— Ага! — отозвалась я, нежно перебирая пальцами по неподражаемому излому на лиловой грани.
В мастерскую тихо просочился представитель второго плана, и нагло устроился на первом, вернее, на заднем — практически у меня за спиной:
— Я свое длинное имя тоже не очень люблю, — сообщил он мне, нахально протянув руку и взяв кристалл. — Красивый. А что ты с ним делать будешь?
— Не знаю пока, — я улыбнулась. Аметисту, или Владису, непонятно. — Не называй меня так, пожалуйста. Оно… противное. Имя. Знаешь, как карамелька, провалявшаяся в буфете лет тридцать. Она пропахла пылью, одеколоном и мышами, у нее полинявший замусоленный фантик с остатками блескучей позолоты. Тебя угощает какая-нибудь пожилая родственница, и отказаться нельзя, и съесть это невозможно. Брррр! — меня передернуло, как всегда при звуках моего имени. Только Эмма Львовна умела произносить его так, что это не вызывало ощущения тошноты и приторности. Только она. И только ей я это позволяла. А чертенок…
— И знаешь… мне было обидно, что ты взглянул на меня, как на этого своего… действительно обидно, — я обернулась и посмотрела ему в глаза.
Владис медленно, не отводя взгляда, положил аметист на стол.
— Извини, — в глазах чертенка отразилась моя улыбка, но до губ не дошла. — Я не буду тебя так называть. Меня самого ассоциации не радуют… Мир? — и он вопросительно посмотрел на меня.
— Мир, — я потянулась и погладила его по высокой скуле, почти с тем же восторгом перед совершенством природы, с которым только что касалась кристалла. — Я тут… поработаю. Поужинай без меня, ладно?
— Не ладно, — тонкие длинные пальцы накрыли мою руку. Глаза на секунду зажмурились. А потом Владис посмотрел на меня очень серьезно и строго: — Ты тоже не ела нормально целый день, так что пошли… покукарекаем. Давай, давай, а то на руках отнесу. То-то Эмма Львовна обрадуется.
— Блин, вот кого тут кому в рабство продали, я еще раз вас спрашиваю?! — потолок в ответ на мое почти настоящее негодование скромно промолчал. — Чертенок, у меня вдохновение! Это важнее яичницы!
Ехидная улыбка — и я на руках у Темного, а у меня в руках вожделенный аметист. Спрашивается, когда это он успел слямзить его со стола?
— Будешь есть яичницу и вдохновляться. Я тут прочитал про язву желудка, мне не понравилось. Вы такие хрупкие…
Эмма Львовна встретила нас довольным взглядом и офигительно вкусными запахами. На столе уже стояло три тарелки, нарезанный хлеб, вазочка с салатом…
— Владис, я рада, что не ошиблась в вас, — Эмма Львовна приглашающе указала на стул в торце накрытого стола. — Она ведь уже вцепилась в очередной камушек? Ну конечно. В этом вся Анжельена. Что бы ни случилось, она первым делом хватается за камни, и гори все синим пламенем. Молодой человек, считайте, что мы с вами союзники, — и она обменялась с чертенком непонятными какими-то взглядами!
— Спелись уже, да? — проворчала я. — Вот так всегда! Все на одну маленькую, бедную меня…
Владис молча и гордо усадил меня на стул и сел сам. И не менее гордо проглотил две трети наготовленного Эммой Львовной. Эх… когда она все успевает? У меня наверняка какая-то серьезная ошибка в ДНК. Ровно в том месте, которое отвечает за кухонно-хозяйственную магию. Потому что то, что всем другим тетенькам дается словно само собой, с чем они управляются шутя, да еще в кружевном фартучке и с улыбкой… у меня вызывает тоскливый вой, рвотные позывы, а главное, зараза, отнимает в сто раз больше времени и сил!
То ли дело камушки…
Эмма Львовна благополучно убыла, напоследок о чем-то пошушукавшись с этим… предателем. А я под их шушуканье тихо слиняла в мастерскую и наконец-то познала Дзен. Под ровное гудение тигля и мягкий скрежет полировочного камня.
Раздавшийся через довольно долгий промежуток времени стук в дверь сначала был проигнорирован, но потом все же вернул часть моего Я этому миру.
— Меня нет, ушла в нирвану, буду не скоро! — обрадовала я стучальца, стараясь лишний раз не шевелить головой, а то затекшая шея возмущенно скрипела и потрескивала.
Владис, потому что других живых в доме, тем более способных колотить в дверь, не было, проскользнул в святая святых, и уселся на пол, возле стола, напротив меня. На стол же он аккуратно водрузил часы, показывающие без пятнадцати полночь и градусник.
Я посмотрела на часы… на градусник… на черта… еще раз на градусник.
— Ыыыыыыы…ой! — попытка разогнуться не удалась.
— В этот раз начнем с массажа? — как-то грустно улыбнулся чертенок, вставая с пола и помогая мне выпрямиться, нежно разминая плечи и шею.
— Мммммм…..Ааааа… а давай я его нечаянно разобью? — предложила я, стараясь не стонать в голос, и с ненавистью покосившись на чертов злобнометр. Прибор судорожно мигнул тремя цветами, дзенькнул… — Слушай, а ты раньше не пытался кому-то массаж делать? — я с интересом разглядывала обе шкалы, сократившиеся еще на пол деления.
Владис замер, так и не убрав руки с моих плеч, потом глубоко выдохнул… прямо мне в шею.
— Ты имеешь в виду вообще или конкретно у Светлых? — хмыкнул он ехидно, обхватил меня двумя руками под подмышки, сцепив пальцы в замок за моим же затылком и резко дернул всю эту хрупкую конструкцию вверх… Внутри конструкции что-то хрустнуло, и я вновь была готова к подвигам.
— Вопрос снимается, как неактуальный, — согласилась я, расправила плечи и облегченно выдохнула: — Спасибо! Ну, так как? Нечаянно разбить не получится, да?
Едва заметно усмехнувшись, чертенок помотал головой и сделал приглашающий жест в сторону выхода:
— Прошу вас, леди.
— Вот так всегда, — пожаловалась я двери, прикрывая ее. — Если вдруг тебе попался мальчик с волшебными руками, оглянись, где-то поблизости обязательно притаился злобный градусник или еще какая пакость…
Пакость мне тут же всучили в руки, с ехидной ухмылкой.
В чертячьих апартаментах все уже было готово. Разложенный диван. Сам разложил, Эмма его всегда складывает и утаскивает белье в стирку. Ну да, белье расстелено кривовато, зато свежее. Палка эта проклятая на покрывале. Ой блииин… мы же утром так тут все и бросили, палки-щетки-пирамидки в том числе! Ой, как неудобно… Эмма промолчит. Но все равно дико… некомфортно. Блин. Главное же, я ничего плохого не делала! А чувство такое, словно меня поймали на горячем…
Градусник со стуком пристроился на стол у дивана, а я вопросительно посмотрела на чертенка.
Он, так же вопросительно смотрел на меня, стоя в дверях.
— Ты, наверное… раздевайся? Можно не полностью! — поторопилась я уточнить. — Штаны только…
Владис, уже обхвативший руками края футболки замер, смущенно отвел глаза, а вот градусник радостно оживился. Синий столбик пополз вверх.
— Эммм? А! Ну ты это… как тебе удобнее! Хочешь, полностью, я отвернусь!
— Тебе настолько неприятно на меня смотреть? — чертенок уже опустил руки, скользнул по термометру взглядом и теперь сверлил им меня.
Я вздохнула. Потом еще раз, собираясь с мыслями.
— Владис, я нифига не разбираюсь в этой дурацкой… технологии, — я кивнула на палку и на злобный будильник. — Оно мне ВСЕ неприятно! И то, что нужно тебя… делать тебе больно, унижать еще как-то… блин! Мне ЭТО неприятно! Мне неприятно, что когда я на тебя смотрю, дурацкая шкала показывает, как тебе от этого плохо! Да, неприятно! — я выдохнула и успокоилась. — А сам по себе ты очень… красивый. Так понятно? Отворачиваться?
— Женщина, ты меня опять запутала, — рассмеялся Владис, снова потянувшись к футболке. — Зачем тебе смотреть на миадерпиан, когда можно смотреть на меня? Если я кра-а-асивый, — чертенок, продолжая улыбаться, сам взглянул на свой градусник и злобно плюнул. — Ладно, давай только без штанов… И… так как вчера, расческой. А то ты сегодня норму по унижениям явно недовыполнила.
— Извращение какое-то, ей богу, — ворчала я, усаживаясь на диван и расправляя на коленях рабочие брюки. — Вчера… вчера ты был свинский свиненок, и я рассердилась! А сегодня…
А сегодня мне было здорово не по себе. Весь этот длинный день стоял перед глазами. Чертячьи улыбки на кассе. Радостная моська над фирменными пакетами из магазина белья… выборы торта с шутливой перепалкой в кондитерской, победа "Наполеона" над "Медоборами"… Большие честные глаза и темно-красный комплект. Усталые кошачьи посиделки на подоконнике и осенний парк. "Вы такие хрупкие…"
Если мне сейчас под руку попадется та сволочь, которая все это придумала с градусниками и порками — ей богу, вот так и сделаю: спущу штаны, уложу поперек колен и врежу! От всей души! Хоть самому…
Чертенок обреченно подошел ко мне, постоял, подергал штаны за резинку, обреченно посмотрел на меня… опустился на колени и вдруг уткнулся головой мне в ноги:
— Не могу, — сообщил он глухо. — Сам не могу.
Руки так и потянулись обнимать и гладить. Еще бы, блин! Взрослый парень, и тут улечься кому-то поперек колен со спущенными штанами, самому, добровольно… это… сволочи!
— Сейчас я устрою тебе потоп, и будем страдать на пару, — честно предупредила я, шмыгнув носом и быстро-быстро поморгав, авось просохнет. С ненавистью покосилась на распроклятый унижометр. Ух ты! Синяя шкала почти заполнена! Блин, блин!
— Вставай.
Владис встал, кинул взгляд на свой градусник и уточнил:
— Раз оно наелось, значит можно раздеваться полностью, да?
— Конечно, — я кивнула и тоже встала. — Если эта зараза не висит над головой, делай так, как тебе легче!
Раздевался он, как новобранец на время — секунды за полторы. Я моргнуть толком не успела, а он уже наклонился над диваном, выставив наказуемое место в потолок. Блин… где эта дурацкая палка?
* * *
Владис:
Утром я проснулся голодный, как черт. За окном во всю светило солнце, тускло-серое и через тучи. Моросил дождик. Но на меня напала приятная уютная меланхолия, кажется так сестра называла подобное настроение. Обычно в такие дни я предпочитал философствовать с друзьями, выпивая по кувшину вина на нос, тиская при этом сидящую на коленях девушку.
С Аленой этот номер не пройдет. Последнее — точно. Хотя…
Закрыв глаза я немного помечтал об Алене во всяких интересных позах, да еще с доступом на потискать, и обнаружил, что… домечтался. Все равно пришло время выползать из кровати и поискать пропитания. Яичницы мне сегодня точно не хотелось.
На кухне было тихо и пусто. И, главное, никакой готовой еды. В холодильнике из знакомого — яйца. Светлым их об голову разбей — надоели уже, сил нет!
Зайдя в комнату к мышке, стащил у нее ноут. Она даже не повернулась, продолжая сладко посапывать, обняв подушку. Смешная… Анжельена. Ангел. Нет, наверное, в том значение, как это слово понимают здесь, она и правда ангел. Временами.
Усевшись на кухне, набрал в поисковике "приготовить быстро". Почему-то высыпалась куча ссылок на сайты с советами, как быстро приготовить ужин. Мне-то надо было пока еще завтрак, так что уточнил поисковый запрос. Отверг сайты с рецептами кашек для детей. Нервно дергнул глазом на яичницу и омлеты. И заинтересованно открыл рецепт блинов. Долго тупил на упоминание белков, которые надо было взбить, пока не сообразил, что речь опять же про яйца! Закрыв рецепт, принялся искать что-то другое. Смешное слово "смузи" привлекло мое внимание, а вот то, что входило в его состав — нет. То есть как запивание еды — да, а вот как еда… Сок травы и овощей? Я что, кролик?!
Набрав "блюда за пять минут" попал на список рулетиков из морепродуктов, мяса, с икрой, с… Черти их тут всех самих в рулетики скрути… мясные! Мне бы что попроще!
Набрал "рецепты для мужчин". Мясо, мясо, мясо… картошка с мясом… мясо, мясо… макароны по-флотски?
Макароны… Как они хоть выглядят, эти самые макароны? Кинуть в кипящую воду на пять минут? И почему мы так увлеченно кукарекаем, когда есть такой чудесный продукт?
Продукт оказался не так прост, как его рекламировали. Сначала он весь слипся… от слова ВЕСЬ. В одну большую кучу. Я старательно разлеплял это нечто, стуча по нему ножиком, пока оно упорно сползалось в кастрюле обратно, в кучку. Наконец я его победил! Но передо мной встала другая дилемма. Когда эту раздолбанную кучку можно уже вынимать из кастрюли и есть?!
Я даже нашел дуршлаг — специальное сито для макарон. И прыгал с ним вокруг кастрюли, предвкушающе облизываясь.
— Чертенок, ты что делаешь? — сонно спросили у меня из-за спины.
Алена стояла в дверях розовая от сна, растрепанная, без очков и… в той самой сиреневой сорочке до колен, с кружевными вставками на груди.
— Да вот, — я гордо показал ей на побежденные макароны, — завтрак готовлю.
Мышка заглянула в кастрюлю, принюхалась. Одна бровь смешно поползла вверх, под растрепанную челку.
— Хм… а ты масло в воду добавлял? Нет? Ну ладно.
Отойдя в сторону, я все это время изучал ее, и, в итоге, довольно прицыкнул:
— Тебе идет!
— А… ой! — тут Алена вдруг подпрыгнула, уронила дуршлаг, насупилась: — Ну что за жизнь!
И убежала шуршать в комнате.
Про масло в подлом рецепте ничего не было. И вообще есть хотелось ужасно, так что я решительно взял кастрюлю и слил все содержимое в дуршлаг.
Аленка вернулась уже в халате до пят, но все такая же насупленная. Посмотрела на макароны в дуршлаге. Подергала себя за длинную прядку на виске. Подняла на меня глаза:
— Масло добавить все равно надо. А соль ты положил?
— Там было написано посолить по вкусу, откуда же я знал, сколько это? Так что решил солить, когда есть сяду.
— Не, неправильно… да фигня, я тебе потом покажу, — Аленка зачем-то нырнула в пустой холодильник почти по пояс. — Во! — объявила она победно через пару минут, выныривая оттуда с… чем-то в руках.
— Это что? — опасливо уточнил я, поглядывая на подозрительно гордую добычей мышку.
— Лук надо порезать и пожарить, — объяснила она, начиная шелушить какой-то странный круглый овощ. — А потом туда воооот… каперсы! — Торжествующее помахивание стеклянной баночкой, — а потом томатику… и будет вкусно!
— Ты уверена? — я взял лук, покрутил его в руках и отколупнул шелуху… и мне в нос ударил резкий, противный, до слез пробивающий запах. — Не! У меня на это… как его… аллергия!
— Воспаление хитрости у тебя! — хмыкнула Алена, отбирая "аллерген". — Ладно, сама порежу и пожарю, накрывай на стол!
— С хитростью у меня напряженно, так что она воспаляться не может, — хмыкнул я, подозрительно принюхиваясь. — А этот свой… лук… ты ко мне не кроши. Он отвратительно воня… пахнет.
— Я сделаю, а ты потом уже пищи про запах, — отмахнулась мышь от меня. — Еще добавки попросишь!
И она действительно занялась какими-то кулинарными манипуляциями. Окончательно очистила вонючку, так что на кухне стало не продохнуть и из глаз пошли слезы, потом она принялась ее резать, и тут я зарыдал по настоящему. Только открытое окно хоть как-то помогло мне не умереть прямо там, на месте. Потом мышь покидала свой лук на сковородку в кипящее масло… потом еще что-то крошила и терла на терке, сыпала туда из разных пакетиков порошочки. Запах в итоге изменился, стал даже более-менее терпимым. Под конец она вывалила из баночки темно-красную пасту, помешала и выключила плиту.
Вопросительно посмотрела на меня, я отрицательно помотал головой. Меня не привлекала эта странная кашица. У меня была своя. Не менее странная.
— Ну не хочешь, как хочешь, — пожала плечами Алена. — Тогда надо добавить масло и потереть сыр. Там был кусочек в холодильнике.
Сыр меня заинтересовал гораздо больше. С ним мое безвкусное макаронное нечто стало вполне съедобным. Особенно после того как я его посолил.
После завтрака Аленка радостно убежала в мастерскую, оставив на столе грязную посуду, воняющую луком доску и ножик, сковороду в странном кроваво-пахучем соусе… Это не считая кастрюли из под макарон, с остатками прилипшей к ней кашицы.
Погрустив, я понял, что шоколад в доме, фигурально говоря, закончился. Отмыл стол, вымыл посуду, слегка подмел пол, благо после Эммы Львовны квартира еще блестела и сверкала.
Посидел почитал новости… Сходил погулял на балкон. Понял, что пришло время обеда. Макароны снова не хотелось, тем более что сыра-то больше не было.
Принялся шарить по интернету в поисках более-менее простого рецепта супа. Замахиваться на щи и борщ было страшно. От одной фразы "нашинкуйте тонко капусту" становилось не по себе. Все рецепты начинались с упоминания загадочного бульона. На бульон требовалось мясо. Мяса у нас не было.