Журчала вода, под ногами мягко чавкал ил, испускающий тошнотворно-вонючий газ, скользкие стены тоннеля сочились какой-то едва заметно светящейся в темноте слизью, но человек без имени ничего не замечал - он брел вперед, спасая свою жизнь. Его не волновали ни запах, ни трупы крыс, валяющиеся под ногами, он не чувствовал страха, который неминуемо сжал бы своими костлявыми лапами любого человека, который спустился бы сюда, в непроглядную тьму, без фонарика и оружия - даже самого простого, вроде топорика, либо дубинки.
Про московские подземелья ходило много слухов, справедливых, и нет - в основном это были досужие фантазии, выдуманные любителями приврать, или сочинить красивую историю. Но не все слухи были враньем. Совсем даже не все.
Еще час человек без имени шел по переходам, сворачивал в боковые тоннели - казалось, он знает, куда идет, но это было не так. Он шел, надеясь найти нору - сухую нору - в которой можно отлежаться.
И тогда, ему все-таки повезло, впервые за эти дни. Каким-то чудом он вышел в подвал, замурованный, недоступный с поверхности земли - раньше здесь были какие-то склады, принадлежавшие заводу по розливу вин - потом вход в склады замуровали, чтобы в них не лазили дети и не скрывались вражеские диверсанты, а через некоторое время про них просто забыли - на много десятков лет. Так бывает. В жизни много всякого раздолбайства, потому удивительного в этом не было ничего.
Человек без имени прошел по складским помещениям, которые находились гораздо выше уровня тоннелей, в одном из них, пыльном, забросанном остатками мебели и ящиками, нашел забытый ящик с каким-то ветхим тряпьем, по виду похожим на груду ветоши для вытирания рук и обтирки двигателей, зарылся в нее, накрывшись с головой, и тут же принялся чавкать, засовывая в глотку еду из контейнера. Окровавленные, грязные пальцы с механичностью автомата засовывали пищу в рот, челюсть исправно двигалась вверх-вниз, перемалывая "строительный материал", желудок урчал, получая очередную порцию еды, от одного вида которой обычного человека тошнило бы не меньше суток. Но человек ел, и наслаждался каждым съеденным кусочком, чувствуя, как организм с восторгом принимает то, без чего он умрет за считанные часы. Для восстановления нужна энергия, и взять ее можно только из еды.
Проглотив содержимое контейнера, человек без имени отбросил пустую емкость, и тут же провалился в сон - глухой, тяжелый, черный, как окружающая его Темнота. Он не видел снов. Ему было тепло и хорошо. Гораздо лучше, чем тогда, когда он очнулся на столе прозектора с торчащим из живота скальпелем.
***
Сколько часов, или дней прошло - он не знал. Один? Два? Семь? Столько, насколько хватило еды и одинокой бутылки пива, выдохнувшегося, противного, но полезного - жидкость, без жидкости никак. Он ел, пил, потом спал - сколько мог. Организм восстанавливался - как мог. Раны, которые человек получил перед встречей с полицейскими, и те две раны, что нанес ему патрульный - уже зажили, оставив после себя звездчатые вмятины, пятна.
Пули, которые остались в теле зарубцевались, затянутые в кокон плоти, остальные вышли из ран, вывалившись на пол, будто гнилые зубы из больного рта.
Организм экономил силы - можно было бы выбросить все инородные тела, но он не стал этого делать. Оставшиеся в теле пули не мешали выживанию, потому не стоило тратить на них свои силы. Одна застряла в легком - пусть себе там и торчит, до поры, до времени. Другая зависла в кишечнике и тоже была забыта. Все пули из мышц были выброшены, как вредоносные, мешающие выживанию - существо, вся жизнь которого зависит от того, как работают его мышцы не может себе позволить плохую работу хоть какого-нибудь, даже самого на первый взгляд второстепенного мускула. Чтобы добыть пищу, организм обязан поддерживать максимальный уровень готовности к схватке, или бегу. Это ПРАВИЛЬНО.
С мозгом все было гораздо, гораздо хуже. Клетки мозга восстанавливались очень медленно, особенно лобные доли, отвечающие за личность хозяина.
Личности, как таковой - не было. Вместо нее - неопределенное, безликое существо, руководствующееся инстинктами. Желающее выжить.
То, что человек выжил после такого ранения, тоже было чудом - пуля разрушила часть мозга, вырвав кусок черепной коробки, после такого попадания не смог бы выжить никто, и ни в каком из миров. Даже если бы рядом оказался могучий маг-лекарь, способный лечить практически любую болезнь.
Участок мозга, отвечающий за магию, частично уцелел, и автоматически поддерживал тонкую нить контакта с Океаном силы, только потому способность к регенерации сохранилась - не та том уровне, что раньше, но...сохранилась. Ткани тела восстанавливались феноменально быстро. И перестраивались.
Человек лежал в куче тряпья, пребывая в состоянии подобном трансу, и не знал, что наверху, на поверхности земли кипят страсти, сравнимые по своему накалу с ураганом - его искали. Искали везде, где могли. Искали все - от друзей, до врагов. Его объявили во всероссийский розыск, разослали фоторобот с приметами - "Опасный террорист, напавший на работников правоохранительных органов...."
Ему все было безразлично. Он не помнил ни друзей, ни врагов. Один, во всем мире один. Чистый лист бумаги, животное, копия человека, некогда именовавшегося Сергар Семиг.
В старом подвале, в котором никто не был уже много десятков лет, было тихо и уютно. Никто не беспокоил спящего - здесь не было даже крыс. Крысы там, где есть еда, но что можно съесть в этом подвале, не видевшем света долгие, очень долгие годы? Крысы там, где люди, там, где двуногие существа оставляют множество вкуснейших, и очень питательных продуктов, там, где можно разжиться едой.
И когда у человека без имени закончились еда и питье, инстинкт отправил его к людям - как крысу, как таракана, неизменного спутника всех людских поселений.
Человек медленно встал, выбрался из-под груды пыльного тряпья, и не отряхиваясь, пошел вперед, к пролому, через который попал в этот подвал. Он теперь неплохо видел в темноте - без цветов, как черно-белое изображение, но видел. Ночное, или скорее - подземное видение способствует выживанию, а значит, зрение должно было перестроиться в нужном ключе. И перестроилось.
Теперь человек шел не так, как тогда, когда бежал в неизвестность, спасаясь от преследователей - это был Охотник, ищущий добычу. Добычей могло стать все, что способствует выживанию, а именно - еда, питье, одежда. Не более того. Но и не менее. Попадется крыса - это тоже еда. Организм перестроится так, как нужно для выживания.
Предки людей питались сырым мясом, и ничего, дожили до котлет. Отвыкли от сырого мяса, да, но...если твой организм может автоматически подстроиться под любые условия, так о чем разговор? Главное, чтобы эта самая крыса попалась!
Но крысы, твари хитрые, разумные и очень, очень осторожные, не спешили бросаться к этому существу, неслышно крадущемуся вдоль канализационных тоннелей.
Он шел слегка сгибаясь, когда голова чертила по своду подземелья. Неслышно утопали ноги в мягком илистом ковре, за журчанием ручейка не было слышно чавканья, когда нога в очередной раз выскакивала из липкой грязи. Идти неслышно было правильно для выживания, потому Охотник не позволял себе ни одного лишнего звука. Худой, жилистый, как гончая, он был одновременно гибким, ловким, как кошка, шаги которой не услышит ни одна мышь. Вперед, и только вперед! Не останавливаясь, не оглядываясь назад - идти туда, где как полагал инстинкт, должны быть вода и пища.
По большому счету Охотник мог бы пить и ту мерзкую, грязную жижу, что хлюпала у него под ногами - если бы захотел. Но организм не хотел. И не потому, что знал - это мерзкое ядовитое скопление самых опасных болезнетворных бактерий в мире, и это гадко. Просто для того, чтобы нейтрализовать действие ядов и убить микробы, ему потребовалось бы слишком много энергии, а с энергией теперь большие проблемы. Не катастрофа, нет. Но проблемы. И так на лечение организма было истрачено двадцать процентов массы тела, еще немного, и придется еще сокращать объем мышц, то есть продолжить есть самого себя.
Чтобы сохранить прежнюю силу и ловкость, пришлось уменьшить объем мышц, преобразовав их, модифицировав, превратив мышцы в некое подобие мышц насекомых, способных длительное время работать не утомляясь. Да и самих мышц стало в несколько раз больше - если у обычного человека их около шестисот, у Охотника стало - больше двух тысяч.
Изменились и легкие - чтобы обеспечивать мышцы возможно большим количеством кислорода, тем более в условиях подземелья, легкие увеличились в объеме - и тогда пришлось перестраивать грудную клетку, расширяя ее по требованию мозга.
Единственное, что не мог сделать мозг - это перестроить самого себя. Только время могло помочь восстановить разрушенные клетки серого вещества и полностью восстановить в нем разрушенные связи.
Охотник шел уже около трех часов, и за все это время так и не увидел ничего съестного. Лишь труп собаки, полуразложившийся, сладко пахнущий тленом. Но и его Охотник есть не стал, по той же самой причине - борьба с последствиями этого "обеда" лишит последних запасов энергии.
И тогда организм принял решение выбраться наружу - туда, где концентрируется пища. Туда, где обитают люди и стоят ларьки с вкусной, питательной пищей.
Вверх! По ржавым скобам, к свету Луны, звезд и фонарей!
Случайно, или нет - скорее всего - нет - мозг Охотника выбрал для первого выхода на поверхность именно ночь. Скорее всего, он чувствовал время суток, как чувствуют животные, днем забирающиеся в свои норы и отсиживающиеся до наступления тьмы. Как они это делают, как чувствуют ночь, находясь глубоко под землей - можно лишь строить догадки. В мире есть много такого, что непостижимо человеческому уму, и ученые, важно надувающие щеки в попытках объяснить происходящее, могут только гадать, сооружая многотомные научные труды, бОльшая часть из которых не стоят и медной монеты.
Как может кот, оставленный при переезде, найти своих хозяев через несколько лет, за тысячи километров от места расставания?
Как птицы находят дорогу к месту зимовки, и потом возвращаются назад?
Инстинкт, говорят ученые, прикрывая этим словом свою беспомощность и незнание. Но другого объяснения происходящему нет.
"Магия!" - сказали бы в мире Сергара, и были бы так же как земные ученые смешны, в своей попытке дать определение тому, чему объяснения нет.
Он выбрался наверх в тихом дворе огромной многоэтажки, прямо между рядами тесно припаркованных автомобилей. Тяжелая крышка люка подалась под нажимом руки, почти не загромыхав, легла рядом с отверстием колодца, ничем не потревожив ночную тишину.
Охотник вылез, присел на корточки, оглядываясь по сторонам, как лесной кот, ожидающий нападения, затем взял крышку и аккуратно вставил ее на место. Нору нужно закрывать, иначе в нее может проникнуть враг.
Закончив, метнулся в сторону, за большую трансформаторную будку и засел там, медленно поворачивая голову, сканируя местность. Тихо. Где-то далеко звучит музыка - светится окно на девятом этаже, но большинство окон темны, люди спят - чтобы попасть на работу по жутким московским пробкам, им нужно встать пораньше, чуть ли не на рассвете, а потому ложатся в постель они рано, отключая телефон, чтобы никто не мог испортить священный сон. После девяти вечера все связи с окружающим миром обрубаются, наступает время Морфея, уравнителя богатых и бедных.
Над подъездом мерцает одинокий фонарь, выхватывая из темноты машины счастливчиков, которые припарковались в безопасном месте - чем дальше в темноту, тем больше шансов, что над твоим "железным конем" надругаются - разобьют стекла, украдут, или порежут колеса. Сигнализация не поможет - добежать не успеешь, да и толку-то от нее, когда машина припаркована на противоположной стороне дома, когда жалобные вопли насилуемого ворами автомобиля услышит разве что сосед из противоположного подъезда, с первого этажа, да и то если не затворил все свои многослойные пластиковые окна. Большой город тем и отличается, что всем плевать на всех - стреляй, грабь, бей - никто не выглянет, никто не поинтересуется - почему сработала сигнализация, или с какой стати кто-то зовет на помощь.
Поодаль, метрах в трехстах, светятся окна продовольственного магазина - он работает круглосуточно, и круглосуточно в нем можно приобрести все, что нужно - от хлеба, до колбасы и водки. Водку, само собой, с наценкой, из-под полы - проклятая власть не разрешает продавать спиртное после десяти вечера, чем очень даже радует предприимчивых продавцов, превративших торговлю запрещенной водкой в основной свой источник дохода.
Этот магазин, расположенный в спальном районе, местные называют "Полосатый" - мало кто помнит, почему. Лишь старожилы, чудом не убитые циррозом печени и нечистой наркотой, знают, что "Полосатый" некогда и был полосатым, выкрашенный так по прихоти бывшего хозяина, сгинувшего в огне бандитских разборок. Теперь этот источник удовлетворения местных алкашей покрашен обычной бежевой краской, но так навсегда и остался "Полосатым" - нет ничего прочнее традиций, особенно если они имеют под собой алкогольно-криминальную основу.
Нет в магазине прежнего хозяина, нет распивочной, где разбавляли мутной водой импортный спирт, из литра которого выходило четыре с половиной бутылки водки, но на месте осталась продавщица тетя Валя, крепкая, квадратная, вечная, как пирамида Хеопса. Есть в районе и супермаркеты, в которых можно купить гораздо больше разнообразного товара, чем предлагает Полосатый, но не зарастает народная толпа в этот типовой бетонный куб, созданный руками солдат еще в советское время. Здесь все немного дешевле, и жизнь проще, не так как в пафосных огромных "аквариумах"-супермаркетах, лишенных харизмы купеческой лавки. У тети Вали можно одолжиться "до получки", а кроме того - продать что-то из домашнего барахла, или краденое - за копейки, конечно, за поллитру и закусь, но иногда и этого хватает, чтобы почувствовать себя счастливым. Хотя бы на одну ночь.
Охотник, конечно, всего этого не знал. Но знал, что у него в кармане есть некие бумажки, отдав которые в магазин, продавщице, он получит еду и питье. Знал, что нужно сделать именно так, и называется это: "купить". "Деньги" - они у него были. Несколько тысячных бумажек, вытащенных из кошелька поверженного им постового. Мозг воспринимал эти деньги как добычу, равнозначную пойманному в лесу оленю, или зайцу. Добыл деньги - отнес в магазин - получил еду. Все правильно, все верно - так можно выжить.
Охотник, который еще не осознал себя личностью, пошел в сторону магазина, ступая мягко, стараясь держаться в тени деревьев и забора, ограждавшего строительную площадку - там собирались воздвигнуть новый дом. У строителей что-то не заладилось, потому стройка на неопределенное время затихла, прикрыв высоченным металлическим забором полузатопленный грязной водой котлован, из которого, как гнилые зубы, торчали повыкрошившиеся бетонные надолбы свай.
Не доходя до магазина метров пятьдесят, остановился, и начал неловко отряхивать с головы, с плеч, со штанов налипшую грязь и ветхие кусочки ткани, приставшие за время ночевки. Почему он так делал - Охотник не знал. Это НУЖНО было сделать, чтобы отдать свои деньги за еду. Это было ПРАВИЛЬНО, и он это делал.
Днем прошел дождь, и на мостовой, возле колеса большой черной машины, стоявшей на выезде из двора, скопилась дождевая вода - в ней плавал размокший окурок, и Охотник вдруг поморщился - ему не нравился запах табака и табачного дыма. Но он все равно наклонился, и тщательно сполоснул лицо условно-чистой водой, смыл засохшую кровь со щек, с шеи, с рук, покрытых буро-грязной коркой. По-хорошему, ему стоило бы найти реку, или пруд, выкупаться, выполоскать свою одежду, чтобы не привлекать внимание, но Охотник не знал, где можно найти реку и довольствовался тем, что предоставил ему случай. Он не был брезглив, он вообще не понимал, что такое брезгливость, как не понимает этого собака, пьющая из лужи. Возможно, попил бы из этой самой лужи, но запах размокшего табака отбил всякое желание промочить горло. Потом. Он купит все, что нужно, и потом уже попьет. И поест.