Напоследок мне выдали постскриптум: "Применение местных зелий не рекомендуется, так как их действие будет нейтрализовано".
У меня волосы на голове зашевелились. Что значит утилизируется?! И скорую вызывать бесполезно. Шестьдесят семь процентов, блин! Уроды! То есть за то, что свинтус без спроса жрал мороженое, ему выключили иммунитет и он действительно словил местную дикую бациллу? А раньше чего, он всегда хорошо себя вел, или у них бациллы были домашние, прирученные? Хотя чертенок как-то мельком упомянул, что светлый ад — образование искусственное, так что вполне возможно, что и стерильное в этом плане…
Я отбросила бесполезный договор на пол и опять кинулась в гостиную.
Чертенок уже натуральным образом пылал и при этом дрожал так, что вместе с ним трясло диван. В отчаянии я забралась к нему под одеяло, прижалась, обняла покрепче. Мысленно я изо всех сил уговаривала этого вредного, местами противного, притащившего в мою жизнь столько проблем и сложностей… но такого вдруг родного, близкого… поросенка, демоненка, хоть драконенка! Все равно! Обязательно справиться с чертовым микробом, выздороветь, выжить!
Показалось, что в какой-то момент воздух вокруг нас тоже накалился. Я словно вытягивала жар из трясущегося в ознобе тела, и отдавала… что-то другое. Сама не поняла, как, но интуитивно прижалась еще крепче и толкнула в его сторону что-то… такое. Как легкий разряд тока. Раз, второй…
И… И через пару минут мне показалось, что озноб чуть-чуть отступил. Не смея поверить в это чудо, я так и лежала, прижимая к себе горячее дрожащее тело, и напряженно ждала. Нет, правда! Минут через десять дрожь совсем прекратилась, чертенок расслабился и даже приоткрыл мутные от жара глаза.
Понятия не имею, почему так получилось. То ли его регенерация все же справилась с дикой бациллой, то ли выпитые лекарства наконец подействовали, вопреки "нейтрализации", не знаю. Я просто обрадовалась, когда он слабым голосом позвал:
— Мама?… ма-ам… пить…
Осторожно убрала с его лица встрепанные прядки, погладила по щеке.
— Сейчас принесу, — и выбралась из-под одеяла, чтобы развести ему малинового морса.
Вскипятила чайник и развела сразу побольше, чтобы не бегать за каждым стаканом. Уже направилась в комнату, когда в коридоре что-то зашуршало и загремело. Едва не уронила кувшин, успев в последний момент пристроить его на краю стола. И кинулась на шум.
Этот… не в меру самостоятельный индивидуум уже поднимался, держась за стеночку. Красно-пятнистенький такой, шатающийся. Ох ты, господи!
— Чучело, — ну а кто он, спрашивается, после такого? — Держись за меня. В туалет за тобой не пойду, не беспокойся.
— Расстроила просто, — еще острить пытается, в двух шагах от утилизации. — Я и так уже почти добрался.
— Угу, я слышала, — пришлось сначала конвоировать тело до удобств и обратно, и только потом нести ему морс, уничтоженный практически в один присест, залпом.
Укутанный по самый нос чертенок напился и прикрыл глаза, откинувшись на подушку. И опять подозрительно вздрогнул. Я не стала рисковать и снова нырнула к нему под одеяло.
Какое-то время мы лежали рядышком, и я тихонько гладила все еще горячее и красное, но уже не такое раскаленное лицо. Владис на мои прикосновения реагировал… как натуральный кот. Ластился к руке, не просыпаясь. Во всяком случае, не открывая глаз.
А потом он вдруг резко покрылся испариной, буквально за пять минут вспотев так, что простынь и пододеяльник стали мокрыми насквозь. Я подскочила и первым делом избавила страдальца от ненавистного шарфика. Ну и носки сняла, да. Следующие два часа прошли насыщенно и продуктивно. В упорядоченных метаниях между кухней с питьем, бельевым шкафом, ванной и диваном.
Простыни я меняла раза три… или четыре. В промежутке поила засыпающего "на лету" чертенка малиновым морсом и протирала полотенцем, смоченным в теплой воде. Протирала, вытирала насухо другим, заворачивала в чистые простыни, поила… чтобы через полчаса повторить все с самого начала. На радостях не замечая, что ноги уже не держат, а руки отваливаются.
Не знаю, сколько было времени, когда я убедилась, что потоизвержение закончено, а чертенок просто спит, теплый, чуть розовый и вполне живой на вид.
Ползти к себе сил уже не было, да и страшно было оставить его одного, несмотря на то, что выглядел он гораздо лучше. Я стянула свитер, джинсы и рухнула на диван рядом с посапывающим телом. Натянула на нас обоих одеяло, приобняла для верности охраняемое тело, и отрубилась.
* * *
Владис:
Проснувшись, я какое-то время пытался отделить реальность от сна или бреда. Меня слегка мутило, при попытках сесть — покачивало. Задница дико болела, как будто мне всю регенерацию отключили, а не просто минимизировали. Зато в горле больше никто не скребся, кашлять не хотелось, упасть и сдохнуть на месте — тоже. А, главное, с меня чудом слиняла вся шерсть: и носки, и шарф, и мерзкая безрукавка.
Первое, что я обнаружил, окончательно придя в себя, это была лежащая рядом мышь. Причем не как-то там, через баррикады из подушек и одеял, а практически в обнимку со мной. Ее рука лежала у меня на груди, пока я не начал свои героические попытки усесться. Сейчас же рука сползла… хм… чуть ниже.
Приземленное желание отлить излишки из организма настойчиво убивало весь кайф от ощущения женской руки на члене, так что пришлось очень осторожно, чтобы не разбудить, выползти и, шатаясь, дойти до туалета.
Вернувшись, я еще более осторожно прополз обратно к стенке, улегся поудобнее и задумался. Можно было бы снова положить прохладную ладошку к себе на тело, но возбуждаться без шанса кончить было не очень приятно. А раскрутить полусонную мышь на разрешение… Пошлет еще опять на какую-то неведомую луну, и все.
Горестно вздохнув, я принялся изучать лежащую рядом со мной женщину.
Обычно я просыпался позже своих партнерш, так что это они мною любовались, а не я ими. Да тут и любоваться-то было нечем. Тени под глазами, заостренные скулы, вздернутый носик, правильная форма губ, чуть завивающиеся на кончиках ресницы… Хаискорт, все же было в мыши что-то…
Аккуратно убрал с лица растрепавшиеся по всей подушке тонкие волосы. Да, если бы не окуляры ее с толстыми стеклами в квадратной оправе… и если прическу сделать приличную… и чуть почетче подчеркнуть контур губ…
Воображение услужливо постаралось, подсунув картинку, как эти красивые губки сжимаются на моем члене, двигаются по нему… влажные, теплые, тугие… и там поглубже еще прячется язычок, которым при желании….
Марбхфхаискорт! Откуда у мыши могло бы возникнуть подобное желание? Тем более это же еще и уметь делать надо. Хотя, может, она своему Паше минет и делала…
Воображение тут же чуть подкорректировало картинку. Теперь вместо блаженствующего меня, на пышной высокой кровати возлежал жлоб. Обеими руками он закопался в волосы мыши, чтобы надавливать ей на затылок… а она…
Нет уж, пусть сам себе дрочит, пусть его бесы тупыми ножницами кастрируют, а сверху мороженым обмажут! Про то, что у мыши есть опыт, думать расхотелось.
А она, спящая, заерзав под моим взглядом, медленно облизала эти свои губы и чуть скинула одеяло. Показалась кружевная лямка маечки… бледно-розовой, естественно… Хаискорт! Почему мышь не носит яркое?! Сама блеклая, так хоть на одежде внимание заострялось бы.
Осторожно подпихнул пальцы под одеяло и скинул его чуть побольше. Под майкой много чего не разглядишь, но если начать ее стягивать — мышь может не совсем правильно понять. Но под грудью пальцами я все же легонечко пробежался, обрисовывая форму… хорошую такую, правильную, как раз под мою руку. Не больше и не меньше.
Нет, надо уже что-то продумать с моей личной сексуальной жизнью. Раз в три дня, в таких-то условиях, да еще при наличии женщины рядом… Это просто разврат какой-то!
И тут где-то что-то опять зазвенело… Мне не нравится такая тенденция!
Я резко отдернул руку, и принялся искать источник противного громкого и… Светлым его в ночи через усилители… совершенно не вовремя возникшего звука.
Звенело где-то в мышиной комнате. Я протопал туда, пробежался взглядом… нашел источник. Здесь это устройство называлось телефоном. И оно надрывалось так, как будто на другом конце кто-то погибал смертью мученика.
Марбхфхаискорт! Теперь у меня дилемма, лешие всех женщин в леса заведи… Будить мышь с утра пораньше — нельзя, она на луну посылает и злится. Самому ответить? — Начнет орать, что я в ее личную частную жизнь влез. Больно оно мне надо! Хотя, если это Паша звонит, я бы с ним поговорил… Черти его на телефонных проводах подвесь. Оставить тут голосить? — Так он никак не затыкается, бесы его в унитазе утопи!
Я взял железный оральник-голосильник, закрыл его двумя ладонями, чтобы звук не так прессовал мозг, и вернулся с ним в свою комнату. Из трех вариантов, я выбрал отправку на луну, так что принялся тормошить сладко сопящую мышь:
— Эй, тебе звонят…
Пока вот я ее изучал на предмет наличия женских прелестей, разыскивал их, можно сказать, почти с лупой… ну ладно, без лупы… сись… грудь и губы очень даже ничего, и глаза тоже красивые. Да и попка, я же помню, массаж же не зажмурившись делал. Короче, пока я на нее любовался, хаискорт, никакого чувства жалости она не вызывала. А вот сейчас, когда начала тереть кулачками глаза, моргать на меня сонно, и пытаться понять, что я от нее хочу… стало жалко. Даже если часть того бреда, что я помню, на самом деле была реальностью, значит мышь вокруг меня всю ночь галопом скакала. Заботилась. Поила чем-то вкусным. И шептала что-то на ухо, ласковое… Короче, заслужила она право выспаться. А тут "орало" это голосит. Не спится кому-то! Настырно не спится, потому что кнопку сброса я нашел еще у мыши в комнате, но телефон начал трезвонить вновь почти сразу.
Я нажал на большую зеленую кнопку и подсунул оральник мыши под ухо. Почти на ощупь она потянулась ко мне рукой, и я впихнул ей трубку. Приоткрыв один глаз, мышь уставилась на номер, мгновенно проснулась и почти бодренько произнесла:
— Да, Эмма Львовна, доброе утро!
Дальше мышиные глаза все больше и больше начинали напоминать совиные, а она упорно даданеткала в трубку… потом один раз "ойнеткнула", при этом круглости глаз уже и совы могли бы позавидовать.
Положив телефон, мышь быстро соскочила с дивана и принялась носиться по комнате, как в попу укушенная, запрыгивая в брюки, натягивая на себя кофточку…
Трусы у нее, кстати, тоже были бледно-розовые, и да… попка очччень ничего…
Глава 9
Алена:
— Доброе утро, детка. Надеюсь, ты помнишь, что я вернулась из отпуска и сегодня в четыре часа приду наводить порядок? — я быстро-быстро закивала, и только потом, спохватившись и прокашлявшись, бодренько ответила, что да, все помню и жду-не-дождусь.
— Детка, я надеюсь, потопа и пожара в мое отсутствие не случилось? — голос в трубке преисполнился нехороших подозрений. — Что-то у тебя интонация неуверенная такая… Нет? Точно? Ну, хорошо… Да, я помню, дорогая, что ты сегодня работаешь после обеда и вернешься попозже. Ключи у меня есть. Ты не забыла купить чистящее средство? Забыла, конечно. Хорошо, деньги оставь на столе, я по дороге куплю все сама, на тебя надеяться… Да, детка, я помню. Новых козлов не заводила? Что? Нет? Ты уверена? Ну ладно… До вечера, детка. Ах, поздно? Совсем поздно? Хорошо-хорошо, я поняла. Увидимся, дорогая.
Я опустила трубку и уставилась на вполне живого, на вид здорового и любопытного чертенка круглыми глазами. Это же такая катастрофа, Армагеддон и полный… пушистый, что я сразу забыла и про вчерашние невзгоды, и про то, что валяюсь в одной постели с сексуально озабоченным чертом в трусах и майке… моих любимых, тонюсеньких… да пофиг все!!!
В четыре часа придет Эмма Львовна! А у меня тут полный раздрай, лечебные последствия по всему дому и свеженький черт в наличии! Не козел, конечно, но тоже… рога и копыта.
Чертенок, может и выживет… У него регенерация хоть и на минимуме от прежнего, но все равно живучесть повышенная. Эмма Львовна тоже выживет, тут и сомнений нет. Она за свою жизнь и не такое видала, гоняла и строила. Вот квартира… да и вообще остальной дом… Вот тут у меня есть сомнения.
А, главное, уже половина двенадцатого, и если я хочу взять черта с собой на работу, то надо вставать и бежать!!! Потому что из одежды у него штаны-трусы-носки и хрен с прованским маслом. Для начала ноября — как-то сильно маловато. Блиин! Обувь!
— Вставай! — я кинула в чертенка свежей футболкой и очередными трусами из упаковки. — Поставь чайник! И погрей нам что-нибудь! А я пока… — рванула к кладовке, судорожно вспоминая, что куда-то туда закидывала старые Лешкины кеды, поселившиеся у меня после летнего братцева похода… Не малы будут точно, а если велики — ничего, до магазина дойдет!
Через пятнадцать минут я, плечом подпирая радостно вываливающихся из кладовки "жителей", которых опять накопилось до потолка, все же выдернула с самого низа этой пирамиды пакет с синими мишками — там точно кеды. Сверху на меня упал только один большой мешок, мягкий — удача! Вдвойне удача, потому что в нем оказалась старая Лешкина куртка. В смысле для него старая, он перед очередным свиданием века влетел ко мне с фирменными пакетами, и, как обычно, старые шмотки просто бросил. А мне лень было тащиться к мусорным контейнерам, так что население кладовки в очередной раз приросло.
— Владис!
Темный высунулся из кухни:
— Ты из образа королевы только выйди и определись. Я что-то грею или раскапываю тебя из-под коробок.
— Ты себя нормально чувствуешь? — спохватилась я, внимательно разглядывая вчерашнего полумертвыша ангинного. Не утилизировался, значит, шестьдесят семь процентов рулят. — Горло? Кашель? Голова не болит? Не надо меня раскапывать… лучше завтракай быстрее, мы торопимся!
— Куда это?! — Владис застыл, подозрительно поглядывая на меня. — Чувствую я себя нормально. Но в доме надо еще еды завести, кроме яиц, а то я так кукарекать начну скоро.
— Я же вчера купила! — неужели он во сне вставал и все слопал? Да быть не может… — Ааа! Там пакеты, наверное, под столом… я и забыла. В магазин мы опаздываем. И на работу. И вообще… слушай, а давай я тебе кулинарную книгу подарю?
— Зачем мне кулинарная книга? — Владис еще больше насторожился, опасливо поглядывая на меня. — А вчерашнее… то, что со мной было… оно не заразное?
— Да…нет, наверное… — я уже отвлеклась, вытряхивала из пакета Лешкины кеды. Мдя… походная жизнь не сахар. Хоть бы помыл, что ли… А то горная глина на полу и стог какого-то налипшего на него сена — это перебор даже для меня. — Иди сюда, мерить будем.
— ЭТО?! — чертенок замер, с презрительным ужасом изучая валяющуюся на полу обувь.
— РРРРРР!!! — сказала я, злобно стукая кедой об кеду. Глина радостно осыпалась вместе с сеном. — Рррраз… ррррдва… аррррртри… уф. — Помогло. Кидать в черта кедами почти расхотелось. — Да, это, потому что до магазина, где я куплю тебе нормальную обувь, надо еще дойти!
Владис посмотрел на меня с легким ехидством:
— Давай ты еще пару-тройку раз этими грязными тряпками об пол стукнешь? Только больше не рычи так страшно, а то я пугаться начинаю. И, кстати, а сколько яичница должна на сковородке лежать?
— Давай я лучше ими о тебя стукну! — проворчала я. — Чего? Ой! Горим!!! — из кухни явственно тянуло паленым.
Чертенок опасливо заглянул в дверь после меня, покашлял и ринулся открывать окно.
— Короче, я с утра не голодная, — подытожила я, горестно разглядывая обгорелый труп яичницы на закопченной сковородке. — Кулинарную книгу в зубы и не спорь! Выпей вон кефир, — я кивнула на пакет под столом, — и бегом одеваться, глину я почти всю отколупала.
Мрачно выпив кефир прямо из бутылки, чертенок, с лицом мученика, идущего на заклание, направился к несчастным кедам. Взяв их двумя пальцами, он еще раз вопросительно посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я не передумала.