Митридат не стал ее удерживать.
«Так вот почему Гордий и Ариарат так осмелели,- размышлял Митридат наедине с самим собой.- Они теперь друзья римлян и почти родственники парфянского царя!»
Две пока еще смутные угрозы виделись Митридату за всем происходящим: одна с востока- из Парфии, другая с запада-от Рима.
Парфяне в трудной и упорной борьбе одолели теснивших их саков, затем отвоевали у Селевкидов Месопотамию, Мидию, Перейду и Элимаиду. Цари-селевкиды с трудом остановили парфян на могучей реке Евфрат и больше не пытаются вернуть потерянное. Парфяне вышли к верховьям Тигра, за которыми лежат отделяющие их от Понта Софена и Великая Армения. По Евфрату парфяне также граничат с Каппадокией, долины которой при случае легко выведут тяжелую парфянскую конницу к Понтийскому царству.
За римскими ростовщиками и торговцами, как правило, появлялись орлы римских легионов, стоило местным жителям возмутиться вымогательством непрошеных гостей. Так уже было в приморской Киликии и в Пергаме, ставших в конце концов римскими владениями в Азии.
От Лаодики наконец пришло письмо.
Она писала брату, что уговорила Никомеда выступить в поход против каппадокийцев, сообщала, сколько тысяч всадников и пехотинцев намерен взять с собой вифинский царь. Ниже стояла приписка не рукой писца, а рукой Лаодики. В ней она просила Митридата помнить их уговор и не оказывать поддержки Никомеду. «Тогда, быть может, каппадокийцы разобьют войско Никомеда и он сам сложит голову в битве к моей великой радости!»- писала Лаодика.
Митридат горько усмехнулся: «А у этой одно на уме! Ох уж эти женщины!»
Он был бы рад выступить вместе с Никомедом, но на беду у него под рукой было всего шесть тысяч пехоты, разбросанной по гарнизонам, и меньше тысячи всадников. Волей-неволей приходилось ждать, когда Тирибаз и Диофант окончательно разобьют Тиграна и приведут назад все понтийское войско.
Из расспросов евнуха-соглядатая Митридат так и не смог понять, сколь боеспособно войско царя Ариарата. Много ли в нем конницы и боевых колесниц, есть ли эллинские наемники. И самое главное- что станут делать римляне и парфяне, если в Каппадокию произойдет вторжение из Вифинии и Понта.
– В общем-то Рим далеко и поэтому мне не страшен, а вот парфяне близко…- делился с Роксаной своими соображениями Митридат.
Теперь по ночам Митридат больше рассуждал о предстоящей войне с Каппадокией и, возможно, с Парфией. К обладанию супругой он стремился все меньше и меньше.
Роксане все эти разговоры были не просто неинтересны, они тяготили ее. Ей казалось, что мужчины, как дети, отдают все силы бессмысленным затеям, к которым она причисляла прежде всего завоевательные походы.
– Вспомни египетских фараонов, воздвигнувших гигантские усыпальницы-пирамиды для своих бренных тел,- говорила Роксана Митридату.- Эти толщи из камня с хитроумными закоулками и ловушками внутри тем не менее не спасли мумии фарао нов и их сокровища от разграбления. В то время как небольшие гробницы фараоновых жен и слуг, занесенные песком из пустыни, избегли печальной участи. Эти пирамиды фараонов не вызов вечности и богам, но символ необъятней мужской спеси! А твой обожаемый Александр, потративший всю жизнь на завоевание огромной державы, пройдя из конца в конец всю Ойкумену, чего добился в конце концов? Он умер, не позаботившись о наследниках, и вся его держава развалилась за несколько лет! То же самое можно сказать и про нашего деда, царя Фарнака. Имея все для того, чтобы безбедно жить и славно царствовать, он потратил полжизни на завоевание сопредельных земель. Но вмешался Рим, и наш дед лишился всех своих завоеваний и потом до конца дней не находил себе места от переполняющей его злобы и обиды. Как будто мир и покой для царя есть нечто постыдное! Жажда военной славы не дает покоя никому! Все стремятся подражать великому Александру или великому Киру, равняя свои – пусть даже мелкие деяния! – с их великими замыслами и громкими победами. Зачем кому-то подражать, Митридат? – спрашивала Роксана.- Зачем пытаться превзойти славой того же Александра? Это все равно что на избитый мотив пытаться сложить новую песню. Не лучше ли, оставаясь собой, избрать свой особенный путь в этом мире, избегая крови и слез?
– Ты не понимаешь главного,- волнуясь, возмущался Митридат. – Царь Александр стремился к завоеваниям не ради славы, но имея целью создание на всей земле единого государства, подчиненного ему одному. Завоевав все страны и царства, Александр тем самым утвердил бы мир во всей Ойкумене. С кем воевать, если вся Ойкумена – одно царство? Вот в чем величие Александра!
– Любой здравомыслящий человек скажет, что подобный замысел – бессмыслица!- упрямо произнесла Роксана.- Твой обожаемый Александр был попросту глупцом!
После таких откровенных бесед отношения супругов снова разладились.
Роксана не видела в возвращении Нисы домой никакого оскорбления Митридату и старалась уверить в том же брата. Более того, ей почему-то казалось, что война с Каппадокией может обернуться для Митридата тяжелыми последствиями. Роксана не могла объяснить, какими именно, и придумывала всевозможные отговорки, лишь бы удержать Митридата от этой войны.
Митридат злился на Роксану, полагая, что ею движет самая обыкновенная похоть. Войдя во вкус ночных утех, она не желает отпускать его от себя.
– По-твоему, царствовать на ложе достойнее, чем царствовать на коне,- язвительно упрекал сестру Митридат.- Думаешь, вид твоих раздвинутых ног заслонит от меня все остальное! Даже богиня любви не удержит меня подле себя надолго, тем более смертная женщина! Роксана еле сдерживала слезы после таких упреков.
Лето подходило к концу, а война в Армянских горах не прекращалась. Никомед, разбив войско каппадокийцев, дошел до Мазаки, но взять город не смог. Вифиняне держали Мазану в осаде, предпринимая время от времени безуспешные штурмы. Никомед слал к Митридату гонцов, требуя помощи.
Митридат в свою очередь засыпал гневными приказами Тирибаза и Диофанта, тоже застрявших под одной из армянских крепостей. В самом начале осени до Митридата дошло печальное известие: каппадокийцы во время вылазок нанесли большой урон войску Никомеда. Спасаясь от разгрома, вифинский царь ушел за реку Галис и скорыми переходами устремился в свои пределы. По пути вифиняне бросили свой обоз и всю захваченную добычу, что задержало преследовавших Никомеда каппадокийцев.
Терпение Митридата лопнуло. Во главе небольшого отряда всадников он поскакал к своему войску.
Тирибаз и Диофант удивились, когда увидели в своем стане Митридата, похудевшего, с красными от недосыпания глазами и недельной щетиной на щеках.
– Никомед разбит в Каппадокии, не дождавшись от меня помощи, и это по вашей вине, клянусь богами!- набросился на полководцев Митридат.- Диофант, может ты, как Агамемнон, будешь десять лет осаждать эту крепость? А ты, Тирибаз, всегда учивший меня действовать быстро, видимо, нынче позабыл про свои наставления!
– Крепость неприступна со всех сторон,- хмуро промолвил Тирибаз,- в нее можно взлететь только на крыльях.
– Мы решили взять крепость измором,- сказал Диофант.
– Неправильно решили!- негодовал Митридат. – К Каппадокии уже протягивают руки римляне и парфяне, а вы тут возитесь с какой-то жалкой крепостью!
– Жалкой?- хмыкнул Тирибаз.- Да в ней десять тысяч войска!
– А у вас сорок тысяч!- воскликнул Митридат.
– Да, но мы-то в долине, а воины Тиграна на скале,- вступил в разговор Сузамитра.- Спускаться вниз они не собираются, так как прекрасно знают, что крепость запирает единственную в этих горах дорогу к столице Тиграна. Несмотря на вечерний час, Митридат отправился под стены крепости, желая сам удостовериться в ее неприступности.
Он вернулся в стан уже затемно и, не сказав никому ни слова, лег спать в шатре Тирибаза. Утром Митридат объявил, что половину войска он уводит с собой, другая половина останется в долине и продолжит осаду крепости.
– Здесь останется Диофант,- сказал Митридат.- Тирибаз, Фрада и Сузамитра отправятся со мной. Я поведу войско в Каппадокию. Сузамитра и Фрада не скрывали радости при этом известии: их конница и колесницы застоялись за время долгой осады.
Тирибаз пошевелил нахмуренными бровями, но ничего не сказал. Перевалив через северный Армянский Тавр, войско Митридата вышло на равнины Великой Каппадокии.
Впереди двигалась конница Сузамитры, за ней двигались боевые колесницы. Затем шла пехота и обоз, Митридат и Тирибаз находились с пехотой.
Страна казалась пустынной. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались безводные степи, покрытые чахлой травой. Тут и там можно было видеть норы сусликов и самих зверьков, стоящих столбиками в отдалении. При малейшей опасности суслики издавали короткие посвистывания и стремглав разбегались по норам. В необъятной небесной синеве парили орлы.
Ночью в стане Митридата не разводили костров, поскольку в округе не было ни деревца, ни кустика.
Сузамитра сообщил, что дальше начинается какая-то возвышенность, на которой повсюду торчат голые каменистые утесы. При этом он посетовал, что не нашел воду, а лошадей нужно поить.
– Людей тоже,- проворчал Тирибаз.- Похоже, в этой стране обитают лишь суслики и орлы.
Весь следующий день войско двигалось по песчаной равнине, где ветер нес в глаза тучи мельчайшего песка, срывая его с вершин иснысоких барханов. За первой возвышенностью появилась другая с такими же выветренными известняковыми утесами, издали напоминавшими стоящих на страже великанов.
– А здесь живут не только суслики,- заметил Тирибаз, указав на цепочку волчьих следов.
Вершины Армянского Тавра постепенно терялись вдали за спиной идущего войска, а впереди, вырастая на глазах, возносился пик огромной горы с белой вершиной.
– Это гора Аргей,- сказал Митридат,- значит, Мазака уже близко. Когда стемнело, войско расположилось на ночлег возле наполовину пересохшего озера. Земля вокруг была истоптана стадами коров. Отпечатки коровьих копыт пестрели и на голой равнине, уходя за холмы в сторону исполинской горы.
Мазака открылась взору на третий день.
Город лежал в долине у подошвы горы Аргей, рядом протекала довольно широкая река с извилистыми топкими берегами. Стены Мазаки были сложены из сырцового кирпича и выглядели довольно ветхими. С двух сторон к ним подступали болота, поросшие камышом.
Склоны горы Аргей были покрыты густым лесом, как и равнина вокруг Мазаки. В низине росли клен и липа, густой орешник и дикая груша. Выше по склонам горы расстилались вечнозеленым ковром кедровник и сосновые боры. Воздух был напитан густым ароматом хвои.
В Мазаке не ожидали вторжения понтийского войска.
В городе царило смятение. Жители разбегались кто куда, бросая жилища и скарб.
Митридат вступил во дворец каппадокийских царей, также носивший следы поспешного бегства.
Телохранители приволокли к нему какого-то вельможу с дряблым испуганным лицом.
– Где царь Ариарат? Где Гордий? Где каппадокийское войско?- засыпал его вопросами Митридат.
– Наше войско стоит в Мелитене, там находятся зимние квартиры,- лепетал вельможа, беспрестанно кланяясь Митридату.- Ариарат и Гордий поскакали туда.
– Когда они ускакали? Вчера? Сегодня?
– Сегодня на рассвете, о повелитель.
– Чего они испугались?- усмехнулся Митридат.
– Пастухи сообщили вчера вечером, что царь Митридат стоит станом в одном переходе от Мазаки,- молвил вельможа, не смея поднять глаза на Митридата.
– Велико ли войско у Ариарата?
– О нет, повелитель, невелико,- ответил вельможа,- тысяч тридцать.
Слышавшие это Фрада и Сузамитра переглянулись.
– Действительно, невелико,- улыбнулся Митридат.
– Римские ростовщики тоже бежали в Мелитену?- вновь спросил он.
– Нет, они бежали в Катаонию, соседнюю с Мелитеной провинцию,- говорил вельможа.- В тамошних горах есть сильная крепость Дастарк. Римляне купили ее у царя Ариарата. Там они хранят свои сокровища, там же находятся верные им наемники.
– Слышал, Тирибаз?- обернулся к военачальнику Митридат.- Возьмешь Изабата и его «бессмертных» и разоришь крепость Дастарк. Римлян и их сокровища доставишь в Мазаку, всех прочих можешь перебить. Я останусь в Мазаке и дождусь прихода каппадокийского войска.
В тот же день «бессмертные» во главе с Изабатом и Тирибазом ушли в Катаонию. Местные проводники показывали им дорогу к крепости Дастарк. Митридат повелел сгонять жителей Мазаки, тех, кто не успел разбежаться, чтобы они под присмотром его воинов разбирали городские стены.
– Если войско Ариарата окажется сильнее, то стены Мазаки нам бы пригодились,- сказал Фрада.
Но Митридат был непреклонен.
– Я пришел сюда не за поражениями,- заявил он. Каппадокийское войско подошло к Мазаке спустя несколько дней.
Митридат, извещенный об его приближении лазутчиками, заранее выстроил свои отряды для битвы. Каппадокийцы выстроились густыми рядами в полете стрелы от понтийцев.
Ровная степь благоприятствовала для действий конницы Митридата, которой у него было больше. Сражение началось с атаки понтийских боевых колесниц на левый фланг каппадокийцев. Затем, непрерывно стреляя из луков, ринулась вперед легкая пехота понтийцев. Устремилась на врага конница Сузамитры…
Митридат во главе отряда в шестьсот тяжеловооруженных всадников выжидал, чтобы ударить там, где наметится перевес воинов Ариарата.
На равнине, окутанной завесой из пыли, царил хаос из сталкивающихся в стремительных стычках отрядов конницы, проносящихся колесниц с возницами и без них, смешавшихся в жаркой сече рядов пехоты. Было непонятно, где свои, где чужие. То и дело над этим скопищем орущих и размахивающих оружием людей тучами взлетали смертоносные стрелы и дротики, стуча по меди щитов и шлемов, раня лошадей, которые с диким ржанием катались по земле либо уносились прочь из битвы, не слушаясь седоков. Прошел час отчаянной битвы, но по-прежнему было непонятно, кто же одолевает.
Звенящая оружием лава из многих тысяч бойцов все шире растекалась по равнине, заполняя неглубокие впадины, вползая на ближайшие холмы. Митридат вглядывался в мелькающие воинские значки, стараясь определить, где находится Сузамитра, куда подался Фрада, далеко ли продвинулась его пехота.
Неожиданно перед Митридатом вырос как из-под земли отряд в несколько сотен воинов с продолговатыми щитами в шлемах с перьями. Каппадокийцы!
Митридат выхватил из ножен тяжелый меч.
Его тяжеловооруженные конники с первого натиска рассеяли врагов, изрубив на месте не меньше полусотни. Преследуя убегающих каппадокийцев, отряд Митридата оказался в самой гуще сражения. Митридат не знал, как долго он рубил каппадокийцев направо и налево, рассеивая их отряды, сметая ряды, топча копытами коней павших и раненых. Он не заметил, когда наступил перелом в битве, и опустил окровавленный меч лишь тогда, когда все войско каппадокийцев обратилось в повальное бегство, бросая раненых и оружие. К Митридату со всех сторон устремились понтийские военачальники, поздравляя его с победой. Все восхваляли его молниеносный удар прямо по центру вражеского войска, решивший исход сражения. Примчался на взмыленном коне Сузамитра и горячо благодарил Митридата за то, что он вовремя отвлек на себя часть сил каппадокийцев.
– Если бы не ты, каппадокийцы просто задавили бы нас на правом фланге многочисленностью!- восклицал Сузамитра, сверкая белозубой улыбкой.
Потом подъехал на колеснице Фрада и едва не задушил Митридата в объятиях.
– Вы видели, как он рассек надвое войско Ариарата!- обращаясь ко всем, кто был рядом, выкрикивал Фрада.- Будто ножом разрезал! Смешал и опрокинул все на своем пути, действуя как вихрь! Как ураган!
Военачальники в поту и крови после битвы, окружив Митридата, не переставали им восхищаться:
– Удар Митридата лишил каппадокийцев мужества!
– Такой маневр достоин самого великого Александра!
– Да, Александр тоже выигрывал сражения ударом тяжелой конницы в нужном месте.
– С таким царем мы разобьем всех врагов!
– Слава Митридату! Слава!..
Митридат был смущен и потерян. Он действовал наугад, а оказалось- вырвал у врага победу.
Успех вскружил ему голову, когда он увидел гору из брошенных на поле битвы каппадокийских щитов и шлемов, когда перед ним провели полторы тысячи пленных врагов.