— Я полагаю, — тоном искреннего сострадания отвечает де Ганж,— что Теодор влюблен в вас.
— О нет, нет, — живо возражает маркиза, уверенная, что саму эту мысль следует уничтожить вовсе, — не говорите так, брат мой! Брат ваш, в отличие от вас, необычайно суров, и ему повсюду мерещатся преступления. И все же он, как никто иной, не может не быть убежден, что я никогда не совершала тех проступков, которые он мне приписывает.
— Если вы к строгости прибавите еще и скупость, — отвечает шевалье, — то, поверьте, вы нисколько не ошибетесь. Выгода — бог, которому он всегда усердно служит, а потому источник его злости кроется в завещании. Вынужденный, как и я, довольствоваться пенсионом, он крайне огорчен, что управление наследством уплыло из рук маркиза. Управляй наш брат наследством, он бы тотчас поправил свои дела, а значит, выделил бы нам большее содержание.
— Понимаю, — молвит г-жа де Ганж, — но ничего поделать не могу. Нельзя нарушать волю завещателя, и матушка моя делает все так, как предписал в своем завещании г-н де Но-шер.
— Аббат, как и Альфонс, со временем осознает свои заблуждения, — продолжил де Ганж, — а во мне вы всегда будете иметь и ходатая, и лучшего друга.
Расточая льстивые речи и лицемерные утешения, предатель одновременно рыл для несчастной яму, куда в скором времени намеревался ее столкнуть.
Ах, сколь гнусны предательство и ложь! Но когда они идут на службу к лицемерам, стремящимся приписать их преступления добродетели, они мерзки вдвойне!
Г-жа де Шатоблан намеревалась отсутствовать неделю, и все эти дни дочь с нетерпением ожидала ее возвращения: при одной только мысли о скором приезде матери ее охватывала несказанная радость. Но вдруг приходит письмо, где г-жа де Шатоблан неожиданно призывает ее к себе, и "как можно скорее. При этом адрес указан столь неразборчиво, что легко можно ошибиться. Эф-разия бросается исполнять просьбу матери, но так как ее собственную карету взяла г-жа де Шатоблан, она без промедления садится в дилижанс, отбывающий в Марсель, и по прибытии в город велит высадить себя на Большом бульваре, возле дома, описание которого дано крайне неразборчиво. Стремление как можно скорее увидеться с матушкой заставляет ее забыть об осторожности, и она, взбежав по лестнице, смело стучит в дверь. Каково же ее удивление, когда дверь ей открывает Вальбель! Нося одно имя со своим дядей, знаменитым флотоводцем, Вальбель занимает сейчас его дом, ибо дядя отбыл в экспедицию вместе с герцогом де Вивонном.
— Сударыня! — восклицает Вальбель. — Каким счастливым ветром занесло вас к нам в город? И чему я обязан счастьем видеть вас у себя?
Смутившись, Эфразия не знает, что ответить.
— Сударь, — наконец произносит она, теребя в руках письмо, — я думала, что стучусь в дом своей матери. Отбыв в Марсель, матушка заболела и призвала меня к себе. Вот письмо и адрес. Мне показалось, что в нем указан именно этот дом.
Вальбель смотрит на адрес, и ему кажется, что там написано где кончается Бульвар, а не где начинается Бульвар. Он предлагает свой вариант
г-же де Ганж, та соглашается и, безмерно взволнованная, разворачивается и хочет спуститься вниз, дабы отправиться на поиски нужного дома.
— Марсель — очень большой город, — произносит Вальбель, удерживая ее. — Давайте я пошлю своих людей отыскать нужный вам адрес, а пока позвольте мне предложить вам отдохнуть у меня в доме.
— Сударь, — отвечает Эфразия, — мне кажется, вы сейчас один, а потому приличия не позволяют мне принять ваше предложение.
— Нет, сударыня, — живо отвечает он, — я здесь не один.
И, взяв маркизу за руку, ведет ее в комнату, где сидит женщина лет тридцати пяти.
— Позвольте вам представить мою кузину, г-жу де Муассак, — говорит Вальбель. — Она исполняет роль хозяйки и рада будет оказать вам любую помощь.
Видя нетерпение Эфразии, молодой граф, не тратя времени на комплименты, сразу приступает к делу.
— Дорогая кузина, — обращается он к женщине, — мне кажется, лучше всего будет вам самой сходить и отыскать дом г-жи де Шатоблан, а потом проводить туда госпожу маркизу. Ибо я вижу, что гостья наша волнуется без.всякой меры.
— О сударыня, я буду вам так благодарна! Но давайте вместе искать дом матушки, так будет лучше.
— Я не переживу, если вы возьмете на себя этот труд, сударыня, — отвечает Вальбель. — Вы устали, а поиски могут увести вас далеко, на окраину города. Так что позвольте моей кузине самой заняться ими.
— Для меня эта прогулка не составит никакого труда, — проговорила кузина. — Напротив, я буду только рада, ведь таким образом я разделю с г-ном Вальбелем труды, от коих мы обязаны избавить такую любезную и почтенную даму, как вы. Оставайтесь здесь и спокойно ждите меня. Будьте уверены: если понадобится, я трижды обойду город и вернусь только после того, как повидаю г-жу де Шатоблан.
С этими словами достойная кузина бегом пускается на поиски дома г-жи де Шатоблан. Оставшись наедине с Вальбелем, г-жа де Ганж, безмерно взволнованная, отказывается даже присесть.
— Сударыня, — обращается к ней граф, прекрасно понимающий причину ее тревоги, — раз я кажусь вам столь опасным, что вы не рискуете провести со мной наедине ни минуты, тогда идемте осматривать порт. Поистине, такого великолепного зрелища вам еще наблюдать не доводилось, оно не может не заинтересовать вас.
— Простите, сударь, но сейчас меня интересует только матушка.
— Чтобы отыскать дом вашей матушки, кузине понадобится не менее двух часов, а к этому времени мы вернемся. Впрочем, решайте сами, что для вас лучше — посвятить эти часы отдыху или же прогулке. На мой взгляд, вам лучше было бы отдохнуть, но, дабы вы не поняли меня превратно, уговаривать я вас не стану.
— Хорошо, сударь, идемте, идемте, я охотно пойду на прогулку, которую вы мне предлагаете.
Это решение показалось несчастной маркизе наиболее разумным. Они вышли из дома, и очень скоро зрелище пестрой жизни портового города полностью завладело вниманием г-жи де Ганж.
Отдавшись во власть впечатлений, она даже забыла о своем спутнике.
В самом деле, что может быть занимательнее, нежели наблюдать за смешением рас и народов, разных людей, гомонящих вокруг и подчиняющихся той круговерти, что царит обычно в местах оживленной торговли? Со стороны моря мы видим приставшие к берегу суда, откуда матросы, словно муравьи, сгружают товары, а затем, переправив их на берег, везут к негоцианту, алчно взирающему на заполняющие склад тюки и бочки в надежде получить изрядный барыш.
В то же время сколь печальное зрелище являет собой несчастный каторжник, что влачит свои цепи тут же, на многолюдном берегу! Когда-то он, мучимый жаждой обогащения, для удовлетворения своей страсти ступил на путь бесчестья, и теперь на челе его написан стыд, в глазах читается тоска, а сам он старается забыть, как когда-то, встав на путь преступления, он заглушил лучшие свои таланты, дарованные ему природой.
Красивая набережная пестрит людьми; взад и вперед слоняются толпы любопытных; деловые люди уверенным шагом рассекают людское море; отовсюду слышны шутки и веселый смех; повсюду царит безудержное оживление. Однако, когда присмотришься к этой разноликой толпе, понимаешь, что праздного люда тут мало, в основном кругом снуют трудолюбивые марсельские негоцианты, ухитряющиеся сохранять веселость даже в самые трудные минуты жизни. Можно сказать, что каждый, кто попадает в Марсельский порт, сам того не подозревая, становится участником одного из самых красивых спектаклей в мире. Г-жа де Ганж восхищалась всем, что открывалось ее взору, и не догадывалась, что и она стала одним из главных предметов любования публики, и светские люди, коих в то время на набережной было немало, с удивлением перешептывались, отчего эта очаровательная женщина совершает прогулку в обществе молодого человека, слывущего завзятым ловеласом.
Несчастная маркиза искренне наслаждалась прогулкой; ей даже в голову не пришло, что враги ее, желавшие не только соблазнить ее, но и обесчестить, специально отвели ее на набережную, чтобы ее предполагаемая связь с Вальбелем стала достоянием публики. Даже когда, к великому своему огорчению, она столкнулась с несколькими авиньонскими знакомыми и те с многозначительной улыбкой приветствовали ее, добродетельная Эфразия не заподозрила ловушку. А молодые люди, принадлежавшие к знатным фамилиям Авиньона и вхожие во все аристократические салоны, все эти Комоны, Тераны, Дар-кюзиа, Фурбены и Сенасы, завидев ее и ее спутника, кланялись ей и ее кавалеру, а потом вполголоса поздравляли Вальбеля с удачей.
На какой-то миг маркизе показалось, что в толпе промелькнул шевалье де Ганж; она рванулась в его сторону, но Вальбель удержал ее, заверив, что она ошиблась. Даже если бы это действительно был он, ей лучше не искать с ним встречи, ибо, по его мнению, вряд ли шевалье станет выслушивать ее объяснения. Скорее всего брат ее супруга станет порицать ее поведение и упрекать за поступок, который, как известно самой г-же де Ганж, совершен во имя соблюдения приличий и сохранения репутации. Скрепя сердце маркиза вынуждена была согласиться, и
прогулка продолжалась. Когда же два или три часа, отведенные г-же де Муассак на поиски дома г-жи де Шатоблан, истекли, они вернулись в дом Вальбеля.
Г-жа де Муассак уже ожидала их.
— Мне было очень трудно найти нужный дом, — сообщила она, — но я справилась с этой задачей. Г-жа де Шатоблан действительно проживает в доме, явившемся предметом споров, из-за которых она и приехала сюда. Дом этот находится на самой окраине города, и, чтобы добраться до него, надо ехать по Большому бульвару, ибо он находится в конце Бульвара. Именно сочетание в конце и было написано неразборчиво, отчего вы и ошиблись. Я имела честь говорить с вашей матушкой, сударыня. Ей уже лучше, и она очень сожалеет о недоразумении, случившемся из-за небрежно написанного адреса. Словом, она с нетерпением ждет вас.
— О сударыня, как я вам благодарна! — воскликнула Эфразия. — Теперь я хочу попросить вас еще об одной любезности, а именно чтобы вы без промедления проводили меня к матушке.
— Разумеется, — отвечал граф де Вальбель, — ни моя кузина, ни я не бросим вас; однако разрешите заметить, что время позднее, а вы прибыли ко мне рано утром, и с тех пор у вас ни крошки во рту не было.
— О нет, нет! Мы едем немедленно, умоляю вас, — отозвалась г-жа де Ганж. — Я не хочу злоупотреблять вашей порядочностью, и вы должны понимать, как страстно желаю я наконец обнять матушку.
— Хорошо, сударыня, — сказал Вальбель и приказал запрягать дядюшкин экипаж. — Я в ва-
шем распоряжении. И вы, и моя кузина слишком устали, чтобы идти пешком, так что давайте поедем туда в карете.
Втроем они садятся в карету и едут по Большому бульвару якобы к дому, где остановилась г-жа де Шатоблан. Вскоре г-жа де Ганж замечает, что экипаж выехал за пределы города, а так как на улице стремительно темнеет, несчастную путешественницу охватывает тревога, и, хотя за окном кареты перед ней открывается величественное зрелище отходящей ко сну природы, лоб ее хмурится от дурных предчувствий, а сердце в страхе трепещет.
— Не кажется ли вам, что мы проехали нужный нам дом? — робко замечает она. — Ведь если я не ошибаюсь, город остался позади...
— Поэтому я и сказала вам, — отвечает г-жа де Муассак, — что не намерена второй раз идти туда пешком.
И карета катит дальше. Наконец экипаж въезжает во двор небольшой, уединенно стоящей усадьбы.
Дом со всех сторон окружен фиговыми, апельсиновыми и лимонными деревцами, полностью скрывающими его от нескромных взоров путешественников, проезжающих по дороге. Один вход расположен со стороны поля, другой выходит в сад, сбегающий к берегу моря, темная, мерцающая серебром поверхность которого виднеется вдали.
Едва пассажиры вышли из кареты, как кучер развернулся и уехал. Испуганной г-же де Ганж ничего не оставалось, как проследовать за Валь-белем и его кузиной в дом. Они вошли в большую, слабо освещенную комнату с низким потолком. Кузина незаметно исчезла, и Эфразия
осталась наедине с распутником, в голове которого давно уже вызрел преступный план, как оскорбить ее и обесчестить.
Едва Вальбель видит, что он наконец остался один на один со своей жертвой, он падает перед ней на колени и взволнованно восклицает:
— Ах, сударыня, припадая к ногам вашим, я прошу вас простить мой обман, совершенный исключительно из любви к вам! Дом, куда мы приехали, принадлежит мне, и вашей матушки тут никогда не было. Более того, я даже не знаю, где имеет честь проживать сейчас ваша почтенная матушка. Зато я точно знаю, что здесь, у ваших ног, находится тот, кто не сумел остаться равно-душным к вашим чарам. Страсть, которой пылаю я к вам, извиняет уловки, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы остаться с вами наедине. Простите меня, сударыня, во всем виновата только моя любовь к вам.
— Что вам нужно, сударь? — собрав все свое мужество, строго спрашивает Эфразия. — Вы знаете, какими обязательствами я связана, и, полагаю, должны уважать их. Поэтому любые надежды с вашей стороны я могу расценить только как преступные, а посему вам не должно их питать.
— О сударыня, разве страсть способна рассуждать? Ваши глаза зажгли в душе моей неугасимое пламя, поэтому бесполезно напоминать мне о каком бы то ни было долге, которым связаны вы или я. Важно, что мы здесь одни. Женщина, которую я представил вам как свою родственницу, на самом деле таковой не является — она служит мне, всецело мне подчиняется и станет делать только то, что я ей прикажу. Уединенное местоположение дома, ночной покров, скрывший выходы из
дома и сада, — все это, как вы сами можете убедиться, способствует осуществлению моих желаний. Так что, если вы попробуете оказать сопротивление моим чувствам, возбужденным видом ваших прелестей, вы погибнете. И не пытайтесь увильнуть от страстной моей любви, иначе мне придется прибегнуть к силе. Ежели вы станете сопротивляться, я брошу вас в море, ревущее за стенами дома. Или нет, лучше я посажу вас в лодку, и пусть волны доставят ее к африканским берегам, где, без сомнения, вашу непреклонную добродетель сумеют оценить по достоинству.
И он гнусно ухмыльнулся.
— Ах, сударь, — воскликнула Эфразия, — как смеете вы называть любовью варварское чувство, ослепившее вас до такой степени, что вы готовы заставить меня выбирать между бесчестьем и смертью! Что ж! У меня нет выбора: дикие люди, на растерзание которым вы хотите меня отдать, наверняка будут менее жестоки, чем вы. Поэтому я выбираю смерть. Но нет, я же вижу: вы не можете быть таким жестоким, сударь, прислушайтесь к голосу своей совести, не заглушайте его! Ах, как мы пятнаем нас обоих этим бесчестным предложением, которое вы осмелились мне сделать!
Если даже предположить, что я уступлю вам, что останется вам после гибели вашей жертвы? Разве вы продолжите по-прежнему обожать несчастную, которую вы только что унизили и погубили? И разве смогу я питать иное чувство, кроме ненависти, к тому низкому человеку, который стал моим палачом? Давайте же будем по-прежнему уважать друг друга, уважать честь каждого из нас! О сударь, преступление, на которое вы меня толкаете, может только разъединить нас,
заставить нас возненавидеть и презирать друг друга. А потому, умоляю вас, забудьте о чувствах, которые вы осмелились питать ко мне. Вы утверждаете, что любите меня, — так докажите мне это, проводив меня к матушке или к губернатору. Только с таким условием я смогу простить вас, а если и дальше вы станете вести себя подобающим образом, я наверняка верну вам свое расположение... Но для этого вы должны дать мне свободу, открыть ворота и позволить мне беспрепятственно покинуть дом, где Вальбель оскорбил маркизу де Ганж, дабы вышеуказанная маркиза не стала видеть в означенном Вальбеле самого презренного из людей.
Слова эти, произнесенные громко и с искренним чувством, неожиданно произвели великое впечатление на графа Он заключил заливавшуюся слезами маркизу в объятия, усадил ее на диван и стал умолять успокоиться.
— О сударыня, чистота ваша, равно как и добродетели, превыше всяческих похвал! Даже очарование ваше не идет ни в какое сравнение с вашей добродетелью! Свет, источаемый вашими очами, разит меня словно молния. Само небо дает вам силы следовать путем праведницы, и я, существо слабое, отступаю и повинуюсь вам. И все же, сударыня, я не могу полностью отказаться от чувств, пробужденных вами в моей душе. Искренне уважая вас, я не могу перестать вас обожать, а потому исполню только половину вашей просьбы. Я уйду, сударыня; оставляю вас одну.