- Когда все это было?
- У шумеров, - отвечал Коникос, - примерно в третьем тысячелетии до нашей эры, но там о теории, наверно, еще и слуху не было, а во втором и первом тысячелетиях до нашей эры процветал Вавилон, особенно в первой половине первого тысячелетия до нашей эры. Древняя Греция оказалась наследницей всего этого научного богатства.
- А как бы в общем сказать про эту древневосточную науку? - задумался Илюша.
- Пожалуй, - заметил Асимптотос, - верней всего было бы сказать, что это была наука писцов, чиновников, казенных канцелярий. Постепенно там родился интерес и к самому искусству вычисления, а из него мало-помалу выросла и алгебра в виде первых решений квадратных уравнений. Причем пока еще никто не мог найти ни одной практической задачи на Древнем Востоке, для которой было бы необходимо решение квадратного уравнения. Поэтому историки и считают, что это решение искали не для практики, а именно из чисто научного интереса. Наука Вавилона, видимо, была выше египетской. Одним из замечательных достижений шумеро-вавилонских ученых было построение позиционной системы счисления. Она, правда, была не такая, как наша общепринятая десятеричная, а была шестидесятеричная. Она еще и у нас осталась в делении окружности на триста шестьдесят градусов, час мы делим на шестьдесят минут, а минуту на шестьдесят секунд".
...До замка, сколько бы до него там ни было, наши путешественники добрались в полной темноте и под проливным дождем. Последний, как подозревал Владимир, был делом рук Рамуса, поскольку прекрасная солнечная погода внезапно испортилась после того, как он что-то пробормотал и взмахнул руками, запнувшись о выступающий из дороги камень. Конечно, впоследствии, не значит вследствие, но некоторые основания у Владимира считать повинным Рамуса у него, несомненно, имелись. Когда в свете молний они приблизились к мрачной и во мраке казавшейся бесформенной громаде замка, подъемный мост был опущен, и посреди него сиротливо маячила какая-то фигура. Приметив ее, сэр Ланселот выхватил меч, издал воинственный клич и, не говоря худого слова, ринулся в схватку. Точно таким же образом поступил и его противник. Ничего не понимая в происходящем, Владимир и Рамус вцепились в толстую цепь, дабы не поскользнуться и не свалиться ненароком в ров, в котором мерещились голодные крокодилы.
Рыцари, между тем, осыпали друг друга страшными ругательствами, воздух, помимо атмосферного электричества, был наэлектризован проклятиями и свистящим железом.
Сколько времени продолжался поединок, неизвестно, но всему на свете приходит конец. Причем, иногда хороший. Рыцари, от которых валил пар, как по команде, вложили мечи в ножны, после чего ожидавший на мосту любезно поклонился.
- Могу ли я узнать имя доблестного рыцаря, оказавшего мне честь воспользоваться моим гостеприимством? - спросил он.
- Мое имя - сэр Ланселот Болотный, и, клянусь честью, вы в не меньшей степени можете рассчитывать на мое ответное гостеприимство и искреннюю дружбу, в знак которой покорнейше прошу назвать мне ваше имя, чтобы я мог поведать каждому о вашей доблести и учтивости, и вызвать на поединок любого, кто посмеет хоть одним словом выказать к нему малейшее непочтение.
- Я горд и счастлив тем, что могу принять у себя в замке, который отныне становится для вас вашим вторым домом, доблестного рыцаря, о подвигах которого многократно наслышан и не смел питать надежды, что он когда-нибудь окажет мне честь назвать меня своим другом. Имя же мое - сэр Мальбрук, и я нижайше прошу вас проследовать в замок и удостоить меня вашей беседы за дружеским ужином, который, конечно же, был бы несравненно богаче, знай я, кого судьба приведет сегодня вечером на этот подвесной мост.
Сэр Мальбрук поклонился, но сделал это столь неуклюже, что ноги у него поехали, и он неловко грохнулся на дерево моста. Сэр Ланселот ответил ему тем же. Просто удивительно, как оба они, твердо державшиеся во время поединка, оказались совершенно не готовы к более простой ситуации.
Цепляясь друг за друга и неоднократно падая, они все-таки поднялись, после чего сэр Мальбрук обратил внимание на то, что сэр Ланселот прибыл не один.
- Прошу прощения, мне крайне стыдно за свою оплошность, и прошу не считать ее невежеством и невежливостью... - начал он, протянув руку к мечу и уже собираясь было направиться к Владимиру и Рамусу, мокрыми мешками висевшими над рвом, когда сэр Ланселот остановил его гостеприимство, сказав, что его спутники
пока еще
не рыцари. Чем, по всей видимости, спас последним жизнь.
Впрочем, казусы на этом не кончились. Когда хозяин препроводил гостей в пиршественный зал огромный и пустой, то наотрез отказался сажать спутников сэра Ланселота за стол, мотивируя это тем, что в походах, может быть, рыцарь может разделить трапезу с кем угодно, но в данных обстоятельствах налицо совершенное нарушение этикета.
- Подумаешь, этикет, - пробормотал Рамус, но голос его был очень хорошо слышен по причине замечательного эха. - Все течет, все меняется. Вот, к примеру, недавно я слышал, что один король своим указом сократил количество обязательных фигур в танцах на балах до ста сорока, а рыцарям позволил танцевать без доспехов.
Сэр Мальбрук сделал вид, что не слышал, но, в конце концов, со скрипом согласился на просьбу сэра Ланселота, при этом поставив условием, чтобы сами рыцари сели на полагающиеся им согласно званию стулья, в то время как Владимира с Рамусом усадили за тот же стол на низкие скамеечки, чрезвычайно неудобные, так что над поверхностью стола торчали только их головы.
Впрочем, с этим еще можно было бы смириться, а вот...
Когда все, наконец, расположились за пустым столом, - причем, редкий случай, когда все остались недовольны, - четверо слуг внесли на копьях блюдо с огромным жареным кабаном. Водрузив его на пустой стол, они исчезли. Показались еще двое, с огромными кувшинами и чашами. Они встали за спиной у рыцарей. Еще двое внесли по маленькому кувшинчику и деревянной чашке, которые плюхнули перед Владимиром и Рамусом.
- Прошу!.. - сэр Мальбрук величественным жестом повел правой рукой в сторону кабана и остановил ее на отлете. В ней тут же оказался кубок с хлынувшим в него ароматным вином. Точно так же поступил и сэр Ланселот.
Громко глотая, они опустошили кубки, как по команде, вцепились в передние лапы кабана, ловким движением повернули вправо-влево, вырвали и шмякнули прямо на стол перед Владимиром и Рамусом. После чего, не обращая на них больше никакого внимания, продолжили трапезу, манером, который довел бы до сумасшедшего дома любое общество борьбы за культуру поведения за столом.
По окончании ужина, рыцари были унесены прямо на стульях в полагающиеся им опочивальни, остальным пришлось добираться до указанных им комнат самим. В своей клетушке, Владимир никак не мог уснуть, по причине слишком питательной еды; а когда ему это почти удавалось, за дверью, в коридоре, слышался громкий лязг, словно кто-то носился по замку в доспехах. Иногда подвывало. Едва забрезжил рассвет, лязг за дверью прекратился, переместившись под окно с решеткой. Судя по проклятиям, рыцари встали ни свет ни заря, чтобы в очередной раз подтвердить дружеские чувства.
На завтрак Владимир выполз, словно это он все утро наносил и получал удары вперемешку со сквернословием. С ненавистью взглянул на жареного зайца и некоторое время был даже рад, когда пес хозяина забрался под стол. Ощутив его присутствие по покусыванию ног, он скормил зайца ему, что, впрочем, если и отвлекло внимание пса, то ненадолго.
После завтрака рыцари, обнявшись, последовали в оружейную, предоставив Рамуса и Владимира самим себе. Первый, как оказалось, времени даром не терял. Он тоже слышал грохот ночью, и не замедлил узнать у кого-то из слуг его причину. Как выяснилось, какое-то время назад в замке состоялся пир. Одному из гостей, сэру Кому-то там Неудержимому, понадобилось выйти по срочному делу. Он вышел - и исчез. Поиски ни к чему не привели, однако утверждают, что иногда его видят по ночам мчащимся по коридорам замка со сложенными на животе руками и выпученными глазами. Рассказ Рамуса, разумеется, был сильно приукрашен средневековыми речевыми оборотами, совершенно изгнанными в течение последовавших веков из приличного общества.
Помимо этого, колдун нестандартный разжился еще одной любопытной информацией. В связи с хронической нехваткой золота, - обычное для рыцарей состояние, - в замке, где-то на нижних его этажах, обитал придворный алхимик, обещавший завалить владельца замка драгоценным металлом до верхнего уровня замковых стен, но на настоящий момент ничего кроме ущерба, суммарно превосходившего все затраты на походы против сарацин, не принесшего. Иной пользы, за исключением вреда, от него ждать не приходилось, но он в совершенстве овладел искусством во-первых, объяснять свои неудачи, а во-вторых, внушать уверенность в завтрашнем дне, что на него, в общем-то, махнули рукой, хотя сэр Мальбрук в последнее время стал серьезно задумываться над тем, чтобы показывать этого самого алхимика на ярмарках за деньги. Будучи до некоторой степени собратом указанного персонажа как по науке, так и по способностям, Рамус непременно решил с ним повидаться.
Помещение, выделенное алхимику, являло собой классическую средневековую лабораторию, как ее обычно изображают на рисунках и в фильмах, а потому заниматься описанием значило бы понапрасну терять время. Владимир, окинув его взглядом, сразу же обнаружил посреди творческого беспорядка многочисленные свитки, среди которых, возможно, присутствовал нужный Анемподисту. Сам хозяин, неопределенного возраста, жиденький, невзрачный, одетый в традиционный грязный балахон с непонятными символами, что-то прихлебывал из колбы. Он был настолько поглощен этим занятием, что едва бросил в сторону вошедших отсутствующий взгляд, возможно, определявшийся не химическим составом потребляемой жидкости, а царившей в подземелье удушливой атмосферой. Этот запах являл собой совершенно невероятную смесь ароматов, начиная со свежего аромата весеннего лугового разнотравья и заканчивая амбре давно нечищеного хлева. Владимиру это было внове, а учитывая его состояние после ужина, почти бессонной ночи и завтрака, вряд ли кто удивится, что эта атмосфера со страшной силой придавила его к полу. Для Рамуса же она, по всей видимости, являлась если и не привычной средой обитания, то чем-то сродным, поскольку он тут же затараторил то ли по-латыни, то ли на каком-то тарабарском языке, приветствуя, как он считал, собрата. Вскоре они уже бойко лопотали о чем-то своем, перейдя на нормальное наречие, не обращая внимания на Владимира, старавшегося незаметным образом заглянуть в свитки.
Но если среди них и содержалась искомая, то отыскать ее не представлялось возможным: все они были написаны на незнакомых ему языках, а то и вообще - исключительно рисунки.
Возле алхимического стола, между тем, завязалась дискуссия.
- Ртуть надо брать обязательно философскую, а не какую-нибудь там мастеровую, иначе получишь не красного льва, а фиолетовую собаку, - поучал алхимик.
- Ха! - в тон ему отвечал Рамус. - Ты бы еще вместо виноградного сока влил уксус... А резать надо непременно ножом, клинок которого перед тем восемь с половиной ночей нужно протирать чешуей крокодила каждый час, когда Меркурий своим жезлом коснется вершины пятой спицы заднего левого колеса алмазной колесницы...
- Это само собой разумеется, - кивнул алхимик, - и не подлежит обсуждению. Но вот в чем часто допускают ошибку, так это в количестве волос на кисточке львиного хвоста, ибо если оно делится ровно пополам, то дистиллировать льва нужно в обмазанной глиной реторте, а если поровну на одиннадцать частей, то в реторте, обмазанной жиром пятнистой свиньи. Только тогда он обратится в черного дракона...
- ...которого следует ухватить за хвост в пятницу, за крылья в среду, а во все остальные дни - за правую лапу, - подхватил Рамус. - Когда же он раскроет пасть, туда следует вложить раскаленный уголь фигового дерева, после чего он обратится в зеленую лошадь.
- Согни ее пополам, - победоносно сверкнул глазами алхимик, - так, чтобы она укусила себя за хвост, и помести в воду, ибо вода является универсальным растворителем, которому подвластны все вещества...
- ...кроме рыбы, - закончил Рамус.
Наступила мертвая тишина. Владимир быстро оглянулся и принялся наблюдать, как вытягивается лицо алхимика.
- Рыба не растворяется в воде, - пробубнил тот, - вода растворяет любое вещество, следовательно, рыба веществом не является, - наставительно заметил он.
- Это с одной стороны, - как-то свысока глянул на него Рамус. - Но если поместить рыбу в огонь, суть одну из природообразующих стихий, то она выйдет из нее дымом, растворяющимся в другой природообразующей стихии - воздухе. Следовательно, мы имеем прямое доказательство того, что рыба является веществом.
Алхимик принялся засучивать рукава.
- Шар-ла-тан! - отчетливо произнес он. Послышался отчетливый звук приводимого в доказательство аргумента, и на левой щеке Рамуса проступил четкий отпечаток ладони.
Теперь рукава засучил он.
- Не-веж-да! - заявил он, приводя свой аргумент.
Дальнейшая дискуссия происходила безмолвно.
- А нет ли у вас случаем книги, чтоб урожайность повысить? - наконец, не выдержал Владимир, поскольку научный спор, вступать в который он не желал, несколько затянулся. К этому времени лица Рамуса и его оппонента выглядели так, словно они на пару потревожили осиное гнездо.
Как ни странно, его вопрос послужил причиной прекращения симпозиума.
- Это кто? - подозрительно осведомился алхимик.
- Оруженосец сэра Ланселота, - пожал плечами Рамус.
- То есть, ему незнакомы трудности поиска философского камня?
- Нет, они ищут Грааль.
- Здесь?..
- Везде...
Алхимик с презрением пожал плечами.
- Тогда почему бы им не поискать его у альраунов, леприконов, гномов, грифонов, у ворон, наконец? Последние тоже имеют отношение к драгоценностям, в некотором смысле... Если уж гоняться за химерами, то, по крайней мере, в этом должна быть какая-то система. Вот, к примеру, мне рассказывали про одного магистра... Он, подобно нам, искал философский камень, и ради этого перекопал во владениях одного рыцаря все дороги, порушил большую часть каменных строений и добрался до фундамента замка, который тоже почти разобрал, если бы его настойчивость не пострадала от рухнувшей на него башни. Возможно, он заблуждался относительно правильности выбранного им пути, но в трудолюбии и последовательности ему отказать нельзя...
- Кстати о рухнувшей башне, - тут же подхватил Рамус. - Мне тоже вот рассказывали. Жил был в туманном Альбионе король, и звали его по традиции Артур. И вот захотел он как-то построить себе замок, всем на зависть... А надо сказать, что жители этого самого Альбиона строить совершенно ничего не умели. Взялись они когда-то в незапамятные времена возвести что-то, теперь уже неизвестно - что. Камней понатащили со всей округи, да что там округи - за сотни миль везли. Сколько по дороге бросили да утопили, не сосчитать. Из них потом древние римляне дороги строили, из брошенных. Чего и не строить-то? Валяются просто так, всего и делов-то - вместе подвинуть... Из тех же, которые чудом каким-то дотащили, взялись ваять. Только как? Известно как - на глазок. То есть положили один камень, прицелились куда-то, - на солнце, допустим, - и второй тащат, куда прицелились. Того не сообразили, погода там уж больно мерзкая, промозглая, куда ни пойди - везде туман. То есть, когда туману нету, уже праздник. Пока праздновали - опять туман. И строить в таких условиях - сущая мука. Вот они в этом тумане солнце заприметят, - по солнцу камень кладут; нет солнца, звезду какую яркую случайно углядели - на нее ориентируются; а как ни того, ни другого не случилось - одни кричат, другие на крик камень тягают. В общем, ворочали-ворочали, развиднелось как-то, видят - вместо прямой стены, по кругу камни поставили. Да еще как!.. Тут сверху промеж двух положили - это чтобы ворота обозначить, а тут промахнулись. Тут несколько ворот подряд сделали, а тут вообще ничего... Так и бросили, не стали достраивать. Назвали Стоунхэнджем, другим в назидание, и разошлись кто куда. Причем сколько потом не спрашивали строителей: откуда взялось? - только плечами пожимали. Мол, всегда тут так было, еще до нас...