этот его "поступок" расстроил и возмутил Светлану. Суслов
командовал идеологией, культурой, перед ним заискивали
карьеристы из числа писателей, артистов, художников,
жаждущих наград и почестей. А этот "непрактичный и
странный" Иванов пренебрег выгодной сделкой, сулившей,
кроме карьеры, и хороший заработок, и продолжал лепить
либо обнаженных женщин ("для души"), либо кладбищенские
надгробия (для заработка). Светлана вначале пыталась
ревновать его к натурщицам, и тогда он предложил ей
позировать ему. В ответ она возмутилась:
- Ты что - чокнулся? Чтоб я, голая, перед мужчиной, даже
если он и муж - ни за что.
Это его огорчало и поражало между ними холодок
отчуждения, а иной раз высекало ревнивую искру
подозрительности: перед мужем стыдишься, а перед
любовником... Насчет любовников у Иванова не было никаких
доказательств, кроме предположений, когда жена
возвращалась домой поздно и торопливо объясняла, что была
в театре с подругой. Он верил. Духовная близость непременно
рождает и плотскую. И наоборот.
Он не любил праздной потери времени, на юг отдыхать
ездил лишь один раз с женой и малолетним сыном и весь
месяц маялся от безделья. С тез пор Светлана ездила на
курорты с сыном. В одну из таких поездок у Светланы был
курортный роман, о чем Алексей Петрович случайно узнал от
сына. Он не опустился до выяснения подробностей и
семейного скандала, просто принял к сведению, как
неприятный, огорчительный факт. Спали теперь в разных
комнатах. Семейная трещина медленно расширялась.
39
Большая размолвка произошла между ними, когда
Иванов отказался делать памятник Свердлову. Заказ на этот
"престижный" монумент получил его покровитель-академик. В
то время Алексей Петрович был всецело поглощен
переоборудованием склада под свою мастерскую. Академику
тогда шел восьмой десяток, он плохо видел, часто болел, но
уцепился за этот заказ с присущей ему алчностью: поставить в
центре Москвы памятник первому президенту большевистской
России он считал высоким почетом. И конечно, рассчитывал,
что памятник от начала до конца будет сделан Ивановым,
которого на этот раз - впервые - он пригласил в соавторы. А
Иванов даже раздумывать не стал, сказав категоричное "нет!".
Расстроенный потерей такого заказа академик слег в
Кремлевскую больницу и навсегда порвал с "неблагодарным
учеником". Если академику Алексей Петрович даже не счел
нужным объяснять причину своего отказа, то Светлане,
которая обрушилась на него с упреками и нелепыми
обвинениями в лентяйстве, обывательщине, не внимании к
интересам и нуждам семьи, он, выведенный из терпения,
гневно сказал:
- Под угрозой казни я не стану делать памятник этому
палачу, антихристу, душегубу! Ни за какие блага никто не
заставит меня продавать свою совесть и честь! Да, да, я
честный русский художник и патриот. Только тебе этого не
понять.
- Но кто тебя заставляет быть соавтором? - пыталась
уговорить Светлана. - Пусть будет автором академик. Ему
слава, а тебе деньги. Поставь такие условия.
Это было превыше его сил. Она не понимает, не хочет
понять. Для нее деньги - главное. И он вспылил:
- Да разве в деньгах дело!?
- А в чем? Ты можешь объяснить? - уже теряя
самообладание, наступала Светлана.
- В Свердлове, - с дрожью в голосе выпалил он. - Ты не
хочешь понять и толкаешь меня на бесчестье. А честь не
имеет цены, честь не продается. Но тебе это не понять.
Это была последняя капля в горькой чаше их отношений.
Они расстались. Памятник Свердлову воздвигли в центре
Москвы без участия Иванова и академика. Но не долгой была
судьба этого бронзового палача казачества: в девяносто
первом митинговая толпа свалила вместе с Дзержинским и
Калининым и Свердлова.
40
Алексей Петрович любил одиночество, избегал шумных
компаний и не имел постоянных настоящих друзей, которые
"на всю жизнь", за исключением, пожалуй, двух. Один из них -
генерал-лейтенант Дмитрий Михеевич Якубенко, Герой
Советского Союза, его взводный фронтовой командир - был
старше Иванова тремя годами. Дружба их в буквальном
смысле скреплена кровью - оба были ранены в одном бою,
оба потом лежали в одном госпитале и после поправки
одновременно вернулись в свою часть, в которой и закончили
войну и продолжали дружить до последнего времени. Не
схожие ни характерами, ни вкусами, они тем не менее
искренне любили друг друга, хотя и нередко спорили,
расходились во взглядах на жизнь и события, тем не менее
уважали привычки, взгляды и вкусы друг друга. Другим
настоящим другом Алексея Петровича был епископ Хрисанф -
в миру Николай Семенович Еселев - земляк Иванова. Этот был
моложе на десять лет, и познакомились они, когда Николай
Семенович ходил еще в сане архимандрита. С тех пор минуло
лет семь, а дружба их крепла с каждым годом. И как ни
странно, до сегодняшнего дня у Иванова не нашлось случая,
чтобы свести и познакомить генерала с епископом, хотя и тот и
другой нередко бывали в мастерской скульптора, но ни тот ни
другой не изъявляли желания познакомиться, а сам Иванов не
знал, найдут ли общий язык ветеран партии, кондовый
коммунист и противник коммунистической идеологии -
представитель высшего духовенства. Генерал, как и епископ,
вышел из крестьянской семьи и тоже был крещен. Оба имели
высшее образование - один окончил военную Академию и
затем преподавал в ней будучи профессором, другой -
духовную Академию и тоже имел ученую степень. Когда лет
пять тому назад Иванов восторженно рассказывал генералу о
своем друге епископе, тот ревниво морщился:
- Не понимаю, что у тебя общего с этим попом?..
- Во-первых, он не рядовой священник, он архиерей, то
есть по-вашему тоже генерал, - отвечал Иванов и просвещал: -
Епископ - это как бы генерал-майор, а архиепископ - это
генерал-лейтенант, митрополит - считай генерал армии, ну а
патриарх - церковный маршал. Разница лишь та, что в армии
маршалов пруд пруди, а в русской православной церкви - один
- патриарх всея Руси. Во-вторых, он образованный,
эрудированный интеллигент, интересный, мыслящий человек.
Иванов сказал Инне правду, что в ближайшие два дня он
хочет закончить портрет генерала. Лет двадцать тому назад
41
Алексей Петрович вылепил небольшой портрет, в три четверти
натуры, бюст генерала Якубенко и подарил ему в день его
пятидесятилетия. То был моложавый цветущий генерал с
мужественными приятными чертами лица и упрямым вихрем
тщательно ухоженных волос. Два десятка прошедших лет
наложили свой отпечаток на бравого генерала. Некогда чистое
цветущее лицо пробороздили морщины, в посуровевшем
взгляде появились черточки задумчивой грусти, в мудрых
глазах выразилась тихая усталость и боль. Дмитрий Михеевич,
свободный от службы и общественных дел, все чаще
заглядывал в конце рабочего дня в мастерскую Иванова "на
огонек", чтобы обменяться мнением о событиях сумбурно-
трагических перестроечных лет. За все, что творилось в стране
в эти годы, он болезненно переживал и постоянно испытывал
потребность излить душу близкому человеку. У Иванова он
находил полное понимание и поддержку. Оба они считали, что
в стране произошел контрреволюционный переворот,
организованный, тщательно спланированный западными
спецслужбами - американским ЦРУ и израильской Моссад.
Совершен переворот вопреки воли народа, в интересах
еврейской буржуазии и мирового сионизма.
Генерал Якубенко пришел, как и условились, в
одиннадцать часов. Еще в прихожей, не успев снять шинель,
он заговорил о том, о чем болела душа, что не давало ему
спокойно спать, о чем говорили люди в очередях у пустых
прилавков, в городском транспорте и в заводских цехах, - о
небывалом хаосе, в который ввергли нашу страну архитекторы
и прорабы перестройки.
- Я вот шел, Алексей, и думал, сам себя спрашивал:
почему наша страна такая несчастная? Казалось бы, все есть
для нормальной жизни. Природные ресурсы огромны и
многообразны, как ни в какой другой стране. И народ хороший,
не обделен талантами. Прикинь, сколько всемирных величин
или, как теперь говорят, звезд вышло из нашего народа:
ученых,
писателей,
композиторов,
художников,
изобретателей...
- И полководцев, - вставил Иванов и, взяв генерала под
руку, медленно направил его к помосту: мол, давай за дело
приниматься.
- А разве нет? - Якубенко вытянулся по стойке "смирно" -
бравый, прямой, и уставил на друга гордый взгляд. - Суворов,
Кутузов, Жуков, Ушаков! Кого рядом с нами может поставить
хваленый Запад?
42
- Ты не назвал Рокоссовского? - напомнил Алексей
Петрович. Оба они - Якубенко и Иванов начинали войну в
армии, которой командовал Рокоссовский.
- Я назвал Жукова. А это, братец мой, гений, равный
Наполеону. Даже повыше. Как и его предшественники, он
остался непобедимым. А Наполеон потерпел военное
поражение и, заметь, от русского полководца.
Якубенко легко взошел на помост, уселся в кресло и
продолжал:
- И вот к чему я пришел, дорогой Алеша. Несчастья
нашей страны идут от руководителей. Приглядись: в так
называемых благополучных странах у руководства стоят
разумные и порядочные люди. Как правило, были, конечно,
исключения, без этого нельзя. Подлецы есть во всех уголках
планеты. А у нас - сплошь. На протяжении семидесяти
последних лет одни мерзавцы и авантюристы стояли у
кормила государства. Начни с Троцкого...
- А может, с Ленина? - лукаво улыбнулся Иванов,
продолжая колдовать над портретом.
- Ленина не трожь, - нахмурился генерал, сдвинув сурово
седые брови. - Против Ленина тебя твой поп настроил. Ему
простительно: у церкви к Ленину свой особый счет. Там равная
вина - и Ленина и попов.
- Может, не вина, а беда, - заметил Иванов, не
отрываясь от работы. Пальцы его проворно скользили по
глиняному лицу портрета, и оно оживало от их таинственного
прикосновения, приобретая не только черты характера от
морщинок у печальных глаз, но и душу, вдохнувшую в плоть
магией искусного ваятеля.
- Троцкий не был один. С ним была целая свора таких же
кровожадных псов, терзающих тело обессиленного войной
государства, разных розенфельдов, под масками каменевых,
зиновьевых, свердловых, - продолжал свою мысль Якубенко.
- Их сменил Сталин, - заметил Иванов, - но лучше
России от такой смены не стало.
- Сталин стоит особняком, - возразил генерал. - Не надо
упрощать. Это личность сложная. В ней по справедливости
разберется история в свой час. И никакие там авантюристы
волкогоновы, а честные беспристрастные летописцы. Не
станешь же ты отрицать его великих заслуг, как Верховного
главнокомандующего.
- А репрессии?
43
- Тут тоже надо разобраться, против кого они были?
Против тех же троцких, против палачей-пришельцев. Не
спорю: при рубке леса летели щепки, летели и головы предков
нынешних прорабов перестройки. Потому они сегодня так
жестоко мстят все той же России, которую им не удалось
растерзать тогда. Народу нашему мстят. Посмотри, кто
окружает Горбачева: Яковлев, Примаков, Арбатов, Вольский,
Шеварднадзе, Собчак, Попов и другие Станкевичи. Кто они?..
То-то и оно. А у Ельцина? Шахрай, Бурбулис, Гайдар,
Старовойтова и опять же Попов с Собчаком. Это его Козыревы
карты. - Ты хотел сказать "козырные"?
- Я сказал то, что хотел. Ты знаешь, кто у Ельцина
министр иностранных дел?
- Козырев, если не ошибаюсь.
- То-то и оно... - Многозначительно ответил генерал и
продолжал: - Кстати, насчет щепок. У Сталина в этом
отношении были предшественники, исторические личности в
судьбе государства Российского: Ярослав Мудрый, Иван
Грозный и Петр Великий, которые не разрушали государство, а
собирали, умножали и возвеличивали. И, конечно, не
обходилось без "щепок". Сталин делал то же самое, чтобы о
нем не говорили нынешние наследники Троцкого. У Сталина
были подлые подручные, вроде Ягоды, Фриновского, Берии.
Они свое получили. Но и у Грозного был Малюта Скуратов, у
Петра был Шафиров или Шапиро. Наверное, это неизбежно,
как рок... А потом появился Хрущев. Это же подлюга. Он начал
то, что продолжил Горбачев и закончит Ельцин.
- Прикончит, - подсказал Иванов.
- Ну, время покажет, кто кого прикончит. . Хрущева
сменил уже откровенный выродок - Брежнев. А Горбачев,
Ельцин? - Он замолчал и как-то сразу поник, будто не находил
слов, чтоб продолжать. А Иванову нужно было вернуть
"модель" в прежнее состояние, и он сказал, чтоб вызвать
генерала на продолжение:
- Значит, народ наш заслуживает таких вождей.
- Ничего не значит, - угрюмо возразил генерал. - Нам их
навязали. Оттуда, из-за океана.
- И Брежнева?
- И его. Он ставленник Тель-Авива, как и Бухарин, как
Рыков, как, впрочем, Молотов и Ворошилов. Кто у них жены,
ты знаешь?
- Догадываюсь.
44
- То-то и оно...
В этом "то-то и оно" крылось то запретное, таинственно-
страшное, о чем вслух было непринято говорить даже во
времена свободы слова и даже в самых образцово-
демократических государствах, которыми фактически владело
и правило это грозное клятвенно-повязанное, подспудное,
жестокое, цинично-вероломное, лишенное элементарных
человеческих норм приличия и поведения "то-то и оно".
- А знаешь, Дмитрий, о чем я сейчас подумал? Что
касается никудышных вождей, возможно, ты и прав, пожалуй,
прав. Но нашему народу многого не хватает. И в первую
очередь - чувства национальной гордости, достоинства. Какой
народ мог семнадцать лет терпеть, как ты выразился,
откровенного выродка Брежнева? Французы, поляки, немцы,
шведы? Нет.
- Терпели, - поморщился генерал. - Немцы Гитлера,
поляки Охаба. Насчет гордости я с тобой согласен. Лишили нас
чувства патриотизма. Вдалбливали в души со школьных лет
интернационал, космополитизм. Троцкий и его клика объявили
слово "патриотизм" врагом народа. Его нынешние наследники
оплевали это понятие, как реакционное, консервативное.
Заменили его своими "общечеловеческими ценностями", то
есть тем же сионистским космополитизмом, горбачевским
"новым мышлением". И вообще эти разговоры о демократии и
правах человека не что иное, как удобная ширма для
закабаления целых стран и народов. Под этими лозунгами
американцы оккупировали Гренаду, ворвались в Панаму и
похитили ее законного президента, организовали бойню в
районе Персидского залива. Это все ложь, обман доверчивых
простаков. Израиль уже сколько лет ведет преступную войну с
палестинцами, ежедневно убивает мирных жителей, попирает
элементарные права человека. И что же демократическая
Америка? Помалкивает. Потому что самой Америкой
заправляют сионисты.
Зазвонил телефон, и Иванов объявил небольшой