— Ну чё, пошли тогда цинки подымем да вскроем. Сколь возьмём, Ахмет? — голос Витька звучал иначе, как-то весело и отрешенно.
— Да одного на двоих за глаза, — ответил хозяин, твердо уверенный в том, что ничего не будет. — Только пачки не рвать. К «Утёсу» не надо, есть там всё. Гранаты тоже есть, собранные.
Кроме того, он ясно чувствовал, что решилось это прямо сейчас, минуту назад — когда все стоящие перед жилым подъездом решили — да, смерть, всё возможно; но не наклон под чужую волю. А если эта самая чужая воля всё же вздумает настаивать, то огребётся так, что сто раз пожалеет.
Нигмат и впрямь всё понял. Или даже не понял, но снимать людей с шахты или доставки — ради чего? Отсутствие продолжения Ахмет декодировал так: надавил — не давится, ну и хрен с тобой; упираться незачем…
Снова покатились одинаковые дни. Атомка, купить, доставить, раскидать, собрать выручку, снова атомка, купить, продать… Жирик целыми сутками пропадал в городе, пытаясь собрать ядро своего Дома. Об успехах не докладывал, туго было с успехами — видимо, те люди, которые были ему нужны, не хотели срываться с едва насиженных мест ради неясной перспективы. Наконец, в Ахметов караул, поднялся:
— Слышь, Ахмет. У меня тут подвижки пошли.
— Рад. Чё, те, кого хотел?
— Да.
— Скоро?
— Завтра. Я вот чё хотел спросить, если мы — трое нас, без меня, у тебя на день тормознёмся, ты как?
— Да Бога ради. Чё, хочешь своим показать, что нормально жить и без шахты можно?
— Примерно.
— Машину нашел?
— Нет, тележку твою возьмём. Чертей я подтянул уже, сидят, команды ждут. Обстановка на завтра нормальная, никакой движухи по району не ожидается. Думаю, спокойно переедем.
— До чужих Домов дошло уже, по-любому. Ну да ладно, Господь не выдаст — свинья не съест. А остальные когда?
— Как только с завтрашними перетрут. Давить, торопить не хочу — пусть сами. Я их понимаю, какой Нигмат ни урод, а в котле у него жирно. С одним вообще трудно — он у Мирохи помогает, живет не хуже тебя. Но я его один хрен выдерну, он Мироху за Коня не простит.
— Чё, такой ценный кадр?
— Очень. Опыт у мужика — на десятерых хватит, и характер золотой. Если к себе его затащу — всё, обо всех могу забыть и думать только о хозяйстве. Бог войны. Знаешь, бывают такие.
— Покажешь — увижу. Ну, чё. Припас я собрал, как договаривались. Готов отгрузить в любое указанное вами время, товарищ хозяин Дома Жирик.
— Ахмет, я тебе благодарен, и в рыло лезть не буду. Но не зови ты меня, блядь, Жириком этим! Как вы все заебли меня с этим Жириком, а! Завтра тем более. Ты бы хотел жить в Доме, где хозяин — Жирик какой-то?! Слушай, как брата прошу — завязывай. Лады?
— Да лады, лады… Э, Ж… ой, прошу прощенья, а как тогда погонять-то тебя, не товарищем же старшим лейтенантом?
— В училище Кирюхой звали, да и потом везде… Это в Фоменковской бригаде налепили, там все с погонялами чудными были. Да и лейтенант… Эх, Ахмет, если б не одна история, после третьей чеченской представление уже отправили, и на капитана, и на борькин крестик.
— Есть, товарищ орденоносный хозяин Дома старший капитан Кирюха!
— То-то. Вольно, боец. Слышь, Ахмет, ты иди спи, я посижу. Всё равно не усну сегодня.
— Блин, вашбродь, целый капитан простого красноармейца на посту меняет… Ценю, ценю.
Жирик переехал и на несколько дней пропал из виду. Приближался день, на который было назначено представление Жирика Магомедычу — передача канала. Ахмет терпеливо обносил все торжки рекламными новостями — вот-де будет скоро настоящий рынок, никаких крыс, никакого беспредела, всякие-разные будут на входе фильтроваться — никто с прилавка не дернет и не смоется… Торгующие обрабатывались на тему, что уходить всего будет раза в три больше, покупатели соблазнялись неслыханными ценами. Ну, и под крышей, ни дождя, ни снега — лепота. Товар можно будет прямо там хранить — сразу отваливается головняк таскать, ни собак, ни грабежей, пришел налегке и торгуй. Говорю ж, лепота. Торговцы мялись. И чем дальше от будущего базара — тем больше сомнений. Рыбакам идея вообще встала поперек амбиций, плюс эксклюзивность их товара — с рыбаками было трудно. Махом создалась компания противников начинания — рыбаки, дровяные, те из местных торговцев, кто терял свою маленькую монополию. Обладая огромным численным перевесом, они быстро развернули против нововведения основную массу торгашей на удаленных от базара площадках. Ахмет не ожидал такого быстрого и эффективного ответа, грозящего перейти в нормальную войну.
…Не, чё-то я где-то облажался. Блин, рынки полез перекраивать, дурила. С тремя стволами за спиной. Мудак. Ой, муда-а-ак… — держался за голову Ахмет. -…Но отступать уже некуда. Ни рыбаки, ни дровяные мне этого не простят, если я эту ситуацию прямо сейчас не разверну. Окончательно и бесповоротно. И быстро, главное — быстро, тогда пожужжат, да и схавают. Заварил кашу, молодой бля реформатор. Хоть колдуна из Караболки вызывай, чтоб места ихних торжков проклял, или чё они там делают… О! Может, и впрямь? Надо перетереть с Магомедычем, когда Кирюху представлять буду…
Дела хреново — улыбайся. Совсем хреново — улыбайся ещё шире. С широкими улыбками парней, всё решивших, схвативших, купивших и продавших, Ахмет с Кирюхой, наряженные, как на смотрины, перешагнули порог Магомедычева особнячка. Отдав начищенные волыны молчаливым плечистым парням, разулись, продемонстрировав новенькие носки.
— Вот, сюда проходите, сюда, — неумело, но очень старательно улыбаясь, заботился о гостях немолодой башкир с такой угрожающе-хищной мордой, что сразу вспомнились монгольские сотники из фильма Тарковского.
В комнате, завешанной коврами, за низеньким столиком сидел важный Магомедыч. Приветливо кивнул, встал, поздоровался за обе руки. …Как всё-таки отточена на Востоке эта процедура, — мелькнула мысль у представившего нового партнера Ахмета. — Смотри, сколько без «цивилизации» живем? И как всё быстро встает на круги своя, а? Только б Жирик не накосорезил… Но Жирик вполне проникся атмосферой, попал в темп и чинно, неторопливо, как и полагается хозяину большого Дома, беседовал с Магомедычем на светские темы. Прибежала симпатичная девчонка, слила гостям на руки, подержала полотенце. Официально, как на губернаторском приеме, съели шорпу, похваливая хозяина и его гостеприимство. Потом пошло уже полегче, по-советски, когда съели по паре шашлыков, выжрали полустаканами три пузыря дагестанского коньяка. Магомедыч аж прослезился — коньяк-то с родины… Наконец, приступили к чаю под сказочно вкусный чакчак. …Ну чё, по всем восточным поняткам можно поговорить без особых протоколов, — решил Ахмет. — Как бы только не задолжать сверх меры. Хотя это теперь Жириковы головняки, пусть рассчитывается… Вклинился в базар, навел тему на то, как До Этого жили, вспомнил рыбалку на Кожаном, ввернул случай из жизни, как раз и про рыбалку, и про странные дела, изредка на Кожаном происходящие, словом, замотивировал, как умел:
— Кстати, Исмаил-абый, тут эти белемле до сих пор, поди, живут. Как от них, нет беспокойства?
— Да какое от них беспокойство, улым. Люди хорошие, тихие. — Магомедыч немного помолчал, видимо, задумавшись — углубляться в тему, нет ли. Продолжил, однако: — …Сейчас им вообще хорошо стало, никому они не нужны, спокойно живут. Я по молодости, участковым ещё когда там работал, ездил к ним — выборы там, помнишь же, как в советский время, выборы все ходили? Не дай Бог. Ну, я им ящик возил, бумажки эти. Паспорт перепишу, за них там кого-то подчеркну, увезу. Им неприятно всё это было. Но они ничё, вид не подавали. И не просили, я сам всё делал, из уважений, они же как суфи.
— А как на них ваш хазрэт смотрит? Они ж Ислам не уважают. — легонько, как ему казалось, спровоцировал Ахмет, раскачивая собеседника. — ат-Тауба сказано же, что муслимлар обязаны сделать, чтоб все рядом, кто не приняли ханифа, или чтоб джизья платили, или воевать с ними.
Магомедыч даже крякнул от такой глупости.
— Э, ерунду ты сказал. Знаешь, Ахметзян, я когда дома, на Кавказе ещё, жил — у нас в райцентр суфи жили. Ну, на них, что они — суфи, табличк не был, мечет они ходили, ураза держали — но всё равно всё райцентр знал. Вот. К ним, точней, к их старшему, знаешь, какие люди приезжали? Не то что республикански начальство, Магомедов даже был, неважно этот, а самые главные мулло, имомлар, понял? Советский время! Во дворе, перед воротм, ботинк, шапк сымали! Вот какие уважаемые люди был! — Магомедыч раскраснелся, даже привстал.
Помолчал. Покосился на Жирика, с наслаждением грызущего чакчак, на Ахмета. …Ага. Мент у Магомедыча проснулся. Да, правильно говорится, умер — надолго, мент — навсегда. Пора колоться…
— Ахметзян, а тебе зачем они? Только мне не рассказывай, что без интереса всё это спрашивал. — Магомедыч выперся на Ахмета сверлящим оперским взглядом.
— А разве ты не сам рассказывал? — для проформы поупирался Ахмет, не сдаваться же сразу. — Я чё, имена и факты тряс? Так, разговор просто зашел, нет? Ладно, ладно. Расколол. Есть маленькая проблемка.
Ахмет вкратце набросал расклад с маленькими базарами.
— Как думаешь, Исмаил-абый, помогут?
— Не знаю, улым, не буду врат. С ними заранее никогда ничё не знаешь. Вот я возил к ним иногда людей. В основном баб. То родить не может, то ещё чё, ну сам знаешь — у баб постоянно какие-то проблем. Ну, и мужиков тоже. И знаешь чё? Тебе вот кажется, что везешь человека с ба-а-альшым проблемам, а оказывается — тьфу. Или с мелочью, а они разворачивают. Или вообще — привез им как-то девку, маленькую совсем, и пропала девка, представь себе. И никакого шума, родители без претензий, никто слова не сказал. Прививки приезжали — не спрашивали, школа пора идти — тоже не спрашивали.
— А ты?
— А чё я. Пацан, младш летнант. Честно скажу — боялся я этот вопрос подымать. Нет, не в том смысле, что мне хвост наступят, нет. Дураком побоялся стать. Родители не ищут, родня там, бабай-абика спокойно ходят, а мент шум подымает, понимаешь? Спросил так, между делом как бы, мне говорят — к родне уехал, и весь разговор.
— Понимаю.
— Вот. Я к чему говорю — вот скажешь, надо мне три базар разогнать, а чё они тебе скажут, неизвестно.
— Ну чё, Магомедыч, когда съездим?
— Хе, съездим. Сначала сходим. Тут у нас живет один ихний, сначала к нему зайдём. Ты ему всё доложишь, и идите домой. Следший раз придёте, он скажет, как чё. Пошли, сразу дело сделаем.
— Пошли, в самом деле, чё тянуть. Кирюх, ты посиди, покушай, мы щас.
Глава 6
Ахмет с Магомедычем брели по темной улочке Веникова, слегка заносясь на поворотах — из головы коньяк давно уж вылетел, а в ногах малость подзадержался.
— Слышь, Магомедыч. А этот, к кому идем, он кто вообще?
— Да просто дед старый, не в себе малость, но тихий, веселый. Абдулло его зовут. Как я сюда приехал, он всё на агростанции дворником работал, потом больниц сторожил.
— А к этим какое отношение имеет?
— Да не разбери-поймешь. Они его жалеют, что ли, что он тронутый, не знаю. Но с ним только дела имеют, ни с кем больше. Раньше к нему ещё родственники какие-то ездили, чужие, не наши, ещё до Горбачева, а теперь один совсем. Я так присматривался, они его, похоже, посылают, эти-то. Ну, по своим делам каким-то. Помню, еду на мотоцикле, по службе, а он идет. То оттуда, то отсюда. Ну, остановлюсь, подвезу. И то, когда сядет, когда нет. Говорю же, со странностями он. Но безобидный, оланнар всегда какую-нибудь игрушку сделает, они играют, и он с ними.
— А он поймет, чё мне надо-то?
— Не знаю, честн скажу. Но его дело маленькое, доложить, я так понимаю. Ну, ты веди себя вежливо, и не дергайся, если чё даст — бери, отнекиваться не вздумай. Он мне чё давал, я ничё не выкинул, так и лежит.
— А чё давал?
— Да когда чё. То листок из тафсир выдернет, сложит и в карман сунет, то открытку старую с первым маем, то однажды игрушку, на какие елк вешают, дал. Один раз хлеб вынес, тыкает — ешь давай, и стоял, пока я не съел, сердилс. В общем, ты не удивляйся, если чудить начнет.
— Да мне-то чё, пусть чудит. Лишь бы дело сделалось.
Наконец, Магомедыч показал на дом старика Абдулло. В нескольких домах от края деревни, в роще тополей, стоял среднего размера пятистенок, довольно опрятный — вопреки ожиданиям Ахмета, ожидавшего увидеть развалюху. Стаек, гаража, сараев нет — одна чёрная от времени баня да ухоженный огород за проволочным забором. Покрышка «беларуськина» вкопана, типа клумба, сравнительно ровная поленница, несколько кустов сирени под окнами. Перед воротами свежая щепа — похоже, недавно дрова пилили. Магомедыч крикнул через забор:
— Абдулло абый! Здравствуй, как сам? Гостя вот к тебе привел, из города! Собаку привяжи там!
— Э-э, Исмаил пришел! Бишенче привёл? (здесь и далее диалоги будут даны в переводе, во избежание раздувания файла со сносками)
— Кого-кого? Гостя, говорю, привел! Из города!
За забором зазвенела цепь, опрокинулась миска, хозяин укоризненно пробормотал что-то дрожащим стариковским тенором.
— Привязал?
— Привязал, привязал, заходьте.
Магомедыч сунул руку вглубь щели над калиткой, пошуровал — открылось, махнул — заходи первый, мне, мол, закрывать ещё. Ахмет ступил на двор, посторонился, пропуская Магомедыча. Его взгляд тут же зацепило что-то до боли знакомое — Ахмет присмотрелся, ёпть! Да это же тот «Москвич»! Только без колес, и облез-то как, куры в нём лазают…
Вспомнилось — как покупал картошку у владельца этого мастодонта на рынке за КПП. Картошка ещё симпатичная такая была, в разнокалиберных вёдрах. Взял одно, опрокинул в сумку, рассчитался, а продавец — вот этот самый башкир, точно, раз такой — рукой машет, типа иди сюда. Пока Ахмет обходил старый небесно-голубой «москвичонок», башкир уже рылся в багажнике, так же без выражения поглядывая на него, городского хомяка, неуклюже скачущего через особенно жидкие места. Достал маленькую «сиську», внутри — какая-то мутная хрень, чуток меньше половины, суёт — Ахмет взял как автомат, во сне так бывает. Открутил пробку, нюхнул. Пахнуло мерзостью какой-то пресной. Ахмет затормозил, неприязненно глядя на «сиську» с этой отравой. Башкир этот пялится нехорошо как-то, поторапливает — «аша-аша-аша». Сразу реакция — какого хрена я бурду эту ашать должен, чего этому надо, сразу вспомнилось, как его в Домодедово пыталась цыганка гипнотизировать и прочая мешанина на эту тему, вплоть до дурацких статей в «Аргументах»… Но это всё так, фоном. Под фоном же — он даже не слишком удивлен был, эдакое фундаментальнейшее ощущение «правильности» происходящего, какой-то огромности, только хрен поймешь, к чему эта «огромность» относится, и — совершенно отчётливо — понимание свободы выбора. В этот момент он абсолютно точно знал, что с ним ничего «плохого» не случится, выпьет он это дерьмо или нет. Ему даже показалось, что он видит свои будушие жизни в том и другом случае, и что эти жизни его вполне устраивают. Потом, конечно, было ощущение, что с видением этих самых вариантов нечисто — он вполне мог допридумать это постфактум.
На ощущении «правильности» придётся остановится поподробнее, что-то кажется, что оно того заслуживает. Это весьма тонкая хреновина. Хороший пример — рыбалка. Ахмет любил рыбачить — но был не «настоящий заядлый рыбак», а так, бездельник с удочкой. И во время оного безделья неоднократно замечал, что перед тем, как клюнет (и впоследствии не сорвется, не выскользнет из рук и т. д.) — удочка забрасывается с чётким ощущением некоей ладности, правильности — ну да понятно. Или идёшь к человеку без звонка — и с первого шага знаешь, дома он, либо прешься в такую даль напрасно. И всегда продолжаешь идти, что характерно. Как ситуация повернётся, иногда знал до мелочей, узнавал совершенно незнакомые помещения, идешь вот так, тебе дорогу показывают, а ты знаешь, что за поворотом. Всё вот такие «дежа-вю наоборот» сопровождаются этим самым чувством этой самой «правильности». «Правильность» сопровождала его во многих случаях мелкого бытового выбора — он даже пробовал как-то пытаться влиять на события, вызывая это ощущение — но, естественно, без каких-то результатов.