- На личность - всегда стоит и даже необходимо. А вы -
личность.
- Личность разве что для глины. "Какой чарующий голос",
- подумал он и попытался представить ее улыбку и умные
глаза.
97
- Глина - это начало всех начал. А конец - мрамор.
- И как вы назовете мой портрет? Мамин вы назвали
"Первая любовь", а мой?
- Название найдем. Это не проблема.
- "Последняя любовь"? - услышал он смеющийся
озорной голос и внутренне вздрогнул, потому что мысленно
подумал то же самое еще до того, как она, конечно же шутя,
произнесла эти два бросавшие его в дрожь слова. Так они к
обоюдному удовлетворению непринужденно проболтали минут
двадцать, наконец Маша с решительной готовностью сказала:
- Итак, до встречи?
- Обещайте, что она состоится в самое ближайшее
время? Не забывайте, что глина быстро сохнет.
- Обещаю и не забываю.
- Так, может, завтра? - с мальчишеским энтузиазмом
предложил он.
- Какой вы скорый?
- Но ведь глина... - весело и шутливо выпалил он.
Поговорив с Машей, Алексей Петрович в состоянии
неожиданного душевного взлета, словно окрыленный вошел в
свой "цех" и остановился перед "Девичьими грезами". Он уже
представлял себе, как будет выглядеть Маша в этой
композиции, ее осененное мечтой одухотворенное лицо,
полное внутреннего огня и страсти, тонкие трепетные кисти ее
рук. Маша - это чудо женского совершенства, обаяния и
красоты. Он не понимал, не хотел признаться, что совсем не
знает ее, что видел всего один раз и то мельком, как иногда
встретишь на эскалаторе метро движущееся навстречу
очаровательное лицо юной феи. И потом эта странная, пусть
даже шутливая фраза - "Последняя любовь". Как понимать ее?
А ее голос, этот звенящий неторопливый колокольчик, ее
непринужденная, свободная речь как плавное журчание
серебряного ручья - все это пьянило его воображение, и он уже
предвкушал удовольствие, с которым будет лепить ее образ.
Нет, не образ, а лик.
"Что это со мной, почему я так возбужден?" - спрашивал
самого себя и боялся ответа, запрятанного глубоко в недрах
молодой, еще не растраченной души. Потом включал
магнитофон, садился в кресло и, сцепив руки на затылке,
слушал с упоением любимого им Бориса Штоколова:
"Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви приветная,
Ты для меня одна заветная,
98
Другой не будет никогда..."
Он вспомнил недавний сон, встречу со знакомой
незнакомкой. Это было после того, как его мастерскую
посетила Лариса Матвеевна. Незнакомка была похожа на
Машу. И вот теперь ее звонок и такой приятный разговор. Его
охватило необузданное веселье, чувство радостного ожидания,
когда фактор возраста начисто исчезает, отсутствует, а сердце
и разум вступают в конфликт. Разум хотел видеть в Маше
только модель, натурщицу для незаконченной композиции
"Девичьи грезы", сердце жаждало большего: встречи с
женщиной, перед которой становятся на колени, оно жаждало
любви.
3
Владыку Хрисанфа в последние дни одолевали
глубинные сомнения. Сумятица противоречивых мыслей
поселилась в нем после встречи с генералом Якубенко у
Иванова. Откровенные высказывания генерала о патриархе,
об Александре Мене, о митинговом пасторе-депутате, которого
Алексей Петрович назвал "рыжей крысой", заставили епископа
Хрисанфа задуматься серьезно над тем, что происходит в
нашей стране в целом и в частности в жизни русской
православной церкви. Хрисанф, как и большинство его коллег,
благосклонно встретил перестройку, которая открывала для
деятельности духовенства широкие, даже ничем не
ограниченные просторы. Атеизм, безбожничество осуждалось
в высших сферах власти, и главный партийный идеолог
Александр Яковлев демонстративно нанес визит в Оптину
пустынь. Правда, сведущие духовные иерархи помнили и
другое, как тот же самый Яковлев в минувшие годы с
губельмановской яростью насаждал и усиливал
антирелигиозную пропаганду, жестоко расправлялся с
редакторами тех изданий, которые отваживались печатать
фотографии православных храмов - памятники отечественного
зодчества. И старший коллега тогда еще архимандрита
Хрисанфа, а нынешний митрополит в частной беседе обронил
по адресу оборотня Яковлева презренное слово "Иуда". Но тем
не менее многие патриотические газеты и журналы отводили
целые страницы деятельности церкви. Как в открытые шлюзы
хлынули верующие в храмы и в ранее отправлявшие службу и
вновь открытые. Словом, церковь получила полную свободу и
независимость от властей, хотя формально еще оставалась
отделенной от государства. Духовенство ликовало. А
99
некоторые из них, вроде "рыжей крысы", пробравшиеся даже в
советы, экстремистски витействовали, вообразив себя
апостолами свободы, крушили все подряд под флагом
демократов. Досталось от них не только отечественной
истории, но и своим коллегам архиереям высшего ранга,
членам священного синода. Впрочем, еще раньше, в годы,
когда в Китае вдову Мао Дзе Дуна и ее ближайшее окружение
клеймили "бандой четырех", наши церковные диссиденты и,
прежде всего "рыжая крыса", "бандой четырех" окрестили
постоянных членов священного синода, то есть верхушку
православного духовенства.
Совсем недавно безбожники в одночасье превращались
с истовых верующих с такой же поспешностью и энтузиазмом,
как некоторые партийные боссы объявляли себя убежденными
и воинствующими демократами. Это конъюнктурное
превращение вызывало в душе епископа Хрисанфа неприязнь
и возмущение. "Иуды", - повторял он сказанное митрополитом
слово по адресу Яковлева. Даже хуже Иуды: тот, предав
учителя, под Давлением пробудившегося раскаяния нашел в
себе мужество повеситься. У этих - Яковлевых-Горбачевых
совесть не пробудится, потому как ее у них никогда не было.
Владыка Хрисанф многого ожидал от власти демократов, не
для себя - для народа. На Ельцина он надеялся до последнего
времени и был не согласен с генералом Якубенко, который
считал президента России Иудой номер один. Горбачев,
Яковлев и Шеварднадзе в реестре Дмитрия Михеевича шли
под номерами два три, четыре. Но надежды епископа
оказались иллюзиями: Горбачев и Ельцин, которым он
искренне симпатизировал, привели страну к катастрофе.
Встреча с генералом Якубенко заставила владыку новыми
глазами посмотреть на многие явления, происходящие в жизни
нашего общества, в том числе и церковной. О встрече в
мастерской Иванова епископ поделился с митрополитом, с
которым его связывала давнишняя дружба и доверительные
отношения. И оказалось, что митрополит как и генерал, считал
Александра Меня иудаистским или сионистским - это, в общем,
одно и то же - агентом в русской православной церкви, и что у
Меня есть последователи как среди рядовых священников, так
и среди архиереев. Брожение и смута в обществе не могли
отразиться на жизни церкви. Появились любители половить
рыбку в мутной воде, ослабить или воспрепятствовать
влиянию церкви на духовное возрождение России, посеять
разлад и хаос в умах верующих путем беспардонной лжи,
100
мерзких инсинуаций в сионизированных средствах
информации. Нередко и патриотические издания, которых
можно сосчитать по пальцам, не разобравшись в существе и
будучи некомпетентными в делах церковных, легко клевали на
подброшенные врагами православия фальшивки. И не только
иудаисты и Ватикан ведут активную подрывную деятельность,
распространяя слухи о связях духовенства с КГБ, этими
нечистыми играми занимается и зарубежная русская
православная церковь, раскольники из так называемой
"катакомбной церкви", возводящие хулу на покойного
патриарха Сергия. И всемирный совет церквей со своим
штабом в Женеве неустанно проповедуют экуменческие идеи,
которые способствуют расколу в русской православной церкви,
ослабляют ее плодотворное влияние на общество,
одурманенное сионистской пропагандой, " уже не в состоянии
разобраться, где правда, а где ложь, потому что наторенные в
многовековой лжи бесы умеют искусно выдавать себя за
ангелов, якобы только и пекущихся о благе народа. А на самом
деле эти оборотни подобно вампирам пьют кровь доверчивых
людей труда. Сегодня для прикрытия своей русофобской
сущности, антирусского нутра они маскируются словами
"Россия", "русский", а под этими масками скрываются матерые
сионисты и их подлые, продажные лакеи. Посмотрите
названия их газет: "Россия", "Российская газета", "Русский
курьер" - там русским духом и не пахло, их страницы
пропитаны ядом русофобии, и русскому человеку, рядовому
читателю, не так просто понять, что "Русский вестник" и
"Советская Россия" - это вестники подлинной правды, а
"Русский курьер" - разносчик мерзкой лжи.
Обо всем этом владыка Хрисанф лишь смутно
догадывался, но когда об этом доверительно заговорил
митрополит, которому он беспредельно верил, у епископа
Хрисанфа словно пелену сняли с глаз. Он понимал, что
митрополит обладает большей информацией, знал о его
необыкновенной способности анализа явлений и факторов, и
потому все сказанное митрополитом он уже не подвергал
сомнению. И личность Александра Меня, его деятельность как
телеобозревателя своеобразного толкователя православия
теперь ему виделась в ином свете. Он поразился, что мнение
генерала и митрополита о Мене совпали. По указке иудеев
глупые и наивные верующие христиане поставили небольшой
крест на том месте, где покойный священник встретился со
своим убийцей - у асфальтированной тропинки, идущей от
101
платформы Семхоз до племптицезавода "Конкурсный". И не за
свои собственные деньги вдова и сын убиенного решили
выкупить у племптицезавода Дом культуры, чтобы открыть в
нем "Центр Меня". У сионистов, как известно, денег куры не
клюют, в то время как у куриного племзавода не хватает денег
на содержание Дома культуры. До перестройки не только
хватало, но и было в избытке.
В рождественские праздники владыка Хрисанф
пригласил Алексея Петровича к себе в гости, при этом
добавил, что желательно бы с генералом. Иванов позвонил
Дмитрию Михеевичу, и тот охотно согласился: ему было
интересно еще раз встретиться с епископом, который произвел
на генерала приятное впечатление своей сдержанностью и
благочестием.
Владыка Хрисанф жил в двухкомнатной кооперативной
квартире, обставленной довольно скромно. В
двадцатиметровой гостиной, где к приходу скульптора и
генерала уже был накрыт стол на три персоны, сверкала
игрушками и разноцветными лампочками нарядная елка.
Глухую стену гостиной от пола до потолка занимали книжные
полки. Солидная библиотека владыки состояла главным
образом из художественной литературы - русской и зарубежной
классики. Отдельная полка была отведена для поэзии.
Епископ любил стихи, и сам пробовал свои силенки в этом
литературном жанре, но в печать не предлагал. Из советских
изданий выписывал "Русский вестник", "Независимую газету" и
журнал "Слово". Последние номера этих изданий легли на
журнальном столике рядом с телевизором и торшером. В углу
под иконой за синим стеклом мерцал тихий огонек лампадки, и
мягкий луч его трепетал на строгом лике Спасителя. На
противоположной библиотеке стене между двух окон
помещены две иконы в скромных окладах - Николы
Мирликийского, по-народному - Угодника, особо почитаемого в
русском православии, и преподобного Сергия Радонежского.
На торцовой стене в изящной золоченой рамочке отлично
выполненная репродукция рафаэлевской "Сикстинской
мадонны".
Алексей Петрович, как и генерал, впервые были в доме
владыки, и оба они, хотя и каждый по-своему, с любопытством
разглядывали обстановку в квартире архиерея. В обстановке
жилища, как в зеркале, отражается характер хозяина. Иванов
знал о широком кругозоре епископа, о его пристрастии к поэзии
и теперь воочию увидел истоки его эрудиции, глядя на богатую
102
библиотеку. Дмитрий Михеевич обратил внимание на такие
резко противоположные по своим позициям издания, как
"Русский вестник" и "Независимая газета", и подумал: "Вот от
чего у него каша в голове". Генерал считал, что, прикрывшись
названием "независимая", чтобы придать себе видимость
респектабельности и объективности, ловко впрыскивает в
мозги даже грамотных, образованных читателей ядовитый
вирус антикоммунизма и антисоветизма.
Алексей Петрович остановился перед лампадкой, с
умилением глядя на голубой огонек. Сказал подошедшему к
нему генералу:
- Как красиво.
- А взгляд у него суровый. Он, небось, думает и
осуждает: "До какого позора докатились вы, русские люди?
Антихристов приняли за пророков", - молвил генерал.
- Ты о чем? - не понял Иванов.
- Да я вот смотрю на Христа. Как же он мог позволить
антихристу издеваться над православным людом?
- Это все за грехи наши, - отозвался владыка, услыхав их
диалог. - Много мы грешили, от веры отступились. Потому и он
отступился от нас. - И широким жестом в сторону стола
пригласил: - Прошу вас, друзья. Отметим Рождество спасителя
нашего.
Сегодня епископ Хрисанф, облаченный в белую рясу с
панагией на широкой груди, выглядел внушительно и
празднично. Просветленное лицо его сияло свежестью и
здоровьем, в глазах светилась радость и благоденствие.
Брошенные перед лампадкой реплики Алексея Петровича и
Дмитрия Михеевича, а также замечание владыки "за грехи
наши" послужили началом серьезного разговора за трапезой.
- Да ведь страдают не только православные, - сказал
Иванов - В Нагорном Карабахе льется кровь мусульман и
христиан - азербайджанцев и армян. Гибнут невинные. А из-за
чего? Кто толкнул их на братоубийство? Кому это выгодно?
- Теперь, пожалуй, и не найдешь виноватого, кто первый
бросил спичку и вызвал пожар, - заметил владыка.
- Почему не найдешь? - возразил генерал. - Тут нет
никакой тайны, никакого самовозгорания. И кому выгодно -
тоже не секрет.
Владыка устремил на генерала выжидательный взгляд,
полный искреннего, почти детского любопытства.
- Один мой знакомый генерал - армянин по
национальности, женатый на русской, как-то сказал мне, что в
103
характере армян есть довольно странная черта: селиться вне
своей территории, - продолжал генерал. - Армяне разбросаны,
впрочем, как и евреи, по всему миру.
- Этнически они, как и евреи, семиты, хотя исповедуют
христианство, - вставил владыка и тут же извинился, что
перебил.
- Кстати, по богатству армянская община идет второй
после еврейской, - продолжал генерал. - Очень амбициозный
народ. Вот этими амбициями и воспользовались американские
стратеги для разжигания национальной вражды в СССР. Это
была их давнишняя мечта. Теперь же в обстановке