Кстати, насчет воспитания… Я когда шарф с верхней антресоли в гостиной доставала, краем глаза зацепила чертячий градусник. Кто бы сомневался! Обе шкалы ниже нижнего.
Значит так… Не буду я тут сейчас изгаляться и придумывать какие-то особенные инквизиторства. А поступлю, как с двоюродным племянником, когда-то почти так же коварно подброшенным к порогу на пару летних месяцев. То есть перекину через колено и отшлепаю засранца!
Только не пару раз ладошкой вытряхну из штанов пыль, а всерьез и по-чертячьи. Он тут сам мне щетку деревянную притаскивал в качестве зверошлепства, так что сильно не испугается. И про "пузом на колени" тоже в курсе.
Правда, я чуть не передумала, потому что умотанный шарфом, красный, злющий, и при этом абсолютно несчастный чертенок, со спущенными штанами, в безрукавке до середины бедра, был такой… смешной, трогательный, домашний что ли. Его просто дико жалко стало. Но я сцепила зубы и дернула застывшую фигуру за руку, принуждая все же лечь мне на колени.
Он попытался вырваться, потом посмотрел на меня, на миадерпиан, сменил цвет с красного на малиновый, и послушно лег.
Я подождала, пока он неловко возился, кое-как устраиваясь на моих коленях. Чертячий тыл оказался неожиданно удобно расположен в этой позе — прямо под рукой. Безрукавка задралась выше талии, и я невольно провела по упругим полушариям ладонью, почти ласково и успокаивающе — очень уж несчастное, хотя и свирепое сопение доносилось оттуда, где оказалась его голова. Почти у самого пола…
Так, отставить сантименты. Пусть сопит хоть до посинения. Насвинячил? Получи! А то так точно не чертенок у меня будет, а полноценный свин, наглый и бессовестный.
Так что займитесь, девушка, воспитанием и нечего тут раскиселивать на тему несчастных деток в полосатых носочках. Блин! Ну, нет у меня других, а в этих он так потешно выглядит… прямо не поймешь, то ли плакать, то ли смеяться, то ли прибить, то ли приласкать.
Все равно еще раз погладила чуть вильнувшую под ладонью попу и решительно взялась за щетку. А вот не лопай мороженое ведрами, не вредничай и не свинячь!
Щетка оказалось неожиданно тяжелой и первые же шлепки вышли звонкими, увесистыми и крепкими.
Чертик на коленях все так же гневно сопел, пыхтел и кашлял. Тоже гневно. Даже сжимающаяся в момент быстрых сильных шлепков задница излучала негодование.
А синяки тем временем наливались с пугающей быстротой, я совсем не ожидала, что деревянная, пусть и тяжеленькая щетка — такое грозное оружие. Попа была уже не красная, а бордовая — двумя пятнами, по одному на каждое полупопие, я старалась шлепать по нижней части, самой… ну, скажем, мускулистой. И пятна все темнели и темнели в центре, куда чаще всего прилетала карающая поверхность.
Красный столбик зверского термометра неуклонно полз вверх, но медленнее, чем мне бы хотелось. Блин, у меня уже рука немного устала, а попа под ней цветет фиолетовыми разводами!
Сопение между тем становилось все громче, такое же упрямо-сердитое, только еще более недовольное, а вот попа начала подпрыгивать и уворачиваться, сжиматься и вилять при каждом шлепке. Пришлось удерживать тело за талию свободной рукой.
Седалищу-то мероприятие однозначно не по вкусу. А вот другой чертячий орган уже давно трется о мои колени весьма… Короче, блин, с тыла это поросенок мелкий, отшлепанный, а с другого ракурса весь из себя зрелый мусссчина в самой поре. И кто тут не мазохист после этого?
Я подозрительно покосилась на градусник. Нет, никаких признаков третьей шкалы не наблюдается. Так что индейская народная изба вам, мусссчина, а не то, на что вы тут, как флагшток на башне… Простуженная мелочь в полосатых носочках, и никаких гвоздей!
Блин, сильно простуженная. Не нравится мне, как он кашляет. И злыднометр уже на подходе. Еще пара звонких шлепков… и вот, победный "Дзынь!!" достигнут.
Я отложила щетку и жалостливо обозрела поле битвы. Мдя… ну лиловые пятна и разводы по алому даже красиво с точки зрения колористки, а вот с точки зрения задницы… неверное, не очень. Кожа горячая-горячая и словно припухшая, там, где особенно часто прикладывалась щетка. Под пальцами ощущается нездоровая плотность. Ой, оказывается, кожа кое-где истончилась, сквозь нее проступили мелкие капельки крови…
Так и хочется погладить холодной ладонью, унять этот жар. Что я и сделала, продолжая удерживать Владиса за талию.
В организме чертенка наметилось новое противоречие. Попа под рукой замирала и словно сама ластилась к ладони, талия прогибалась, подставляя особенно пострадавшие части полушарий на "приласкание", а сопение снизу все равно прерывалось только недовольным кашлем.
Так, поднимаем тельце. Поднимаем-поднимаем, хватит разлеживаться.
* * *
Владис:
Мое тело жило отдельной от меня жизнью, ерзая от боли и возбуждаясь от этого ерзания по теплым мышиным коленкам… хаискорт! Даже в первый день нашего… хм… знакомства… я не ненавидел ее так сильно, как сейчас. А ведь миадерпиан даже перестал реагировать легкими болевыми уколами на то, что я в мыслях называю ее мышью… Внутри меня это уже звучало, как ласковое прозвище девочке для удовольствия. К тому же без очков и в своем халатике она уже не казалась мне настолько замухрышно-бесцветной. Сейчас же я, свисая вниз головой с ее коленей, уже перебрал все известные мне ругательства и изощрялся в придумывании новых. И даже мысль о том, что это вновь снижает значение красной шкалы не могло меня затормозить… наоборот, пользуясь тем, что через мой кашель мало чего можно было разобрать, я принялся костерить ее вслух, отводя душу.
В какой-то момент мне пришлось оказаться перед фактом — или кайфует душа и страдает тело, или душа наконец-то уймется и даст телу шанс стечь на пол и сдохнуть. Наступив на горло песне и зажав подсознанию рот ладонью, я принялся думать о чем-то хорошем… но перед глазами настойчиво стояло ведро с мороженым и быстрый грустный взгляд мыши. Ведь хотел же сначала ей немного оставить, может не так разозлилась бы?
Полюбовавшись на ведро минут пять, я почувствовал, что нарастание дикой боли в дичайшую закончилось и можно прекратить надсадно вскрикивать, имитируя кашель. Вместо расчески, после удара которой, с секундной задержкой, по всем мышцам прокатывалось желание свернуться и выползти из тела, как змея, на мою исстрадавшуюся задницу опустились прохладные мышиные ладони. Ласковые нежные поглаживания разогнали восставших духов съеденного мороженого и зарождающееся странное чувство — переживание о сделанном, не потому, что совершил глупость, за которую потом наказан, а потому что кто-то расстроился.
Мышь, левой рукой надавливая мне на грудь, а правую заботливо положив на поясницу, заставила меня оторваться от ее коленей, спасительно скрывающих что-то не вовремя вставшее. Да и своим красным лицом сверкать мне не хотелось, черти мне паранджу одолжи!
Но вариантов не было, я обреченно выпрямился, сразу пытаясь развернуться хотя бы боком и быстро натянуть на себя штаны, стараясь не сильно морщиться и дергаться от боли.
— Подожди, я спасатель принесу, — со вздохом остановила меня мышь, вставая с дивана.
Я сразу воспользовался возможностью упасть на него, лицом вниз, скрыв все что нужно.
Быстро вернувшись, мышь вручила мне стакан с чем-то горячим и сладким, я его залпом выпил, обжигаясь и наслаждаясь одновременно. А потом меня принялись массировать спасателем.
В этот раз задница болела так, как будто мне вообще всю регенерацию отключили к чертям! Но спасатель… из холодильника… да еще втираемый ласковым нежными руками — это было такое удовольствие.
— Чертенок, ты там живой хоть? — с искренней заботой в голосе спросила мышь, продолжая размазывать холодное по раскаленному.
Душа вновь запросила права голоса, чтобы высказаться и про жадность людскую и про то, что кому-то может и не нравилось меня бить раньше, но сегодня этот кто-то явно получал удовольствие от процесса. А закончить все тем, что садисты бывают разные и кто-то морально втирает так, что впору мастер-классы устраивать. Один этот шерстяной прикид чего стоит, черти его…
Но тело тоскливо заныло, напоминая, что за правду придется страдать именно ему. Так что, уткнувшись в подушку буркнул:
— Живой, только горло болит.
— Сильно болит? — продолжала с участием докапываться мышь.
Я кивнул.
— Блин! Не нравится мне твой кашель! — мышь залезла ко мне на диван и снова потянулась трогать лоб.
— Мне он тоже не нравится, — хмыкнул я в диван. Не удержав этот самый кашель, Светлым его всем на недельку, когда они мне мои грехи зачитывали.
— Ну вот, этого я и боялась, — мрачно подытожила мышь. — Заболел.
— Да ты спятила?! Бред какой! С чего бы? Да я ни разу, никогда, даже у Светлых! А там дубак у них и я голый… — тут я заткнулся, удачно закашляв. — Короче, я не могу болеть, я же Высший!
— То есть кашляешь ты для собственного удовольствия? — ходячее олицетворение ехидства хмыкнуло, но как-то не весело. — И температура у тебя повышается тоже исключительно по собственному желанию… — мышь откинула липнущую к моему лбу челку, чтобы еще раз приложить руку.
И уже откровенно нахмурилась.
— Видимо, местные микробы не знают, что высших есть невежливо. Дикие они.
Я предпочел молчать, пока душу опять вразнос не понесло. А то мне есть что сказать, и про удовольствие от этого бесового кашля и про диких микробов!
— Давай лечиться, что делать, — мышь сегодня просто рекорды бьет по тяжким вздохам. — Не снимай шарф, чертенок, я понимаю, что он колючий и дурацкий, но это для горла, а не для того, чтобы посмеяться. — Это она заметила, как я потихоньку оттягиваю проклятые колючие лохмы от шеи, а то достали уже! — Ложись удобно, я тебе принесу лекарства и поесть. Или пойдешь на кухню?
Я прислушался к задней части своего организма и отрицательно помотал головой.
— Нет, на кухню не хочу. Раз уж я тяжело больной, буду лежать и страдать. Принеси мне поесть и попить, и сладкого, и… А лекарства обязательно? — я постаралась состроить рожицу пожалостливее.
Злиться пока расхотелось. Буду страдать и пусть обо мне заботятся.
Мышь улыбнулась и пальцем щелкнула меня по носу.
— Ладно, лежи, самый больной на свете Чертярлсон. Лекарства обязательно. И молоко с медом тоже. Зато чай с малиной и котлетки с картошкой это вкусно.
Слезая с дивана она наткнулась на медиарпиан и вдруг, неожиданно, зло пнула магический прибор, так, что тот улетел на пол и обиженно брякнул.
— У-у-у, заррраза, — с чувством сказала ему мышь и пошла за пропитанием и лекарствами.
Я был абсолютно с ней согласен, и мысленно поаплодировал. Сам в начале так делал, но за это все шкалы сразу обиженно в крайние отрицательные значения закатывались, а тут вроде и не я… А все равно приятно, лешие ей веник нормальный принеси.
Тут мышь неожиданно вернулась с полпути по коридору и спросила:
— Оно хоть вкусное было? Не зря страдаешь?
Голос спокойно серьезный, ехидства вроде не звучит, только глаза блестят подозрительно хитро.
Повезло ей, что я уже вошел в умиротворяюще-страдающий настрой… Ну и ведро это опять же появилось перед глазами, взывающее к чему-то подозрительно похожему на совесть…
— Так себе, — буркнул недовольно. Потом вздохнул и совсем тихо уточнил: — Извини, что тебе не оставил.
— Да ладно. Мне же не мороженого жалко, пусть оно и самое вкусное в городе. Хоть в этом от Пашкиной дурной влюбленности польза была. Весь день предвкушала, как будем вдвоем смаковать. Ну да фиг с ним. Просто вредно сразу столько, его же три килограмма было.
Высказалась и снова ушла, оставив после своих слов внутри меня мерзкую тоскливую горечь.
* * *
Алена:
Злиться долго я вообще не умею. Иногда себе во вред, знаю прекрасно. Но я пару раз попробовала не прощать обиду подольше, чтобы кого-то там проучить. Нафиг надо, скажу я вам.
Этот кто-то проучится или нет, еще вопрос, а ходить и кукситься, копить в себе яд и обидные слова… Да я взвыла через полдня, и послала все к волосатым сусликам, норы прочищать.
Если человек сам не понимает, что поступил по-свински, обижаться на него бесполезно. А ходить несколько дней кислой капустой, чтобы доказать ему свою обиду… Короче, мне и так хорошо.
Ну а с чертенком тут и обижаться глупо, и сердиться поздно. Он сам себя наказал, и ангиной, и растреклятой этой злозвонилкой, чтоб у нее все три шкалы спиралью завернуло.
Так что долбить ему по мозгам, какой он нехороший, когда он в ответ сипит простуженным голосом и нагревается как-то подозрительно быстро… Лечить надо, а не нотации читать!
Этот самый больной в мире чертячий Карлсон, к сожалению, не притворялся. Так что получил прямо на диван и ужин, и весь комплекс лечебных процедур, которые я вспомнила. И чай с малиной, и молоко с медом и маслом (криворожие не помогло, заставила выпить), и таблетку аспирина… И даже обтирание водичкой с уксусом.
Эту процедуру проворачивали с боем, потому что для ее осуществления пришлось больного раздеть, а он всячески протестовал и отбрыкивался. Нет, он соглашался раздеваться совсем, но оставаться при этом в носках и шарфе не хотел категорически.
Я оказалась упрямее. Уступила только жилетку, потому что она все равно мешала. Обтерла, прикрыла пледом и села рядом, ждать результат.
Не смотря на все принятые меры, через полчаса чертенок продолжал краснеть и накаляться, как образцово-показательная мартеновская печь. Я испуганно щупала его лоб каждые пять минут и понимала, что он становится все горячее и горячее. Обычный, человеческий градусник был встречен неодобрительно и с подозрением. Два раза выпал из подмышки, но, в конце концов, выполнил свою функцию. Для чего пришлось сунуть его чертенку в рот, пригрозив в случае преждевременного наплевательства вставить термометр с чертячьего тылу. Тридцать девять и три, мамочки!
На этом этапе красного, совсем вялого чертенка начало потряхивать, и я закутала его в три одеяла, притащив свое и еще одно запасное с антресолей. А потом кинулась звонить Ленке.
Она у нас в компании штатный лекарь всего и всех. При нынешнем уровне официальной медицины это просто спасение, поскольку спец Ленка действительно классный. Она педиатр, но и взрослые болячки вполне уверенно опознает и лечит.
В результате устного инструктажа чертенок получил таблетку ибупрофена и обильное питье, а я бегала со стаканами каждые пятнадцать минут.
Не помогло. Его трясло все сильнее, а сам он уже просто обжигал, стоило дотронуться. Сорок и один… меня тоже затрясло, от страха. Блин, да что ж такое! У него же регенерация! Черт!
Я готова была плюнуть на все и вызывать скорую, несмотря на общее недоверие к этой странной организации. Останавливало одно: это же не грудной малыш, не пустят меня с ним в палату, и что тогда? Меня в лучшем случае выставят в коридор, а ночью так и домой отправят. И выйдет то же самое, что в первый раз, когда машина еще от дома не отъехала толком, а полудохлое тельце материализовалось в моей прихожей. А без госпитализации… это все я и сама могу. Даже укол сделать при необходимости.
Договор! Там написано про регенерацию и слишком серьезные повреждения! Блин-блин-блин! Где эта проклятая бумага… а, вот. Ну, давай же… как включить ему повышенную регенерацию? Черрррт!
Я поспешно и не слишком бережно расправила свиток и нашла глазами нужный пункт. Может, если сразу не написано, надо просто усиленно искать, и текст проявится?
Как ни странно, дикая эта идея сработала, черные строчки побежали по желтоватой бумаге, раздвигая напечатанное раньше.
Я вчиталась: "Инфекционный процесс возник в организме данной особи в момент нарушения режима исправления. Вследствие этого регенеративные функции иммунной системы принудительно ослаблены.
Перенастройка защитно-восстановительных процессов на данном этапе может привести к сбою всей системы жизнедеятельности. С вероятностью в шестьдесят семь процентов организм данной особи успешно восстановится при текущем уровне регенерации. В случае, если процесс восстановления пройдет неудачно, тело особи магически утилизируется".