– К весне нам нужно создать сильное войско, чтобы одолеть полководцев твоего брата,- сказал Тирибаз.- Пускай он вопит у себя в Синопе, будто ты самозванец. Твои друзья и сторонники знают истину, и они хотят видеть царем Понта тебя, Митридат.
Митридат удовлетворенно кивнул головой и расправил широкие плечи. Прочь печальные думы, он станет царем Понта! Станет, даже если для этого ему придется перешагнуть через труп родного брата!
* * *
Обряд посвящения на царство проходил в храме Анахиты, что возвышался недалеко от дворца на широкой площадке из белого камня. Это было очень древнее здание, пожалуй, самое древнее в Амасии.
У входа в храм Митридата встречал магупати, старший жрец. С ним было четыре младших жреца.
Все были в белых длинных одеждах и такого же цвета колпаках с отворотами, закрывающими рот. Волосы, уста и борода священнослужителей должны быть закрыты в целях ритуальной чистоты. Считалось, что священные предметы можно осквернить не только случайным прикосновением, но даже дыханием.
Свита Митридата осталась за пределами храма.
Митридат невольно поежился, когда жрецы с гулким стуком закрыли тяжелые двери у него за спиной и его обступил таинственный мягкий полумрак.
Шагая вслед за старшим жрецом, Митридат незаметно сжимал в руке рукоятку кинжала. Позади, шаркая ногами по каменному полу, шли младшие жрецы. От этого Митридату, наслышанному о лазутчиках Гергиса, было как-то не по себе.
Жрецы привели Митридата в небольшую комнату без окон с высоким потолком. Там стоял большой чан с водой. Рядом на скамье лежали сухие покрывала и расшитый золотом кандий.
Старший жрец велел Митридату раздеться донага и погрузиться в чан с водой.
– Это священная вода, сын мой,- сказал он,- она смоет с тебя пыль обыденности и суетность желаний, пробудит в тебе стремление к совершенству, тягу к великому и достойному подражания.
Митридат нехотя избавился от одежд и с еще большей неохотой расстался со своим акинаком. Забравшись в чан, он с изумлением увидел, как помощники магупати бросили его одежду в огонь, пылавший в бронзовой жаровне.
– О Арэдви-Сура!- воскликнул при этом старший жрец.-
Сюда вошел один человек, запятнанный и непросвещенный, а выйдет другой, чистый телом и помыслами. Да снизойдет на него хварэна!
После омовения младшие жрецы помогли Митридату облачиться в кандий, длиннополое царское одеяние, зауженное в талии, с широкими рукавами и плотно облегающее грудь. Надели также на Митридата пояс с акинаком.
В другой комнате, гораздо больших размеров, Митридату дали отведать горсть очищенных фисташковых орехов и выпить чашу кислого молока.
«Ну вот, помыли, приодели, напоили, накормили, теперь не помешало бы поразвлечься с красоткой на ложе»,- посмеивался про себя Митридат.
Его привели в главный зал храма с колоннами и огромным отверстием в крыше для выхода священного дыма. Посреди зала стоял жертвенник из желтого песчанника с углублением наверху, где сжигали жир и шерсть жертвенных животных, из-за чего верхушка жертвенника почернела и слегка оплавилась.
За жертвенником прямо напротив входа на каменном постаменте возвышалась женская статуя из белого мрамора. Она стояла между двух колонн, поддерживающих кровлю, так, чтобы в непогоду струи дождя не попадали на нее через отверстие в кровле.
Митридат с первого взгляда понял, что статуя изготовлена греческим мастером, по тому, с каким совершенством резец ваятеля воспроизвел в мраморе лицо богини Анахиты, ее роскошные формы, проступающие сквозь ткань виссона. Статуя была облачена в одежды как живая женщина.
В Синопе Митридату довелось вдоволь насмотреться на статуи богинь, нимф и харит, которые стоят там повсюду, не только в храмах. Он даже запомнил имена наиболее известных ваятелей прошлого и тех, что творят ныне.
Жрецы разожгли на жертвеннике огонь, бросив туда печень быка, немного овечьего жира и локон волос Митридата. В руках у старшего жреца был пучок сухих прутьев священного белого тополя. Этими прутьями он поддерживал жертвенное пламя, одновременно произнося молитву Аташ-Ниайеш. Собственно, с этой молитвы начинается возжигание любого огня, даже того, что предназначен для приготовления пищи.
Митридат знал, что огонь, разведенный здесь и сейчас, отныне будет считаться династийным царским огнем. Его перенесут отсюда на специальное возвышение при храме, видимое отовсюду. Там пламя будет гореть днем и ночью, поддерживаемое жрецами изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. До тех пор, пока не прекратится царствование Митридата.
Жрец читал молитву, а Митридат в это время разглядывал лицо стоящей напротив него статуи. Оно чем-то напоминало ему лицо матери, такое же спокойно-величавое и безупречно-красивое. Вот только ваятель придал облику мраморной богини немного восточные черты. Это чувствовалось в миндалевидном разрезе глаз, изгибе бровей, овале лба…
Увлекшись созерцанием, Митридат не заметил, как ему на голову возложили золотую тиару.
Жрецы, все пятеро, затянули протяжными голосами гимн в честь Аташ-Адуран. Так назывался у персов Огонь Огней или Царский Огонь.
Статира подступила с расспросами к Митридату, едва тот вернулся во дворец. Митридат уже снял с себя царское облачение и был в коротком греческом хитоне, когда сестра вошла к нему с горящими от любопытства глазами.
– Рассказывай, что там было,- твердила Статира, взяв брата за руку.
Она всегда так делала, когда проявляла нетерпение.
Митридат был необычайно задумчив, рассказывая сестре о том, что увидел в святилище Анахиты. Казалось бы, он описал ей словами весь обряд посвящения на царство, однако проницательная Статира видела, что Митридат о чем-то умалчивает.
И она продолжала трясти его за руку:
– А потом? Что было потом?.. Ведь было же что-то еще! Митридат улыбнулся:
– От тебя ничего не скроешь.
Он поведал Статире, что в самом конце обряда со статуи богини вдруг упало одеяние, открыв все ее прелести. По словам старшего жреца это означало, что сама небесная воительница возжелала разделить ложе с Митридатом.
– Поэтому сегодняшнюю ночь я проведу в храме,- сказал Митридат.
Статира взирала на брата широко открытыми от непередаваемого изумления глазами.
– Тебе не страшно?- прошептала она.
– Нисколько,- солгал Митридат.- В конце концов, богиня тоже женщина. Так сказал мне жрец.
– А я, наверно, умерла бы от страха, если бы меня возжелал кто-нибудь из богов,- призналась Статира.
* * *
Тирибаз, узнав, что Митридату предстоит провести ночь в храме, посоветовал со свойственным ему недоверием одной рукой обнимать богиню, а в другой держать кинжал. «На всякий случай»,- как выразился он.
В своей подозрительности Тирибаз дошел до того, что как только Митридат удалился в храм, он под покровом темноты окружил святилище плотным кольцом воинов. Тирибаз и сам до утра не сомкнул глаз, дожидаясь Митридата.
На рассвете тяжелые храмовые двери отворились. Из них сопровождаемый жрецами вышел Митридат.
– Далеко не всякому смертному выпадает столь величайшее счастье, о царь,- молвил на прощание старший жрец.- Отныне ты находишься под особым покровительством небесной воительницы. Ты – любимец Анахиты. Благодаря этому твое царствование будет долгим и прославленным на все времена
На лице Митридата не было никакой радости но поводу услышанного. Более того, он выглядел хмурым и чем-то недовольным.
Сухо попрощавшись со жрецами, Митридат направился к дворцу через площадь, на которой строились воины, всю ночь охранявшие храм.
– А ты что здесь делаешь?- накинулся Митридат на подошедшего к нему Тирибаза.- Почему ты вооружен? И что тут делают эти воины? Кто привел их сюда?
– Этих воинов привел я,- невозмутимо ответил Тирибаз, подавив зевок тыльной стороной ладони.- Пока ты развлекался с богиней, четыреста воинов дежурили у храма, дабы вам никто не помешал. Конечно, я был тут же. Однако я не вижу восторга на твоем лице, друг мой. В чем дело? Неужели тебя разочаровали телесные прелести Анахиты? Скажи хоть, какая она с виду.
– Никакой Анахиты не было,- сердито ответил Митридат,- и я догадываюсь почему.
– Почему?- насторожился Тирибаз.
– Ты перекрыл стражей все подходы к храму, поэтому богиня и не пришла ко мне. А я всю ночь не сомкнул глаз, ждал и надеялся! Я лишился величайшей милости небесной воительницы, коей не удостаивался никто из царей Понта. И все это из-за тебя, Тирибаз!..
– Что же тогда жрец плел тебе про покровительство Анахиты,- сказал Тирибаз.- Про то, что ты ее любимец. Я ведь все слышал, хоть и стоял далеко.
– Не стану же я жаловаться жрецам на то, что богиня не явила мне свою наготу,- проворчал Митридат,- и тем более ставить им это в вину. Виноват ты. Жрецы предупреждали меня, что богиня явится ко мне в образе смертной женщины без всяких атрибутов божества, чтобы все происходило естественно. Ложе уравнивает смертных и бессмертных.
– Вот уж не думал, что мои воины могут помешать богине Анахите проникнуть в собственное святилище,- пробурчал Тирибаз.- Если это не проделки жрецов, то небесная воительница сильно сдает в моих глазах. Не расстраивайся, Митридат. Если богиня положила на тебя глаз, она непременно улучит момент, чтобы остаться с тобой наедине.
Или я не знаю женщин!- Последние слова Тирибаз произнес с нескрываемым пренебрежением.
Митридат со свойственной молодости обидой не пожелал продолжать разговор с Тирибазом и, ускорив шаг, оставил военачальника одного.
Тем не менее Тирибаз не чувствовал себя виноватым. В душе он полагал, что все сделал верно. Даже Сузамитра одобрил его замысел. А то, что ожидания Митридата оказались напрасными, так и у богини могут быть свои капризы, как у всякой женщины. Захотела и не пришла.
* * *
– Ты должна стать моей законной супругой,- объявил однажды Статире Митридат,- так хочет знать Амасии, и так хочу я.
Статира улыбнулась спокойно и непринужденно.
– Для меня важнее, что так хочешь ты,- сказала она.- На конец-то мы можем не таиться от слуг и евнухов и проводить ночи вместе как супруги.
Свадебный обряд состоялся на другой день.
Глядя на восемнадцатилетнего царя и девятнадцатилетнюю царицу, восседающих в пиршественном зале под пурпурным балдахином, любуясь их улыбками и цветущим видом, Тирибаз размышлял: «Теперь в Понтийском царстве два царя. На стороне одного Ахурамазда, на стороне другого Зевс. И кто из них окажется сильнее- покажет будущее».
Вокруг шумело пиршество, звучали арфы. Полунагие танцовщицы изгибались в танце посреди зала, озаренного светом множества светильников. Персидские вельможи ели и пили, славя своего царя и его прекрасную жену.
Глава шестнадцатая
СКИТАНИЯ
Унылая равнина расстилалась вокруг, насколько хватало глаз; колыхаемый ветром ковыль был подобен зыбким морским волнам.
Вдали у горизонта солнце садилось в пурпурную дымку заката.
Усталые лошади медленно тащили крытые повозки, поставленные на большие деревянные колеса без спиц. Мулы и ослы, груженные кладью, были сцеплены в вереницы по нескольку животных, каждую вел за собой один погонщик.
Растянувшийся по степи обоз сопровождали конные отряды, двигавшиеся впереди и по бокам. В хвосте без всякого порядка шло пешее войско.
Скрипели колеса повозок; всхрапывали кони, позвякивали уздечки. Глухо растекался по степному раздолью приглушенный густыми травами шум от топота копыт и тяжелой поступи пехоты.
Митридата, ехавшего во главе передового дозора, догнал молодой наездник на гривастом скакуне.
– Царице плохо, повелитель,- встревоженным голосом сообщил воин.- Она зовет тебя к себе.
Митридат кивнул ехавшему рядом с ним Сузамитре, мол, гляди в оба, и, повернув коня, поскакал к обозу. Посыльный помчался за ним.
– Что говорит повитуха?- на скаку обернулся к гонцу Митридат.
– Повитуха опасается, что царица не сможет разродиться,- ответил гонец, не смея поравняться с царем и сдерживая своего рвущегося в галоп жеребца.
Митридат до боли стиснул зубы и огрел коня плетью. Неужели боги окончательно отвернулись от него?
Сначала он был дважды разбит Мнаситеем в долине Хилиокомон, потом из-за измены потерял Амасию. Это случилось еще весной.
Все лето Митридат и его верные сподвижники кружили среди горных цепей Скидиса и Париадра, собирая новое войско и одновременно отбиваясь от преследующей их конницы хазарапата.
В начале осени у реки Фермодонт произошла новая битва. И снова Мнаситей разбил наспех собранное воинство Митридата.
Митридат потерял в битве три тысячи воинов, еще больше угодило в плен либо просто разбежалось кто куда.
С той поры уделом Митридата и тех, кто оставался ему верен, были скитания. Войско его таяло без сражений. После каждой ночевки военачальники находили возле потухших костров брошенное оружие. Догонять беглецов было бесполезно. Люди, набранные в пехоту из селений Понтииской Каппадокии, как правило, не отличались воинственностью. Мирные каппадокийцы более привыкли служить своим царям не мечом, но исправно платя налоги.
Отряды из горных племен, примкнувшие к Митридату ради военной добычи, видя, что добычи нет, открыто отказывались сражаться и уходили в свои горные крепости.
С конницей дело обстояло лучше, так как в ней служили в основном персы, для которых война являлась основным занятием. Вдобавок предводители конницы были настроены непримиримо по отношению к грекам, оспаривающим у них власть в стране, не желая признавать царем Понта их ставленника Митридата-младшего.
Статира делила с Митридатом все тяготы походной жизни, не жалуясь и не ропща. Ее беременность, протекавшая болезненно и мучительно, терзала сердце Митридата не меньше понесенных поражений. Он страшился потерять Статиру, присутствие которой давало ему силы и мужество.
В повозке было душно, пахло овчинами и нагретой воловьей кожей. Мигая, горел подвешенный к ивовой дуге медный светильник.
Статира лежала в глубине возка, укрытая мягким одеялом из шкурок степной лисицы. Подле нее сидела служанка, девушка лет двадцати, покорная и печальная.
Старая повитуха, взятая в селении тибаренов, при появлении Митридата заговорила с ним на своем грубоватом свистящем наречии. Но Митридат, не слушая ее, пробрался к ложу беременной жены и сел рядом на дощатый пол повозки, слегка подрагивающий на ходу.
Глаза Статиры вспыхнули тихой радостью, она протянула Митридату руку. Другая ее рука покоилась на вздувшемся животе, причинявшем ей столько страданий.
– Что сказала тебе повитуха?- обратилась Статира к Митридату. Голос у нее был слабый и измученный.- Сколько я еще протяну?
– Успокойся, все обойдется,- ласково промолвил Митридат, сжимая пальцы сестры в своей руке.- Повитуха спрашивает, когда будет остановка на ночлег. Скоро мы доберемся до кочевья скифинов и там заночуем.
– Ты надеешься, что скифины поддержат тебя?- спросила Статира. Митридат лишь вздохнул в ответ, как человек, у которого нет выбора.
– Если я умру…- начала было Статира, но Митридат не дад ей договорить:
– Ни слова об этом! Божественная Арта не допустит этого. Мы будем вместе, что бы ни случилось, и вместе въедем в Синопу как победители.
– В твоей победе я не сомневаюсь, Митридат,- прошептала Статира, прижимая руку брата к своей щеке.- Меня беспокоит, что я не смогу родить тебе сына.
Вскоре войско остановилось на ночлег.
Неподалеку в вечерних сумерках горели костры становища скифинов, отчего над шатрами и кибитками степняков мерцало желтовато-красное зарево. Оттуда доносился лай собак и тягучее заунывное пение, будто кто-то в тоске изливал свою душу на непонятном языке.
Митридат сидел у костра в ожидании Тирибаза, отправленного вперед еще днем.
Тирибаз неплохо знал эти степи и места кочевок скифинов. По следам его отряда войско Митридата вышло наконец к одному из кочевий.