособны, понесли большие потери? Да, так, но есть командование, получившее боевой опыт, тыловые службы, что обеспечат должное полевое функционирование, если наполним их личным составом и матчастью.
– Отсутствует техника, в тылу совсем не осталось, кроме изношенных учебных танков! Нет у нас пополнения, даже маршевых батальонов. – Петр Семенович чуть скрипнул зубами, едва сдерживая ярость, как ему показалось на непонятливого Гловацкого. – Если же мобилизовать ополченцев, то части будут «сырыми», потребуется время, чтобы довести их…
– Все это у нас имеется, нужно только правильно распределить и умело воспользоваться. – Комдив настолько уверенно заговорил, что у Кленова чуть не вырвалось сакраментальное «откуда», но он сумел сдержаться от вопроса, только пододвинул поближе листок с карандашом.
– Ты спросил меня, я отвечу. Точка опоры у нас 41-й корпус и линия ДОТов укрепрайона. На ней нужно оставить только стройбаты, влив в войска, гражданских отвести за реку Великую, на ее правом берегу незамедлительно начать возводить укрепленную полосу обороны, из двух, а то и трех линий. Последним нашим рубежом должна стать река Череха, на случай прорыва немцами второй полосы. Каждый стрелковый полк из всех трех дивизий 41-го корпуса выделит для ее строительства по одному батальону, которые с мобилизованными ополченцами вытянутся вдоль всей Великой, вот досюда. – Пальцами Гловацкий четко очертил по карте сам Остров и довел невидимую линию до устья реки Черехи, чуть южнее Пскова.
– При занятии этого рубежа частями 22-го стрелкового корпуса и 90-й дивизией данные батальоны войдут в их состав и тем самым резко усилят не только боеспособность их полков, но возведут оборонительные сооружения до их прибытия, которое должно состояться в течение двух суток, не больше. В крайнем случае, трех. Остается только убедить комкора Кособуцкого в крайней необходимости данной меры. Сам я готов передать свои батальоны по мере выгрузки и отправлю полки с двумя другими в УР перед Островом, займем оборону по линии дотов. Третьим батальоном немедленно волью в полки строителей, обеспечу комсоставом и вооружением, перераспределив между батальонами. Я думаю, если в каждой из шести дивизий к кадровым батальонам будут добавлены ополченцы или строители, эта мера позволит последних в настоящих бойцов превратить довольно быстро и в то же время не сделает части сырыми.
– Так, – только и сказал Кленов – предложение Гловацкого ошеломило его, насколько оно было неожиданным, серьезным – в этом начальник штаба уже не сомневался. Ослабить полки на треть, чтоб усилить соседа, причем отдать, а не передать по приказу?!
– Лучше отдать батальон и воевать рядом с опорой на фланги, чем с лишним батальоном, но без прикрытых флангов. – Гловацкий усмехнулся, будто прочитав его мысли.
Кленов думал довольно быстро – предложение Гловацкого следовало принимать незамедлительно, оно позволяло не отводить 22-й корпус в тыл для чистки рядов с неизбежной потерей численности и, следовательно, боеспособности, ибо каждый полк уже усиливался на треть передачей этих батальонов, более крепких духом.
– Комсостав эстонцев уже прошерстили, так что дивизии нужно немедленно выводить на позиции, и я, и командир 111-й дивизии передадим свои батальоны сразу же, пока комкор не прибыл еще в Псков – отдай только приказ. Чистку рядового состава эстонцев провести нужно быстро, если есть поручители из коммунистов и комсомольцев, то оставить в части, а всех остальных отводить не в тыл, а перевести в строительные батальоны, пусть копают окопы на правом берегу Черехи. Сможет 22-й корпус занять позиции быстро? И сменить меня у Острова? А 90-я дивизия?
– Сутки, – срок показался Кленову возможным, и он пояснил: – Части растянулись, многие уже рядом с Островом или в самом городе, авангарды на полпути к Порхову, их можно легко вернуть. Еще сутки на обустройство позиций потребуются, к утру пятого будут готовы.
– То, что требуется! А 90-я стрелковая?
– Та растянулась на марше, но пятого-шестого будет в Пскове.
– Допустимо, как раз к прибытию 235-й подойдет, от нее получит свои батальоны. Да, из наших дивизий можно забрать по гаубичному дивизиону, у «эстонцев» артиллерия из английских образцов, снаряды кончатся быстро, а 90-я вообще без артполков осталась, думаю, так что один или два полных дивизиона ей будут весьма кстати. Забрать гаубицы лучше сразу же со всем положенным боекомплектом и с передаваемыми батальонами. И как можно быстрее восстановить боеспособность танковых частей.
– Танков нет…
– И не нужно, – довольно невежливо было перебивать, но Кленов не обратил на это внимания, торопливо записывая на листе предлагаемые ему комдивом меры. Да, до четвертого он может отдавать приказы и этим следует воспользоваться. Если Псков и Остров удастся отстоять благодаря принятым им, начальником штаба фронта, мерам, может, гроза, что готова разразиться над ним, минует его стороной. Да, пусть снимают, пусть переводят на армию, даже корпус, пусть ставят даже комдивом, но это шанс на спасение. Пусть так, но ведь немцев остановить не так просто!
– Мехкорпуса в старом виде восстановить уже просто невозможно. Это инструмент прорыва, а нам не до них, нам оборону держать нужно. Прежние танковые и моторизованные дивизии укомплектовать в том самом виде тоже невозможно, слишком много потребуется танков, которых нет, производство бронетехники новых типов только налаживается. Да и управлять ими наши танковые командиры не очень-то умеют, судя по карте. Думаю, что в самое ближайшее время будет перевод с дивизионной и полковой структуры на бригадную с батальонами. Мы просто сделаем это раньше, только и всего. Над структурой подумать хорошо и правильно распределить подразделения и танки. Другой возможности для усиления у нас нет…
Петр Семенович, торопливо исписывая убористыми строчками лист бумаги, вдруг поймал себя на мысли, что его старый знакомый стал кем-то другим, чем-то напоминал старого полковника в училище, что вел у юнкеров занятия по администрации – скучный предмет на его лекциях они тогда, молодые парни, слушали, буквально замерев за партами, позабыв про все на свете, настолько темы становились интересными. Позднее Кленов, бывший штабс-капитан, пройдя в Красной Армии все возможные штабные должности, не раз с благодарностью вспоминал своего преподавателя и сожалел, что вот таких п р е ж н и х офицеров среди нынешних командиров как-то не наблюдается. А те, что еще остались, лишь о с к о л к и от старых времен. И вот Гловацкий стал другим, похожим на т е х самых с т а р ы х, что вот так, старательно подбирая слова, тщательно разжевывали ему, словно юному подпоручику, прописные истины, для него неизвестные…
Глава 2
«Линия Сталина»
3 июля 1941 года
Командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Гловацкий Псков
«На востоке говорят, что утопающий хватается даже за хвост змеи» – мысль была злой, она давно крутилась в голове, и Гловацкий никак не мог от нее отрешиться. Старый знакомый оказался морально сломан той тяжелой ношей, что свалилась на плечи с чудовищной ответственностью, и чередой поражений, и отстранением от должности, за которыми маячил трибунал и расстрел. Он его просто чуток успокоил, ничуть не сомневаясь в конечном итоге – ошибки самого командования фронта очевидны и накладывались на такие же просчеты Генштаба. Но кто он такой, чтобы их судить, искать ответ на извечный русский вопрос «Кто виноват?».
Задача его на этот месяц, последний в 45-летней жизни, проста как лом – задержать стремительный прорыв 4-й танковой группы Гепнера, как можно дольше связать ее маневр, заставить увязнуть. Коридор Псков – Остров единственный для немцев удобный проход, и если они его выломают быстро, как в той истории, то через две недели окажутся на Луге и под Новгородом, растекаясь по огромной территории. Надо сделать все, что только возможно, и даже невозможно, но задержать их здесь, любой ценой остановить, биться за каждый метр. Любой ценой, но не допустить БЛОКАДЫ!
«Тогда не напрасно жил и мучился последние 15 лет, если будут живы сотни тысяч ленинградцев, которые умрут голодной смертью. Да, все верно, в этом мое предназначение. Все, что мог, я сделал, и если Кленов выполнит то, что записал, будет выигран не день, два или три, пара недель точно, это уже много. А там пусть сражаются другие, я отыгрался». – Николай Михайлович оторвал нитку с иглою, отложил в сторону. Аккуратно свернул маленькую гимнастерку, к воротнику которой уже прикрепил малиновые петлицы. Для него такая работа была и нескрываемым удовольствием, сделать руками что-нибудь полезное, и возможностью хорошо подумать.
«Вот только как остановить немцев – это не вопрос, а целая проблема. И тут слишком много «если»! Я не полководец, в наступлении и контратаках все погублю быстрее любого здешнего комдива, но вот в обороне, возможно, продержусь, тем более драться предстоит в городах, которые тогда оставили без боя, не понимая, что они сами по себе изрядная пробка на пути немцев, которую тем нужно обязательно вышибать. Здесь главное – время! На Лугу их пехота вышла к концу июля, но что будет, если две недели у них уйдет на штурм Пскова? Тогда каждый день у нас воистину золотым окажется».
Гловацкий отвлекся, паровоз сильно дернул вагоны, эшелон медленно пополз в белую ночь – путь на Остров будет для него недолгим, пара часов, и разгрузка, на ближайшие сутки станция, город и его окрестности превратятся в людской муравейник. Шутка ли, выдвинуть в УР всю дивизию, не в Пскове разгружаться и потом полсотни верст сюда топать? Хотя опасно – не дай бог, немцы удар своими пикировщиками нанесут. Тогда большие потери просто неизбежны. Ведь на станции по приказу Кленова остановят эшелоны 163-й моторизованной дивизии, те, что не успели направить к Резекне, к явной их погибели. Это есть его выигрыш, первый – мотострелковый полк с танковым батальоном, почти половина сил того соединения, с десятком новеньких танков КВ уже не будут разгромлены на марше, не успев даже сгрузиться с платформ. Может быть, главные силы успеют вернуться или хотя бы займут оборону у станции Гаури, пусть на очень короткое время, но притормозят продвижение 6-й германской панцер-дивизии.
Гловацкий посмотрел на часы – на них ровно половина первого ночи. Новый день начался, а ночь не наступит, все тонет в сумерках. Подошел к окну, поморщился от неприятной боли – левая рука ныла весь день, хотя он выпил лекарства, принесенные врачом. За день она его осмотрела дважды, держались крайне официально, так что просто побоялся о чем-либо спросить эту строгую женщину в нелепом солдатском обмундировании. Но через два часа уже будет не до болячек, а завтра, да, уже завтра, как он знал, после полудня немцы прорвут с ходу линию дотов и ворвутся в Остров. Но это было тогда, наши ведь не ждали, сил мало набиралось у них, чтобы врага задержать, успеть мосты взорвать. Сейчас совершенно иной будет расклад – их встретит полнокровная дивизия, и у нее почти сорок часов на подготовку.
– Разрешите, товарищ генерал-майор? Мне нужно вас осмотреть и дать вам лекарства!
– Проходите, пожалуйста, Софья Михайловна, я ждал вас. Рука, кстати, меньше стала ныть, хотя ощутимо побаливает. – Он встал с дивана, все же перед ним женщина, та, которая пришлась ему по душе, и наоборот – видно было, что военврач лишь выполняет долг, испытывая к нему отвращение как к человеку. А как объяснить женщине иное, если она уверена в правильности сделанного ей решения?!
– Последствия даже от небольшого «удара» бывают очень тяжелыми, и поэтому я предложила вам госпитализацию. Вы отказались, товарищ генерал, – тон ее был ледяным, Николай Михайлович прикусил нижнюю губу до боли. Затем снял китель и нательную рубаху – врач послушала сердцебиение, постучала крепенькими кулаками по разным точкам, спрашивая «болит – не болит», и предложила одеться. Сама достала две бутылочки с лекарственным настоем, положила на столик порошки в бумажных пакетиках.
– Настой пить по половине стакана каждые четыре часа, чередуя их. Порошки принимать, запивая обязательно кипяченой водою, за час до приема пищи, четыре раза в день. Это вам на сутки, вечером снова осмотр, а с утра получите лекарства. Разрешите идти, товарищ генерал?!
Да что ты будешь делать?! Ничем ее не убедишь, трижды предлагал он ей по имени-отчеству звать, ни в какую!
– Подождите минуту, Софья Михайловна. – Гловацкий решился пойти на полную откровенность. – Я обидел вас сильно, знаю, хотя не понимаю чем. Но простите. То, что я вам скажу сейчас, служебная тайна, она завтра будет только известна. Мы с вами больше не встретимся, потому что служба тыла, медсанбат и ваш госпиталь останутся в Острове, на этом берегу реки. Вся дивизия займет оборону на том, и я буду там и просто не появлюсь в городе, не смогу вырваться ни на минуту, да и не будет ее лишней. Это война, нужно выполнять долг, мне не до личных переживаний станет. Завтра немцам дадим бой, наверное, после полудня, через сорок часов. Присядьте, пожалуйста, выслушайте меня, еще есть время, немного, но есть.
Гловацкий ждал чего угодно, но, видимо, в его тоне женщина услышала нечто такое, что, к удивлению Николая Михайловича, она только кивнула и присела на диван, положив руки на колени, устремив на него настороженный взгляд, поблескивавший в темноте купе.
– Спасибо вам, что дали мне возможность начать жить. И полюбить… Я полюбил вас, Софья Михайловна, хотя совсем вас и не знаю. – Гловацкий попытался улыбнуться, но ничего у него не вышло, и он, сидя на откидном стуле напротив нее, прижался спиной к стенке купе – она сидела совершенно безучастно, словно не слышала его.
– Но буду помнить вас всю жизнь, сколько бы ее мне ни осталось, – ему показалось, что она усмехнулась, и Николай Михайлович медленно произнес еще раз: – Я говорил вам правду, даю слово офицера! А теперь вы вольны поступать, как пожелаете.