замка Ганж, где у нее будет масса времени оплакать горючими слезами утраченную репутацию, загубленную честь и потерянное для нее наследство.
— Вот уж воистину адский план! — восхитился Вальбель. — Как только тебе удалось такое придумать! Надо признать, шевалье, ты превзошел нас в нелегком искусстве, именуемом «обман и разорение женщин».
— Друзья мои, — ответил де Ганж, — есть вещи поистине досадные, однако необходимость заставляет нас преодолевать неприятности. Если женщина внушает мне страсть, я обязан овладеть ею; когда она становится богаче меня, я обязан разорить ее. Если те, кто все имеет, но ничего не желает, не станут делиться с теми, кто всего желает, но ничего не имеет, тогда в мире не будет ни справедливости, ни равновесия.
— Но что скажет на это маркиз? — спросил Вальбель.
— У него есть своя выгода: если дельце выгорит, у него будет столько денег, сколько у него никогда не было, а значит, он сможет купить столько женщин, сколько пожелает. Так что сами видите: я всего лишь тружусь на благо собственной семьи. О, поверьте мне, друзья мои, я гораздо более разумен и порядочен, чем может показаться на первый взгляд.
— Но когда ты снова захочешь нам это доказать, — с ухмылкой ответил Вальбель, — не пытайся прибегать к той логике, с помощью которой ты только что пытался убедить нас помочь тебе. Впрочем, решение принято, пора распределять роли. Ты, дорогой герцог, будешь первым, а я последую за тобой.
— Вот и прекрасно, — кивнул Кадрусс. — Однако, если при работе на шевалье мне подвернется случай овладеть красавицей, смею заверит^ вас: я никого не стану звать на помощь.
— Именно этого мне бы и хотелось, — ответил де Ганж. — Ибо более всего я опасаюсь, как бы труды наши не пропали даром. Но не станем загадывать заранее. Не исключено, что красотка ускользнет от всех. Так что будем действовать по обстоятельствам и пустимся в плавание по бурному морю, не дожидаясь, пока начнется настоящий шторм.
Несколько бутылок шампанского, а также вина с виноградников, произрастающих в долине Роны, скрепили возлиянием сей гибельный план, и сообщники приступили к разработке деталей.
Веселый и шумный карнавал, начала которого с нетерпением ожидали в Авиньоне, как нельзя лучше способствовал осуществлению коварных замыслов шевалье, получивших полное одобрение Теодора, Для начала 0ыло решено сделать достоянием сплетен связь маркизы с обоими приятелями коварного шевадье, и аббат ввел предателей в дом к г-же де Ганж, А так как молодые люди обладали всеми качествами, чтобы нравиться и быть принятыми в высшем свете, Эфразия встретила их любезно и радущно.
А через день мать герцога де Кадрусса устроила у себя грандиозный бал* куда юный сеньор незамедлительно пригласил маркизу.
Несмотря на всю свою добродетель, г-жа де Ганж еще пребывала в том возрасте, когда пристрастие к развлечениям берет верх над рассудительностью, а потому она не пропускала ни
одного увеселения из тех, которые, по ее разумению, не могли побудить ее нарушить свои обязательства. Со времени происшествия в доме графини де Дони она выходила очень часто, ибо ощущала настоятельную потребность развеять печаль, в которую ее погрузила ссора с мужем, случившаяся из-за коварства графини де Дони. А так как приглашение графини де Кадрусс не внушило ей никаких подозрений, она с превеликой радостью приняла его.
Какой бы безупречной красотой ни была наделена женщина от природы, она всегда стремится подчеркнуть ее при помощи нарядов, и маркиза не являлась исключением. Всем своим видом она доказывала, что в честной женщине кокетство может соседствовать с приличиями, а желание украсить себя — с набожностью. Впрочем, разве в праздничные дни служители Церкви не облачаются в лучшие свои одеяния, показывая тем самым пример прихожанам? Приятное взору благотворно влияет на душу. Не будь алтарь украшен цветами, не будь облачение священнослужителей покрыто золоченым шитьем, как знать, не умалила бы скудость церковного убранства религиозного рвения прихожан?
Маркиза де Ганж прибыла на бал в великолепном платье и тотчас затмила собой всех женщин. Маркиз и аббат ехать на бал не пожелали, и сопровождать маркизу вызвался шевалье. В доме у герцогини маркиза встретила такой же восторженный прием, какой прежде ей был оказан в доме герцога де Гаданя. Тут же вспомнили, что в Париже она танцевала с самим Людовиком XIV и король оказывал ей предпочтение перед прекрасной Манчини; подобные разговоры надолго
приковали к г-же де Ганж всеобщее внимание, и от желающих пригласить ее на танец не было отбоя.
Один только Кадрусс, желая выделиться из толпы поклонников, делал вид, что нисколько не интересуется маркизой; шевалье, напротив, окружал невестку вниманием и заботой, придавая ухаживаниям своим исключительно пристойную форму, что, надо сказать, давалось ему с большим трудом.
В восемь часов вечера герцог де Кадрусс равнодушным тоном пригласил маркизу подышать воздухом; она согласилась, покинула танцевальный зал и отправилась за герцогом в дальнюю комнату; шевалье последовал за ними.
В комнате, куда хозяин приводит гостью, стоит стол, уставленный прохладительными напитками. Разгоряченная танцами маркиза с удовольствием берет прохладный бокал из рук Кадрус-са, делает глоток... плотная пелена застилает взор Эфразии, и она, не в силах сопротивляться действию сильнейшего снотворного, без чувств падает на стоящее рядом канапе. Слуги поднимают безжизненное тело несчастной женщины, укладывают его в карету, запряженную четверкой лошадей, и возница; повинуясь приказу, мчит в местечко Кадене, принадлежащее семейству Кадрусс. Большую часть пути* а именно семь лье, отделяющих селение от Авиньона, карета едет по дороге, ведущей в Экс. Затем она сворачивает на тропу, ведущую на берег Дюранса, где на возвышении раскинулось селение Кадене, в центре которого, на высоченном фундаменте, громоздится родовой замок Кадруссов; замок прекрасно виден с дороги.
От дорожной тряски маркиза просыпается; опустив окошко, она высовывает голову и кричит кучеру, чтобы тот остановился. Крики маркизы привлекают внимание двух всадников в масках, сопровождающих карету. Один из них, подъехав к окошку, одной рукой грубо зажимает несчастной рот, а другой пытается схватить ее за горло. Вывернувшись, маркиза откидывается на подушки сиденья.
— Ах, Господь милосердный! Где я, куда меня везут?! — в ужасе восклицает она. — Что со мной будет? Отчего я все время становлюсь жертвой собственной неосмотрительности?
— Успокойтесь, сударыня,— доносится из глубины кареты незнакомый голос. ~ С вами не случится ничего плохого, во всяком случае ничего, что могло бы оскорбить хорошенькую женщину.
— Так, значит, это господин Кадрусс решил так жестоко подшутить надо мной?
— Нет, сударыня, он здесь ни при чем,
— Тогда, значит, щевалье де; Ганж? Только эти двое были со мной, когда я выпила сонное зелье!
— Нет! Ни один из тех, кого вы назвали, здесь ни при чем.
— Но разве я не была на балу у герцогини де Кадрусс?
— Вы там были, сударыя.
— И разве со мной не было шевалье де Ганжа?
— Он там был, сударыня.
— А разве не он дриказад похитить меня?
— Нет, сударыня. Вы правы только в одном: в бокале, который вы изволили пригубить, действительно было растворено сильное снотворное. Но когда вы выпили его, ситуация изменилась:
некий человек, давно и страстно в вас влюбленный, завладел вами. И в ту минуту, когда шевалье де Ганж и герцог де Кадрусс бросились за помощью, человек, которого мы упомянули, усадил вас в карету, поручив нам позаботиться о вас. Мы уже приближаемся к месту нашего назначения, и скоро вы, сударыня, сможете познакомиться с вашим похитителем, а он будет иметь счастье припасть к вашим стопам. Полагаю, вы не будете с ним слишком суровы, ибо вина его заключается только в том, что он не смог устоять перед вашей красотой.
— Я ничего не прошу! — в отчаянии воскликнула маркиза. — Я не хочу ничего слышать, никого видеть, я хочу, чтобы вы высадили меня на дороге, я сама вернусь обратно в город! Увы, в вашем обществе я рискую вновь подвергнуться недостойному обращению! Пожалуйста, прикажите остановить карету!
— Высадить вас здесь, сударыня? В этой долине, где прячутся протёС?а(нты? Да ведь они безжалостно убивакУг всех; к?о дерзает обнаружить их пристанище!
— О, протестанты не страшны мне — в отличие от вас! Они защищают свои права, вы же покушаетесь на мою честь. 'Протестанты, коими вы пытаетесь меня устрашить, издавна населяют этот край, но сколько я здесь Живу, никогда у меня не было повода жаловаться на них. Они молятся тому же Богу, что и я, и не оскорбляют меня так, как э1ч> делаете вы. Оставьте меня, отпустите, или я стану звать на помощь!
Результатом сей угрозы был приказ кучеру ехать еще быстрее, а вдобавок невидимая рука захлопнула деревянные створки на окнах кареты.
235
— Что ж, придется ехать навстречу судьбе, — произнесла несчастная маркиза. — Я совершила оплошность и должна быть наказана. О Спаситель милосердный, к тебе я взываю, защити меня от грядущих опасностей; не оставляй добротой своей, не покидай в несчастьях слабую добродетель! Ах, если Ты позволишь восторжествовать преступлению, как сможешь Ты потом отомстить за него?
Еще час езды, и карета остановилась. Кругом царил кромешный мрак. Дверца открылась, и маркизе велят выходить. Вглядевшись в ночную тьму, г-жа де Ганж сообразила, что экипаж ее стоит посреди широкого двора, со всех сторон окруженного высокими стенами. Всадники, сопровождавшие карету, спешились и, схватив несчастную женщину за руки, заставили ее подняться по высокой лестнице, втолкнули ее в темное помещение и тщательно заперли за ней дверь. Когда глаза г-жи де Ганж привыкли к темноте, она разглядела, что находится в просторной комнате с несколькими окнами, забранными прочными с виду (и не только, как смогла она вскоре убедиться) решетками. Она стояла, в ужасе вслушиваясь в удалявшиеся шаги, и мертвая липкая тишина постепенно окутала ее с головы до ног.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Нетрудно догадаться, что, наделенная живым умом и еще не забывшая недавних своих страданий, г-жа де Ганж предалась печальным размышлениям. О, сколько горестных вздохов исторглось из груди ее, сколько слез пролила она, глядя на окружавшие ее сумрачные стены! Внезапно необычное возбуждение охватило ее, и она зашагала по залу, пытаясь оценить подлинные его размеры; неожиданно ей показалось, что в одной из стен приоткрылась дверца. Было темно, место, где она стояла, освещалось лишь слабыми лучами бледного ночного светила, то и дело скрывавшегося за бегущими по небу облаками. Улучив минуту, когда луна вновь засияла на небе, маркиза стрелой понеслась к загадочной двери, распахнула ее и вбежала в небольшой кабинет, освещенный неверным светом маленькой лампы.
Маркиза оглядывается... О ужас! Перед ней на столе лежит вскрытый труп; часть членов сего трупа, аккуратно отрезанных, разложены рядом. По всей вероятности, несчастная нечаянно попала в анатомический кабинет, принадлежащий владельцу замка. С жутким воплем Эфразия мчится обратно; колени у нее подгибаются, она спотыкается, и только страх и крайнее возбуждение еще заставляют ее сердце биться, иначе бы она уже отдала Богу душу. Но выхода из
кошмарного замка нет... нет и никакого способа убежать... А тем временем дверь, отворившаяся без всякого участия пленницы, так же, без чьего-либо вмешательства, захлопывается, скрыв от глаз пугающую картину, подготовленную невидимым хозяином здешних мест для несчастной маркизы.
— Ах! — с дрожью в голосе восклицает она. — Наверняка я видела останки жертвы жестоких чудовищ, обитающих в этом замке. Вот и меня ждет такая же участь!.. О, как мне спастись отсюда?
И едва дыша, она замирает, опасаясь прислониться к стене. Сквозь зарешеченные окна в темный зал по-прежнему льется бледный свет луны. Внезапно раздается оглушительный раскат грома: начинается гроза, и комната наполняется тысячью призраков, корчащихся в отсветах прорезающих небо молний... Несчастная маркиза в ужасе бросается вправо, но упирается в стену... Желая оказать нам услугу, небо не всегда предупреждает нас о своем благоволении. Уткнувшись в стену, Эфразия, сама того не зная, включает неведомый ей механизм, под действием которого открывается еще одна дверь, за которой просматривается узкий коридор. Помышляя только о грозящей ей опасности, не думая о том, что в конце коридора ее может поджидать коварный враг, она выскакивает из темного зала в коридор... подбегает к лестнице и мчится вниз. Очутившись во дворе замка, она, пользуясь непогодой, прогнавшей со своего места привратника, бежит к решетчатым воротам, раскачивает задвижку, та поддается, ворота распахиваются... Эфразия свободна!
К счастью, преступники не могут всего предусмотреть!"
Гроза усиливается. Что станет с Эфразией? Ведь она ехала на бал, а потому платье у нее очень легкое и на ней надеты ее лучшие украшения! Никто не защитит ее от опасностей, грозящих в столь поздний час молодой женщине, увешанной бриллиантами и одиноко бредущей по незнакомой ей местности! Но несчастная маркиза помнит только о неведомых недругах, обманом завлекших ее в кошмарный замок, откуда ей чудом удалось выбраться, и она изо всех сил рвется вперед... Но увы, она не знает, что торная дорога находится позади, впереди же ни дороги, ни тропинки, ни деревца...
Гроза свирепствует; молнии сверкают все чаще и чаще; электрические разряды, вспыхивая в нескольких местах одновременно, воздействуют на массы эфирного вещества, вещество воспламеняется, и тем, кто смотрит сейчас на небо, кажется, что в небесах идет отчаянное сражение. Подобно судному гласу, громовые раскаты устрашающим эхом отдаются в долине, над которой высится замок. Ослепшая от молний, сверкающих, похоже, исключительно для того, чтобы погрузить ее утомленный взор в еще большую тьму, Эфразия чаще спотыкается, нежели делает шаги. Ее нежные ножки в легких туфельках путаются в толстых корнях и ползучих ветвях виноградных лоз: блуждая во мраке, маркиза забрела на виноградник.
Наконец хляби небесные отверзаются, и на землю обрушиваются потоки дождя, мгновенно превращающие почву под ногами Эфразии в жидкую грязь. Молнии сверкают по-прежнему, и вот уже от небесного огня впереди вспыхивает хижина; ужас, охвативший маркизу, становится
поистине нестерпимым, и она бежит, не разбирая дороги, навстречу собственной погибели. Жалобные крики несчастных, чье достояние поглотил огонь, долетают до ее ушей вместе со звоном колокола, которым, согласно опасному предрассудку, во время пожара народ велит оглашать окрестности. Раскаты грома сопровождаются сверканием молний, и можно подумать, что природа, возмущенная человеческими преступлениями, вознамерилась вновь ввергнуть род людской в небытие, откуда доброта Господа некогда извлекла его.
Эфразия идет, пригибаясь то от порывов ветра, то от громовых раскатов, — она напоминает юную иву, терзаемую грозой. Незаметно она выходит на вспаханное поле, где каждая борозда наполнена водой; увязнув окончательно, она останавливается и, ни на кого больше не надеясь, начинает призывать смерть. Словно юная лань, загнанная охотниками, она призывает молнии даровать ей гибель прямо в этом поле, готовом стать ее последним земным пристанищем.
Раздается шум — кто-то бежит к ней. Измученная, промокшая, маркиза уже не знает, радоваться ей или бояться этих людей.
— Что вам от меня нужно? — кричит она.— Зачем вы меня ищете? Вы хоти?е меня убить? В таком случае позвольте мне лучше умереть прямо здесь: небо исполнит мое желание, а я предпочитаю погибнуть от его руки, нежели от вашей.
— Идемте, идемте, сударыня, — говорят ей, — вам больше не удастся обмануть нашу бдительность! Ведь мы могли поплатиться жизнью за ваш побег! Ну ничего, теперь мы будем начеку и на всякий случай закуем вас в тяжелые цепи, чтобы вы даже помыслить не могли о побеге.
С этими словами двое мужчин хватают ее набрасывают ей на плечи принесенный с собой плащ и, поддерживая ее с обеих сторон, ведут обратно в замок. Не в силах сопротивляться, она идет за ними. Войдя во двор, один из провожатых покидает ее, а второй отводит ее в зал — тот самый, куда ее привели в первый раз. Несчастная стоит одна в темноте, но вскоре провожатый ее возвращается со свечой. Боже милостивый, кого она неожиданно узнает в нем! Правду говорят: небо всегда готово помочь добродетели. Маркиза видит перед собой Виктора, преданного лакея графа де Ганжа, о котором мы упоминали в начале нашего повествования. Возымев недовольство своим молодым хозяином, Виктор покинул его и поступил на службу к герцогу де Кадруссу. Виктор тоже узнал свою молодую хозяйку.