Сэр Ланселот был ошеломлен простотой решения проблемы, которое не пришло ему в голову. Он хлопнул себя ладонью по лбу и застыл, опустив на стол руки так, словно показывал, какую рыбу ему удалось изловить накануне.
- Скажите, пожалуйста, а не проще было бы почистить ров, или, там, заменить в нем воду? - спросил Владимир.
Сэр Рыцарь укоризненно взглянул на сэра Ланселота.
- А вот оруженосцам своим нужно уделять больше внимания, ибо они - суть будущие рыцари, взращенные нами. И если их не обучать должным образом, то мы увидим плоды, подобные этому. Как же можно было очистить ров, если в нем развелось столько пиявок, что даже когда кто-либо проходил по подвесному мосту, они собирались в стаи кровожадно выглядывали из болота в ожидании, что этот кто-либо к ним свалится? Над водой постоянно висели тучи комаров и мошки, ко рву невозможно было приблизиться, не рискуя быть обескровленным... Но даже если бы и возможно, то как, скажи мне, менять в нем воду? И сколько понадобилось бы времени, чтобы ее вычерпать?..
- Но как же можно запомнить, какой камень на какое место класть? - вдруг усомнился сэр Ланселот.
- Очень просто. Нужно начинать с подземелий, это и есть самое сложное, как я уже говорил, - начал объяснять сэр Рыцарь. - Аккуратно переносить по одному и класть туда же, где он был прежде...
В самый разгар поучительной беседы, каким образом следует переносить замки с места на место, вернулся оруженосец хозяина, а затем слуги стали подавать на стол ужин. Скромный, по словам сэра Рыцаря, хотя присутствовало никак не менее пятидесяти блюд. И то, что на блюде лежала одна маленькая рыбка, или, скажем, какой-нибудь рябчик, роли не играло. Зато их было много, и менялись они чрезвычайно быстро.
Беседа также перескакивала с пятого на десятое, и состояла, по большей части, из воспоминаний сэра Рыцаря, обрывчатых и непоследовательных. Конечно, то, что творилось за стенами замка, его также интересовало, но не в такой степени, как собственная особа.
- Как обстоят дела с военными походами? - спрашивал он, и тут же пояснял. - К сожалению, по причине возраста я вынужден большую часть время не покидать этих стен, - сэр Рыцарь хлопнул рукой по столу, угодив по блюду. Слетевшее с посуды что-то жареное укатилось под стол, откуда немедленно послышалось чавканье. Владимир наклонил голову и увидел собаку, древнюю, как и все прочие обитатели замка. - Поскольку, - продолжал сэр Рыцарь, - память моя, в отличие от духа, стала значительно слабее. Дело в том, - пояснил он, - что у меня заведено в обычай, отлучаясь куда-нибудь вешать на ворота замка знак, долженствующий сообщить любому приходящему, что хозяин в отлучке. Однажды, отправившись в поход, я почему-то вернулся с полдороги. Обнаружив знак, я не захотел прослыть невежей и решил дождаться владельца. Но того все не было и не было. Я подъезжал к воротам каждое утро и каждый вечер, и уже даже начал было строить хижину неподалеку, когда, наконец, вспомнил, что сам являюсь хозяином замка, в который намереваюсь проникнуть...
- А что же твой оруженосец? Разве он не сопровождал тебя в поход? - удивился сэр Ланселот.
- О, мой оруженосец!.. Таких верных людей, как он, нет во всем белом свете, - ответил сэр Рыцарь, целиком и полностью отдаваясь плавному течению своих собственных мыслей. - Я обещал ему золотые шпоры, и он непременно получил бы их, если бы не его постоянная забота обо мне, своем рыцаре. Это может показаться странным, но он, желая обессмертить мое имя в веках, сопровождал меня в каждом походе. Как только начиналась битва, он, в отличие от прочих оруженосцев, вместе со специально нанятым человеком удалялся как можно далее и, взирая оттуда, диктовал ему повесть о совершаемых мною подвигах. Он подвергался страшной опасности, поскольку защитить его, не владеющего оружием, было некому...
- Почему же он не овладел оружием? - удивился сэр Ланселот.
- Он приравнял перо и пергамент к мечу и щиту, совершенствуя навык в обращении с первыми. Он создал великий труд обо мне, в котором каждое слово - сущая истина. Когда мне его читали, я сам удивлялся, сколько всего успел понатворить, незаметно для самого себя. Оно и понятно, со стороны виднее... Когда же повествование его было закончено, - по странному совпадению, одновременно с моим последним походом, - он вознамерился продавать его, а вырученные деньги често делить со мной, поскольку, по его справедливым словам, настоящим автором был я. Чтобы привлечь покупателей, он решил к каждому экземпляру приложить копию пера, которым повествование было написано. К сожалению, перья были проданы сразу, в отличие от труда, который, вне всякого сомнения, опередил свое время и будет востребован потомками, ибо содержит описания подвигов, равных которым не видел свет...
Сэр Рыцарь замолчал, давая возможность присутствовавшим в полной мере насладиться сказанным им словами. Впечатление от которых испортил Рамус, слишком усердо воздававший должное вину, в самом деле, бывшему великолепным. Стоило сэру Рыцарю замолчать, как все услышали тихое, но довольно явственное бормотание.
- Подумаешь - подвиги, повествование. Да я сам могу написать такое, что весь мир ахнет. Положим, я совершенно не знаю, кто этот рыцарь, но если меня попросят, я готов рассказать о любом его подвиге. Ну вот, к примеру, хотя бы об этом...
- Только посмей! - неожиданно вскричал сэр Рыцарь.
- Хорошо, молчу, - покорно пробурчал Рамус и тут же добавил: - Я - не то, что один мой товарищ. Он никогда не умел держать язык за зубами и по этой причине чуть не каждый день получал выволочку. Будь он сейчас здесь, то непременно получил бы как минимум здоровенную затрещину...
После этих слов, он сам едва не получил затрещину, но успел вовремя погрузиться лицом в лист салата, находившийся на столе прямо перед ним. Рука сэра Ланселота просвистела у него над головой.
- Оставьте его, - неожиданно добродушно сказал сэр Рыцарь. - Судя по его красному носу, он, должно быть, злоупотребляет вином?
- Он самозванец, - пропыхтел сэр Ланселот, поскольку, во-первых, Рамус в злоупотреблении вином замечен не был, а во-вторых, цвет его носа в настоящий момент всего лишь казался красным по причине освещения.
- Ну, пусть его, лишь бы верно служил... Мы ведь, кажется, говорили о замке? Да, он сильно обветшал, так что требует не только переноса, но и ремонта... Поднимаясь сюда по лестнице, вы не?..
- Упал, - не стал скрывать сэр Ланселот. - Три раза.
- О!.. Разве это упал?.. Вот, помнится, отправился я как-то в поход. Это был мой первый поход за море, и все казалось в диковинку. Пальмы, под листьями которых могли запросто укрыться от палящих солнечных лучей пятьдесят рыцарей с лошадьми и оруженосцами, великолепные дворцы, заслуживающие быть разграбленными, но исчезающие, как только к ним приближаешься, дикие животные, способные одним прыжком повергнуть наземь опытного воина... Таких, я, правда, не видел. И еще луна, словно из чистого золота, такая большая, что если бы ее переплавить на звонкую монету, лично мне хватило бы этих денег на десять жизней, проведенных в ежедневных пирах... Удача сопутствовала нам, мы выигрывали все сражения, в которые вступали, небо было голубым, а трава - зеленой.
- Трава? - безмерно удивился сэр Ланселот. - Но разве вы не шли по пустыне?
- По пустыне? - подхватил сэр Рыцарь. - Значит, песок - желтым. Мы овладели таким количеством добычи, что не в состоянии были везти ее с собой, и оставляли себе только самое ценное, а остальное просто бросая под копыта наших коней как никому не нужный хлам. В конце концов, было решено возвращаться назад, одержав очередную победу. Мы так и сделали, полонив каждый по знатному сарацину и заполучив столько золота и драгоценностей, что вся предыдущая добыча казалась сущим пустяком по сравнению с настоящей. Верные данному самим себе слову, мы повернули обратно, но стоило нам это сделать, как судьба, в свою очередь, повернулась спиной к нам. Дело в том, что навстречу нам двигалось сарацинское войско, попутно собирая брошенные нами вещи. Мы и подумать не могли, что оставляем за собой след, по которому нас безошибочно можно будет отыскать. Разгром был полным. Попробовали бы вы сражаться, когда у вас из доспехов вываливаются драгоценности, а позади, на веревке, мотается взятый в плен с целью выкупа богатый восточный рыцарь! Нас рассеяли по пустыне... Не знаю, что стало с моими товарищами, а я - угодил в плен. То есть, сначала в зыбучие пески, а уж потом в плен. Причем спас меня тот самый рыцарь, которого я вел на веревке. Она оказалась достаточно длинной, а я - достаточно красноречивым, чтобы он вытащил меня вместе с конем. Увы, судьбе было угодно сделать так, чтобы мой спаситель одновременно стал моим поработителем. Конечно, я пытался уговорить его отпустить меня, указывая на то обстоятельство, что, спасши меня от неминуемой гибели, он стал мне вторым отцом, но тут моего красноречия не хватило, и его природная жадность одолела отцовское чувство. Он заключил меня в высокую башню, словно какую-нибудь принцессу. Следует отдать ему должное, со мной обращались достойно моему высокому званию, и если бы не неволя, то вряд ли можно было пожелать лучшей жизни. Я ужасно страдал в ожидании выкупа, и, в конце концов, начал выцарапывать на предметах посуды, на и в которых мне приносили еду, рисунки, свидетельствовавшие о моем бедственном положении. После этого я выбрасывал их в окно, в надежде, что какой-нибудь соотечественник, подобрав мое послание, составит заговор с целью моего освобождения. Соотечественников было много, поскольку, как вы понимаете, война - это еще не повод для прекращения взаимовыгодной торговли - но мои послания к ним не попадали, а может быть, они, получив драгоценную посуду, не обращали внимания на мои рисунки. Сарацин несколько раз делал мне замечания, чтобы я прекратил, но я не мог этого сделать, - мне хотелось поскорее обрести свободу. В конце концов, после того как я отправил за окно последний предмет десятого сервиза, - каждый на восемьдесят персон, - терпение его лопнуло, и он, не дожидаясь выкупа, повелел выкинуть в окно меня. Сотрясение от моего падения было таково, что рухнуло несколько зданий. Они ведь строят из глины, не будучи знакомы с истинной... этой... как ее... архитектоникой... Надеюсь, мой уважаемый гость простит меня за то, что я, поддавшись воспоминаниям, невольно перешел на греческий?
Клевавший носом сэр Ланселот был не против.
- Но можешь ли ты представить себе, какое разочарование пришлось испытать мне, когда я вернулся в родной замок? Что я был вправе ожидать, когда слава о совершенных мною подвигах летела впереди меня за много миль? Когда я вошел в этот зал, гордый своими свершениями, то первым вопросом, который я услышал, был: "А где ты, собственно говоря, пропадал?.."
Многие люди, отправляясь в путешествия, предпочитают ознакомиться с литературой, описывающей те места, которые они намереваются посетить. И, наверное, кому-то нравится посещать средневековые рыцарские замки, с которыми связаны легенды, иногда романтичные, иногда жутковатые, но, в любом случае, дающие возможность хотя бы на недолгое время переместиться в прошлое, в полной мере ощутить себя персонажем давно прошедшей эпохи... И, может быть, кому-то из путешественников поможет книга, написанная Екатериной Вячеславовной Балобановой, которая называется "Легенды о старинных замках Бретани". К сожалению, книга, хоть и несколькими изданиями, но вышла очень давно и в наши дни не переиздавалась (надеемся, что пока). К счастью, ее можно найти в интернете, а мы приведем из нее одну легенду полностью. Она называется
"ТАИНСТВЕННЫЙ ЗАМОК
Говорят, что в одной из цветущих долин горной Бретани стоял когда-то в старые годы большой укрепленный замок и даже скорее крепость, чем замок, - с зубчатой стеной, рвом и бойницами. Этот замок при последнем его владетеле, Луи де-Шаталэн, вместе с ним ушел в землю, когда мрачные дни для Бретани миновали. Дорога в эту долину совсем исчезла - все о ней забыли, и до поры до времени не найти ее ни пешему, ни конному.
Отец Луи, граф Гильом де-Шаталэн, живя в своем замке, не принимал участия в тех междоусобицах, что раздирали Бретань во время Столетней Войны, отчасти благодаря его родственнице, Жанне де-Монтфорт, призвавшей себе на помощь англичан. Англичане, не стесняясь, хозяйничали в Бретани, и это сильно не нравилось всем истинным бретонцам. Не нравилось это и графу де-Шаталэн, который заперся в своем замке и выходил сражаться лишь с отрядами, угрожавшими его собственным владениям.
Граф давно овдовел и сам воспитывал своих трех сыновей, а в доме распоряжалась старая графиня, его мать, очень гордая женщина, но любившая горячо своих внучат, особенно младшего, Луи. Был это очень странный мальчик, с бледным, словно прозрачным личиком и глубокими, голубыми глазами. С раннего детства все окружающие думали, что мир для него слишком тесен и что уйдет он от житейского зла в монастырскую келью. Не хотел сначала и слышать об этом отец Луи, но затем и он помирился с этой мыслью. Все время мальчики проводили, играя и забавляясь в огромных залах замка, где по стенам развешены были портреты предков, или же разгуливая и резвясь в большом парке, примыкавшем к самому замку. Но Луи не любил ни гулять, ни играть с братьями и, целыми часами просиживал под развесистым платаном в своем парке и слушал рассказы старой бабушки обо всем, что только она знала, - о городах и людях, о море, кораблях и животных.
- Когда вам исполнится семнадцать лет, внуки мои, - говаривала старая бабушка, - вы наденете стальное вооружение рыцарей, и отец отвезет вас или ко двору французского короля, или в какой-нибудь военный лагерь, чтобы биться с врагами Бретани. Ты же, Луи, уйдешь молиться за твою несчастную родину.
Никого из братьев не тянуло так вдаль, как Луи, но не монастырь привлекал его, а горы и особенно море, которого он никогда не видал, но которое, со слов бабушки, казалось ему чем-то совершенно необыкновенным и восхитительным.
Но вот, исполнилось старшему брату семнадцать лет, и отцу волей-неволей пришлось везти его к своему сюзерену, французскому королю. Раз или два юный воин возвращался на короткое время домой, и младший брат всегда с жадностью принимался его расспрашивать, но старший брат говорил только о турнирах, битвах, да осадах и ничего не рассказывал ему ни о простых людях, ни о море.
- Моря я так ни разу и не видал, а каких там еще нужно тебе людей? - Ведь я же только и делаю, что рассказываю о наших битвах и празднествах.
Совсем не удовлетворяли мальчика эти рассказы старшего брата.
На следующий год уехал из дому и второй брат. Но он вскоре вернулся, навезя с собою множество книг и каких-то машин. Тут заперся он в своей башне, и густой дым днем и ночью так и валил из трубы его комнаты. Когда младший брат приходил к нему и спрашивал, что он делает, он всегда отвечал рассеянно:
- Ищу золота.
- Зачем оно тебе?
- Чтобы покорить мир.
Совсем не удовлетворяли эти слова младшего сына графа, и с тревогою смотрел он на бледное и сумрачное лицо брата.
Наконец, и самому ему исполнилось семнадцать лет, и повез его отец в монастырь, стоявший на самом берегу моря: там, думал он, юноше будет всего лучше, - не любит он ни войны, ни битв, ни турниров.
Солнце только что село, когда они подъехали к монастырю, и граф, переночевав и сдав сына настоятелю, на рассвете выехал в обратный путь, торопясь вернуться в свой замок, так как без него он не имел надежного защитника: старший сын был в отъезде, а второй, - алхимик, оказался негоден для военных подвигов.
Проводив отца, пошел Луи бродить по берегу моря. В первый раз в жизни видел он его. На море была сильная буря: волны так и ходили огромными валами, тучи черным пологом нависли над морем и землею, молнии так и сверкали в них среди раскатов грома и рева ветра. Смотрел Луи на эту картину и, казалось, сердце замирало в его груди и душа росла от какого-то неиспытанного еще чувства, и с неодолимою силою потянуло его туда, в эту бушующую стихию, в полное жизни, неукротимое, бурное море.
Недалеко от берега стоял корабль; его страшно качало; вокруг него вставали высокие водяные горы, поминутно грозившие поглотить его, и он то скрывался за гигантским валом, то снова дерзко взлетал на самый гребень волн.
Охваченный непонятным волнением, не зная страха, не понимая опасности, смотрел Луи на эту картину, и захотелось ему пробраться туда, на корабль. На берегу была лодка, и Луи, не задумываясь, спихнул ее в воду: ему не раз случалось управлять лодкой, катаясь по пруду своего парка, и он думал, что это все ровно, что в море. Волны, бешено налетая, перекатывались через лодку, но Луи все держал вперед, настойчиво стремясь к своей цели. Но вдруг свет погас в его глазах; полный мрак окружил его, и он ничего больше не помнил.
Когда пришел он в себя, он лежал на палубе корабля, и девушка необыкновенной красоты поддерживала его голову. Видя, что он пришел в себя, она поцеловала его в лоб.
- Дай Господи, чтобы человек этот остался жив, - сказала она.
Когда буря стихла, его отвезли на берег. Едва успел он ступить на мокрый песок прибрежья, как в монастыре зазвонили колокола, и Луи при звуке их вступил в обитель с тем, как думал он, чтобы никогда больше уж не покидать ее.
Вскоре узнал он, что на корабле этом находилась принцесса, невеста Эдуарда - английского принца. Она-то и приказала спасти безумного пловца и употребляла все усилия, чтобы вернуть его к жизни.
Эта чудной красоты принцесса поселилась недалеко от монастыря, и с тех пор Луи часто видал ее и всегда с жадностью слушал все, что рассказывали о ней монахи.
Поселился Луи в монастыре с тем, чтобы навсегда отречься от мира, от мирских помыслов, суеты и тревог земной жизни, но чем дольше жил он в монастыре, чем больше видал всякого пришлого и захожего люду, чем больше смотрел он на бурное море с появлявшимися на горизонте кораблями и барками, - тем больше начинал он интересоваться людьми, тем сильнее начинало тянуть его к ним. Их земной мир казался ему куда прекраснее тихой обители: его тянуло в горы - взбираться на недоступные вершины, переправляться через ошеломляющие пропасти, бороться с бурями в сердитом море, проникнуть в неведомые страны! Он рвался душою к людям и так хотелось ему побольше узнать о них и их жизни! Не раз принимался он расспрашивать об этом монастырскую братью, но монахи и сами мало знали о земной жизни, а если и знали, то старались забыть, и ему советовали уклоняться от этого знания.