— Господин ратник! — донёсся слабый голос раненого. — Мы что, живы? А с этими что… с гадами… Убиты?
— Сщас поглядим, — десятник осторожно высунулся наружу и, никого не увидев, хотел было уже захлопнуть дверь, когда его глаза заметили какое-то движение в куче крови и плоти оставшихся после падения безумных уродцев. Он всмотрелся и верно: огромная куча шевелилась.
— Луки товсь! — скомандовал он, когда из грязно-кровавой кучи медленно вытянулась огромная когтистая лапа грязно-синюшного цвета.
— Что это? — на этот раз удивляться пришлось тому самому ратнику, что излишне сурово пенял молодому его юношеское любопытство.
— Сам не знаю! — сквозь зубы процедил Евстигней, и первым вытащив стрелу, наложил её на тетиву. Когда же в куче бесформенного месива сверкнули кровавые глаза, десятник, не задумываясь, выстрелил. Стрела мелькнула и по самое оперение ушла в тёмное пространство между двумя светящимися точками, а из ошмётков чёрного мяса медленно поднялось нечто напоминающее гигантскую, уродливую, совершенно лысую кошку. Не обращая абсолютно никакого внимания на торчащую из головы стрелу, чудище лениво отряхнулось, разбрасывая по сторонам ошмётки мёртвых тел и, широко зевнув, сделало шаг вперёд, гоня перед собой удушливую волну зловонного запаха.
Ещё две стрелы, просвистев в воздухе, вонзились в безобразную голову зверя, но тот лишь медленно повёл головой из стороны в сторону и продолжил своё неспешное движение вперёд. В его красных глазах не было ни ненависти, ни звериной жажды крови, а лишь холодная расчётливость бездушного существа, предназначенного убивать. Ещё одна такая же зверина вставала за его спиной.
— Мёртвая плоть, варкан, — посиневшими от внезапно охватившего страха губами прохрипел опознавший чудовище десятник. И, выпуская в оскалившуюся зубами пасть очередную стрелу: — Этого не остановить! — он попятился и, стремительно захлопнув входную дверь, задвинул засов. — Эта тварь не отступит! Мы однозначно умрём, но всё равно будем драться. Михась должен дойти. — И, повторяя сам за собой: — Не отступится…
Как бы в подтверждение его слов за дверью раздалось утробное ворчание, и вслед за ним жуткий удар потряс здание. Буковая, окованная железом дверь выдержала. Но тут же раздался звук рвущегося металла.
— К оружию! — призвав своих ратников к бою, десятник закинул за плечи бесполезный лук и, вытащив меч, сделал шаг вперёд, первым вставая у раздираемых в клочья дверей. — Освободите человека, пусть хоть умрёт свободным!
— Умру? — удивлённо переспросил раб, помогая ловко орудующему седому ратнику освободить себя от стягивающего шею обруча. — Зачем умирать, воин? Здесь туннелия есть!
— Что говоришь, туннель? — в глазах ратников заблестел лучик надежды. — Что же ты раньше-то молчал?! Веди быстрее!
Бывший невольник схватил со стены уже горевший факел и, быстро переставляя ноги, кинулся к дальнему концу комнаты. Воины бросились вслед за ним.
Они приподняли тяжёлую плиту люка и скрылись в тайном туннеле как раз в тот момент, когда часть двери разлетелась на мелкие клочья и в образовавшееся отверстие просунулась огромная лапа, увенчанная острыми, блестящими когтями.
Прошло уже довольно много времени. Михась и всё время таивщийся за его спиной Витясик приблизились к подножию ближней к ним башни и остановились у угла ближайшего к ней здания. Если не считать шипения пламени да пронзительного писка-завывания летающих тварей, вокруг стояла тишина. Ни криков орков, ни звона мечей, ни стона раненых. Все звуки остались там, за спиной, на стенах второго оборонительного рубежа, где орки, высыпав на крыши домов и башен, забыв про свои стрелы и дротики, с ликованьем наблюдали за зрелищем стремительного уничтожения росской армии. В моменты, когда огненные факелы, по-прежнему срывавшиеся с ладоней чёрных воинов, настигали бегущих в паники россов, орки восторженно ревели, оглашая небо своими пронзительно-противными выкриками. Но всё это было где-то там, далеко и, казалось, не имело к крадущимся в сумерках лучникам никакого отношения.
Михась выглянул за угол, пристально всмотрелся в широко распахнутый дверной проём, но ничего не увидел. Закрыл глаза, собираясь с силами и, наконец, решившись, вдохнул полной грудью, и рывком бросившись вперёд, преодолел отделяющее от него расстояние. В дверном проёме никого не было, за ним, в глубине первого этажа башни, тоже. Махнув Витясику рукой, он снял сапоги и, оставив их в тени двери, осторожно стал подниматься наверх. На улице уже почти рассвело, а здесь, в тёмной трубе башни, казалось, ещё царствовала ночь.
— Михася, Михася, — донёсся до него приглушённый шёпот Витясика, словно слепой щенок тыкавшегося во все стороны в поисках лестницы.
— Замолкни! — коротко оборвал его осторожно спускающийся вниз Михась. — Лапти скидывай!
— Чё это?
— Скидай, тебе говорят, дурень, босиком пойдём!
— А — а — а, — протянул Витясик и, без видимого сожаления стянув с ног свои истасканные, измызганные лапоточки, двинулся вслед за старшим товарищем. Шли медленно, так что когда оказались на верхней площадке башни, из-за края горизонта уже показался багровый ободок поднимающегося солнышка… Битва продолжалась, а здесь, на верхней площадке, устремив свои взоры вниз, стояло с дюжину одетых в кожаные доспехи орков. Происходившее там действо так привлекло их, что они совершенно не видели и не слышали творящегося у себя за спиной.
— Т — с — с, — приложив палец к губам, Михаил поманил следовавшего за ним Витясика к противоположному краю площадки. Осторожно ступая, они приблизились к каменным зубцам и глянули вдаль. Ближайшая от них башня то и дело озарялась светом, в сполохах которого чётко прорисовывалась огромная фигура чарожника. "Далеко", — прикусив от досады губы, подумал Михась, но всё же вытащил лук и, достав длинную стрелу, наложил её на тетиву. Проследив взглядом за повторяющим его действия Витясиком и увидев, что тот готов выстрелить, он едва заметно кивнул.
Две стрелы одновременно понеслись к цели и, не достигнув её, канули вниз. Но не успели они коснуться земли, как ещё две новых стрелы сорвались с натянутых до предела луков. На этот раз они летели выше и почти одновременно ударили в ноги чарожника. Чёрный воин вздрогнул, стремительно развернулся, и его взор заметался по сторонам в поисках своих обидчиков. Два маленьких человечка, стоявшие на вершине башни, привлекли его внимание. Он стремительным движением вытянул вперёд левую руку.
"Нужно бежать"! — пронеслась в голове у Михася паническая мысль, когда он увидел, что их стрелы вонзились в ноги гиганта. — "Нам всё равно не достичь цели, слишком далеко". Он уже хотел было крикнуть "бежим", когда увидел, что Витясик, трясущимися руками вытащив третью стрелу, поспешно накладывает её на тетиву. "Ох, что ж я такой невезучий"! — вздохнул Михась, привычно заведя руку за спину и выискивая в колчане самую тонкую, самую длинную стрелу. Теперь он уже не торопился. Закусив от напряжения губу, Михась натянул затрещавший лук и тщательно прицелился. Казалось, ещё мгновение, и сухожилия его рук не выдержат и лопнут, но не выдержала-лопнула тетива. Правда, прежде она успела со стремительной силой бросить вперёд стрелу, которая, взлетев под самые облака, понеслась к цели. Навстречу ей, только чуть ниже и чуть медленнее, огромными огненными шарами перекатывалось багровое пламя, нацеленное своим огненным дыханием на вершину башни. Бежать было поздно. Клуб огня трещал в нескольких шагах, и в этот момент железное остриё стрелы вонзилось в переносицу чёрного воина. Чарожник взревел так, что, казалось, вздрогнет вселенная. Ослепительный шар возник в том месте, где только что была его фигура, и он исчез в облаке чёрного дыма.
"Если это вопль избавления, — подумал едва не оглохший от этого звука Михась, — то каков должен быть рёв его гнева?"
Башня, на которой стоял чарожник, рухнула, погребя под собой и его остатки и нескольких стоявших внизу орков. Пламя же, брошенное в Михася и Витясика, не долетев до них нескольких локтей, лишь окатило их своим жаром и исчезло. А орки, дотоле беззаботно взиравшие на кипевшую вдалеке битву, повернулись, и теперь с отвалившимися вниз челюстями смотрели на закопчённые лица ратников и не двигались.
Михась сплюнул на крышу башни, гордо расправил грудь и, демонстративно не замечая пялившихся на них орков, двинулся к выходу. А сами орки, поражённые столь дерзким поступком и гибелью волшебного гиганта, словно оцепенели, не в силах сдвинуться с места, чтобы преследовать идущих к лестнице противников. Лишь когда Михась и его спутник, держа в руках свою старую обувку, выскочили на улицу, высоко на вершине башни раздался топот быстро бегущих ног.
Едва ратники Евстигнея Родовича успели с облегчением подумать, что спаслись, как позади раздались мягкие, едва слышные, но вместе с тем одновременно странно тяжёлые шаги догоняющей их твари. Волна жуткого смрада возвестила, что один из варканов уже близко.
— Плечом к плечу! — приказал Родович, вытирая локтем устилающий лицо пот. — Не боись, все там будем! — на его лице появилось выражение бескрайней решительности. — Отступать нам некуда, а умирать в постыдном бегстве не к лицу росскому воину. Простимся же, други мои! Бог даст, после смерти свидимся! — с этими словами он замолчал, полностью сосредоточившись на приближающихся звуках.
Зверь вышел из-за поворота. Огромный, с осклизло — блестящей кожей, с горящими глазами и с острыми, загнутыми словно сабли, клыками, с кончиков которых падала жёлтая, ядовитая слюна, он был воистину страшен. Приглушённо рыкнув, варкан стал медленно приближаться, злобно помахивая своим тонким, как плеть, хвостом. Десятник бросил копьё, но тварь с неуловимой грацией (даже можно сказать лениво) увернулась. Тогда Евстигней поднял меч и рубанул… Но остриё разрезало лишь воздух, а тварь, будто пройдя сквозь меч, сбила десятника с ног и, оскалив зубы, прыгнула на грудь ближайшего ратника. Ему повезло меньше. Острые зубы срезали голову, будто острые сабли. А тварь, как бы походя, ударом хвоста сбила с ног третьего и, развернувшись, вновь оказалась над замершим в ожидании смерти десятником. Ужасающая пасть раскрылась, и на Родовича осыпался толстый слой пепла, в который в мгновение ока превратился взвизгнувший, как щенок, варкан.
В кварталах бушевало пламя. Сотни ратников, размахивая руками и катаясь по каменной мостовой, пытались сбить пламя, а те, кто успевал скинуть одежды, становились лёгкой добычей крысаков. Отдельные крики и стоны перешли в единый громогласный вопль. Общее отступление постепенно превращалось во всеобщий беспорядочный драп. Отдельные сотники ещё пытались навести хоть какой-то порядок в рядах отступающих, но тщетно. Толпы бегущих роняли оружие, сминали друг друга.
— Они бегут, — растерянно пробормотал седой полковник. И тут же: — Ваше Превосходительство, они отходят. Маги… Магов выпускайте, Ваше Превосходительство, магов… Пожгут ведь ратников, ей богу, пожгут!
— Денщик! — грозно взревел генерал, взирая сквозь стекло подзорной трубы на гибель своего войска. — Шелудивая ты собака, где, чёрт бы тебя побрал, чародеи?
— Сейчас будут, Ваше Превосходительство! — денщик, поклонившись чуть ли не до самого пола, поспешно ретировался, а из дверей, горделиво задрав носы, стали один за другим выходить прикреплённые к армии чародеи числом более десятка.
— Что хочет от нас славный генерал? — спросил единогласно выбранный предводитель чародеев — славный маг и алхимик Аполинарий Великий и Всемогущий.
— Хм, — генерал пожевал губами, не зная с чего начать. — Нам… — произнёс он и снова запнулся. — Нам до некоторой степени нужна ваша помощь и…
— Ваше Превосходительство, какая, к чёрту, помощь?! — едва ли не застонав, прокричал всё тот же седой полковник. — Наши войска погибнут, если Вы не вступите в бой немедленно!
— Не так всё страшно, Вы всё преувеличиваете, мой друг! Да, мы, конечно, испытываем некоторые затруднения…
— Да какие, к собакам, затруднения! — заломил руки, пытаясь достучаться до генерала офицер. — Посмотрите сами!
— Полковник! — взревел тот в бешенстве, взирая на решившегося перечить ему полковника. — Как Вы осмелились… да за подобную дерзость… — генерал вдруг передумал продолжать. В его голову пришла идея получше. Ничто не мешало ему в случае неудачи сделать из строптивого подчинённого козла отпущения. Тем временем маги уже столпились у края смотровой вышки, и их глава Аполинарий, вперив свой дальнозоркий взгляд вдаль, так и застыл в оцепенении. По его лицу медленно распространялась могильная бледность, но смотрел он не на горящее и отступающее в панике росское воинство, а на причину всё это породившую, а именно на чёрные силуэты высящихся над городом чарожников. В его сердце медленно заползал страх. Уж он — то в отличие от генерала хорошо знал, на что способны стоящие за его спиной "чародеи"… Но Великий и Всемогущий не был глупым, и оттого, прежде чем решиться на что — либо, стал думать. А как было не задуматься, если прежде чем стать Великим и Всемогущим, он был простым балаганным фокусником. Но Аполинарий много читал и в один прекрасный день "открыл" в себе чудесный дар магии. Для того, чтобы дурить жаждущую чуда публику, больших талантов не требовалось — хорошее знание психологии, атмосфера таинственности, два — три дешёвых фокуса, и клиент созрел, чтобы поверить и выложить "бабки". Сейчас же на кону стояли не только "бабки", а кое-что и посущественнее — например, голова. Великий и Всемогущий задумался всерьёз. Первое, что он сделал — это перебрал в памяти всё, что было ему известно о силе Чёрного воина-невольника. Информация была неутешительной. Затем тщательно поразмыслил о его слабостях и вновь не нашёл ничего из того, что могло бы помочь в сражении. Тогда Аполинарий, малость пригорюнившись, незаметно покосился в сторону всё сильнее хмурящего брови генерала. Алхимику стало совсем грустно. Он хотел было уж с великими извинениями развести руками, признавая своё поражение перед лицом старой чужеродной магии, но тут выскользнувший из-за горизонта лучик света заставил его зажмуриться. Старческие глаза сразу же наполнились слезами, но вместе с ними пришло решение, простое, как всё гениальное. Чарожник был воином тьмы, и как всякий воин тьмы, должен был бояться яркого солнечного света. "Эврика"! — едва не вскричал Аполинарий, жестом приглашая своих подручных (таких же шарлатанов, как и он) сомкнуться за его спиной.
— Дайте мне свои силы! — вскричал он, простирая руки. В следующее мгновение закрыл глаза и напряг мышцы шеи. Аполинарий делал сложные пасы рукой, выводил пальцами странные фигуры, при этом мышцы его лица оставались неизменно напряженными, так что со стороны могло показаться, что чародей проделывает невероятно трудную работу. И, наконец, когда Аполинарий почувствовал на затылке тепло от лучей поднимающегося солнца, он открыл глаза, ожидая уже не увидеть чёрные фигуры, но те по-прежнему оставались на месте, и лишь одна, развернувшись, сосредоточила свой огненный поток где-то на кварталах среднего города. Великого и всемогущего прошиб холодный пот, и вдруг эта самая фигура ослепительно вспыхнула и исчезла.
— Браво чародеям! — восторженно вскричал генерал. — Браво, Аполинарий! Так их! Бей! Ура!
А сам маг, искренне не понимая причин случившегося, едва заметно кивнул и с прежним апломбом продолжил свою пантомиму. "Что ж, подумал он, какое — никакое чудо, а произошло. Теперь, когда результат "моей магии" не вызывает сомнений, даже если эти чарожники и не исчезнут, можно будет придумать этому тысячу оправданий. Но что — либо выдумывать и оправдываться перед генералом ему не пришлось. Чёрные истуканы, подгоняемые лучами всё более и более ярко разгорающегося солнца, медленно сошли с башен и, словно держась о воздух, стали опускаться вниз, туда, где ещё не властвовали силы дневного светила.
Обескровившие, истерзанные войска россов стекались к воротам. Четыре сотни ратников были сожжены, три сотни заедены до смерти, а ещё несколько сотен сбиты с ног и затоптаны своими же отступающими товарищами. По следам за отступающими устремились неуловимые вражеские стрелки, и потери среди росского воинства продолжали увеличиваться. Кое-кто из десятников пробовал остановить паническое бегство, но молодое, не привыкшее к подчинению, недавно набранное и переодетое в латы ополчение ни в какую не хотело слушать доводов разума. И все результаты ночной атаки оказались бы безвозвратно потеряны, если бы небольшой горстке ратников из рядов старого воинства не удалось бы закрепиться на окраине города и таким образом отстоять ворота. Часть орков, рванувшая к ним, была перебита, часть отброшена. Те перегруппировались и снова ринулись в бой, и вновь встреченные острыми мечами сгрудившихся у ворот ратников и точными выстрелами засевших на стене лучников откатились обратно. На какое-то время наступило затишье.