Егор пить не умел. Он, выпивая, долго расходился, но зато потом долго и отходил. Поэтому относительно здоровым человеком он почувствовал себя только на третий день. А почувствовав, к великому своему огорчению вспомнил, что брат взял с него обещание непременно прийти к нему в гости в ближайшее время. Чего только не пообещаешь спьяну! Но надо было платить по счетам.
Егор стал было придумывать причину, чтобы избежать этого визита, но вспомнил пристальный взгляд жены брата, которым она буравила всех, кто посмел отказаться от счастья лицезреть ее красоту, и стал собираться. Одеваясь, он одновременно примерял улыбки, которыми собирался одарить хозяев, но ни одна из них не казалась ему достаточно хороша для того, чтобы они поверили в искренность его чувств. Он грустно подумал, что придется воспользоваться обычной вежливой улыбкой, которая у него была на все случаи жизни и, тяжело вздохнув, вышел со двора.
Брат же встретил его такой широкой и лучезарной улыбкой, против которой Егорова гримаса казалась помойной лужей рядом с голубым озером:
-А я, признаться, думал – не придешь. Придется, говорю Марусе, его к нам на аркане тащить. Ну, заходи же, не стой в дверях.
А навстречу дорогому гостю уже спешила хозяйка с дитем на руках. Была она очень хороша собой, дородна, стройна, белолица, только чуть полновата после рождения второго ребенка. С женой Матвею на редкость повезло. Она сочетала в себе не только красоту, но и ум, цепкий бабий ум, нередко граничащий с хитростью, но от этого, пожалуй, только более ценный. Хозяйка она была, каких мало. В доме все блестело чистотой, всегда был готов вкусный обед, муж и дети были ухожены. Казалось, что ни одно достоинство, ценимое в женщине, не прошло мимо нее и ни один недостаток не испортил этих достоинств. Был у нее только один маленький грешок, даже не грешок, а грешишко – не могла она переносить, если кто-то вдруг ей не восхищался, а более всего не любила тех, кто в чем-то был ее лучше. Трудно поверить, но такие иногда встречались. С ними Маруся старалась общаться пореже, при встрече была суха и нелюбезна, и завоевать ее расположение они могли, только опустившись до самого низкого уровня. Нетрудно догадаться, что Егора она обожала. Он в ее глазах был настолько жалок, настолько не имел шанса добиться в жизни хоть чего-нибудь, что она могла снисходить к нему без всякого ущерба для своего самолюбия.
Она вынесла к нему свое шикарное тело, продуманно оформленное обтягивающей кофтой и ребенком на руках, словно богиня, сошедшая на землю лишь за тем, чтобы ощутить тепло всеобщей любви. А Егор стоял перед ней, маленький и бесправный, лепеча какую-то ахинею и судорожно пытаясь вспомнить имя ребенка.
-Ты же еще не видел своего второго племянника! – Матвей забрал у жены пищащую драгоценность. – Ну-ка, Митенька, поздоровайся с дядей Егором.
Дядя Егор, абсолютно не умеющий общаться с людьми, все же знал, что детьми, особенно новорожденными, надо безоговорочно восхищаться, поэтому начал расточать комплименты новоявленному своему родственнику, хотя, сказать по правде, тот совсем не показался ему красавцем. Был он каким-то красным, скрюченным, сморщенным, вообще мало похожим на человека и к тому же все время премерзко то ли скрипел, то ли мяукал. И когда вдосталь накушавшаяся похвал мамаша унесла его в дальние комнаты, Егор вздохнул с облегчением.
Следующим испытанием для Егора стала экскурсия по дому, двору, саду и огороду, которую не замедлил провести его брат. После затхлой конурки Егора Матвеев дом казался дворцом. Все в нем было настолько безупречно, что даже раздражало. Матвей без устали таскал брата по всем достопримечательностям своего жилища, подробно рассказывая о каждой вещи, заставлял все трогать и настоятельно просил выражать свое мнение. Бедный Егор, сначала пытавшийся вникать в матвеевы объяснения и добросовестно кивавший и восхищавшийся всем подряд, к концу экскурсии полностью потерял способность адекватно реагировать на окружающее и до смерти перепугал брата, рассмеявшись при его упоминании о смерти родителей. К счастью, вовремя появившаяся Маруся догадалась влить ему в рот рюмку хорошего домашнего «лекарства» и усадить за стол. Но после третьего стакана Егора так развезло, что пришлось уложить его в постель, несмотря на сопротивление и попытку уйти домой.
Проснулся он через два часа оттого, что ему вдруг стало трудно дышать. Открыв глаза, он обнаружил на себе своего старшего двухлетнего племянника, имя которого так же, как и имя его брата, он никак не мог вспомнить накануне. В голове его вертелись два варианта: Лёня и Лена. Теперь же дядя Егор отчетливо видел, что это именно Лёня, потому что Лена вряд ли могла бы с такой силой тянуть его за нос да еще при этом вопить басом. Вероятно, малолетний бандит поставил перед собой задачу превратить дядин нос в слоновий хобот и, скорее всего, достиг бы своей цели, если бы в дело не вмешался его отец, прибежавший на крик. Сколь же велико было горе бедного ребенка, у которого отобрали такую чудесную игрушку! Наверное, по силе оно было сопоставимо лишь с радостью его дяди, убедившегося, что его нос остался на месте и не изменился в размерах, хотя слегка распух и покраснел.
А через полчаса, сидя за столом в компании брата и попивая прекрасное домашнее вино, Егор уже смеялся при воспоминании о страшном монстре, напавшем на него во сне.
Беседы за столом тет-а-тет всегда носят душевный характер. А уж если есть бутылочка, да с тет-а-тетом этим вы близкие люди… О-о-о!
Матвей всегда болел душой за брата, очень страдал, видя его непутевость и неприкаянность, был бы рад помочь, но не знал чем. Будучи человеком неглупым, он понимал, что причина егоровой «болезни» лежит где-то очень глубоко, но как ее обнаружить, он не знал. Он не раз приглашал брата в гости, надеясь вызвать его на откровенный разговор, но тот все время отговаривался, выдумывая всевозможные причины. Однако на этот раз Матвей чувствовал, что Егор попался. Да и сам Егор, уставший от всех своих предыдущих уверток, разомлевший от вина и ослабленный недавним нападением на его нос, не больно-то сопротивлялся. Понемногу он разговорился:
-Вот почему, скажи ты мне, жизнь так несправедливо устроена? Почему одни получают все блага жизни сразу при рождении и потом всю жизнь думают только о том, какое бы удовольствие себе еще доставить, а другие прозябают в каких-то ужасных условиях и при каждой попытке выбраться из них получают только очередной удар судьбы?
Матвей посмотрел на брата с сочувствием, в его словах слышалась настоящая боль. Но разделить его пессимизм он никак не мог:
-Ну, конечно, если сидеть сложа руки и только тем и заниматься, что жалеть себя…
-Да не об этом я! – Егор с досадой отмахнулся. – Я же не говорю, что не надо работать. Вот ты много работаешь, и хорошо. И молодец! Но разве только от тебя зависит то, что ты так преуспел?! Разве нет других людей, которые так же работают, да даже еще больше! А живут впроголодь.
-Ну и что ты хочешь сказать? Что дом построил не я, а волшебник, который из любви ко мне закрывает меня своей дланью от невзгод? Да знаешь ли ты, сколько ночей я не спал? Как я работал без отдыха, еле успевая перекусить? Да все же это на нас не с неба свалилось, не в один день же это появилось!!
-Да не про то я, не про то! Опять ты меня не слышишь! Ты молодец, что трудишься. Я восхищаюсь тобой. Но я не об этом! Вот представь, если бы ты вдруг заболел, не дай Бог, или если пожар, ну или еще какая пакость. Ведь это же не от тебя зависит. Тут трудись – не трудись, все бесполезно.
-А это, брат, уже богохульство. Бог дал – Бог взял. Не нам его судить. Захочет наградить – наградит, задумает наказать – накажет, если есть за что.
-Хорошо, Бог. А тогда скажи, за что Бог наказал Агату, мать Натахи? За что наслал болезнь на ее мужа? Видел ты за ней какие-нибудь грехи? Она же работала не покладая рук. Только-только детишки стали подрастать, только стали из нужды выходить. Ан, пожалуйста! Теперь скорняк помрет – они все по миру пойдут: и Агата, и Натаха, и дети малые. Дети-то за что?
-Не говори так. Чужая душа – потемки. Не знаем мы, что там у нее дома творилось, не знаем, как она жила. Может, и было за что? Не накажет зря Господь! А может, это он просто проверяет. Силу ее, веру испытывает. Пройдет она испытание – наградит.
-Что-то одних он все время испытывает, а других все время награждает, - Егор невесело усмехнулся.
-Не суди, о чем не понимаешь. Глуп ты! Несешь, сам не знаешь что. Вот я жил честно, никого не обидел, не обманул, работал с малых лет – Бог меня и наградил. Я считаю, заслуженно. А тебя за что награждать? Живешь, как прыщ на теле земли. Только ешь да спишь. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Вот тебе мысли всякие дурацкие в голову и лезут. Работать тебе надо, занятие какое-нибудь себе найти. Тогда не будешь маяться. Жениться тебе надо! Бери Натаху. Девка хорошая, не пожалеешь. Да и им поможешь, если возьмешь ее без приданого. Это тебе не разговоры разговаривать, это конкретное дело.
-Не хочу я жениться. - Егор опустил глаза. – Тяжело мне с ней. Пять минут с ней пробуду и уже бежать хочется подальше. Да и потом, чтоб жениться, деньги нужны, а у меня их нет.
-Так откуда же им взяться, деньгам-то, - Матвей чуть не подпрыгнул на месте, - когда ты лежишь целый день? Ждешь, когда в прореху крыши дождь золотой просыплется? Или все еще клад мечтаешь найти? Деньги вот этими руками делать надо.
-Вот этими руками, - съязвил Егор, - можно заработать только на горшок каши да на драный зипун.
У Матвея глаза полезли на лоб:
-А тебе что же, икра да соболя нужны?
-Да, - сказал Егор серьезно, - мне нужно много.
В этот момент Матвей подумал, что у Егора за то время, что они не общались, начались проблемы с головой. Но он все же сделал попытку обратиться к его разуму:
-А зачем тебе много денег?
Егор мечтательно вздохнул:
-Дом бы построил. Светлый и чистый. Жил бы, ни о чем не думал. Да мало ли хорошего в сытой жизни? Был бы не таким занудой, как сейчас. Стал бы веселым…
-Тупым и жадным, - продолжил Матвей.
-Да не был бы я жадным. Я бы деньги бедным раздавал. Вот давеча старушка-нищенка попросила у меня милостыню, я сунул руку в карман, а там только крошки. А было бы что, я бы обязательно ей дал. Вот, ей-богу!
-Не было еще на свете человека, которого деньги не испортили бы. Это самый страшный искус из всех. Пойми, все богатые люди несчастны своим богатством. Вот я не хочу быть нищим, но и богатым тоже не хочу. Я боюсь не выдержать бремя богатства, оно очень тяжкое. Сколько людей, пережив страшные невзгоды, сохранили человеческий облик, а получив богатство, в считанные дни превратились в скотов.
Егор помолчал, раздумывая.
-Это все слова. Каждый человек волен выбирать, становиться ему скотом или нет.
-Каждый волен, да не каждый имеет силы.
-Ты в меня никогда не верил! А я все равно добьюсь своего. Я стану богаче вас всех и, если ты считаешь, что богатство развращает любого, то я буду первым исключением из этого правила.
После этого разговора Егор ушел от брата с твердым намерением сделать все, чтобы добиться своей цели. Правда, что именно предпринять, он не знал и остановился на дороге, разговаривая сам с собой.
Наступали сумерки. Егор огляделся. Затихающая деревня готовилась ко сну. Дом брата уже скрылся из виду, а до собственного было еще далеко. Зато прямо перед Егором сверкал золотом петушок на крыше колдуна Неждана, того самого, который давеча произвел такой фурор на свадьбе. Петушок чуть поблескивал в тусклом свете заходящего солнца и Егор вдруг почувствовал, что какая-то сила неудержимо влечет его к дому колдуна. Не понимая толком, зачем, он свернул с дороги и, не успев опомниться, вскоре стоял возле нежданова забора.
Около калитки, словно специально поджидая его, курил сам хозяин. Огонек папиросы слегка освещал его опущенное вниз лицо. На Егоровы шаги он даже не шевельнулся, и тот, стараясь преодолеть неловкость и кляня в душе свою глупость, принялся рассуждать о переменчивости погоды и сочинять какую-то несусветную чушь о том, как он случайно проходил мимо и, увидев кузнеца, решил подойти поздороваться. Неждан слушал молча, изредка рассеянно кивал и, казалось, был целиком поглощен процессом втягивания дыма в легкие. Но неожиданно он бросил папиросу на землю и, не поднимая глаз, глухо сказал: «Пошли». Егор, запнувшись на полуслове, был так удивлен, что безропотно отправился за удаляющейся спиной кузнеца.
В доме, где Егор был впервые, было душно и мрачно. Миновав темные сени, Неждан отворил дверь в горницу. Егор шагнул через порог, инстинктивно стремясь на свет из мрака, да так и застыл, забыв вторую ногу в сенях.
В горнице было полно маленьких человечков, размером не больше кошки. Все они были одеты в красные рубашечки, а в руках держали кто чашку, кто миску, кто кузовок. При виде Егора они, словно по команде, опустили свою тару на пол и дружно уставились на него. Только один из них подошел к Неждану и, протянув ему свою миску, заполненную чем-то черным, сказал:
-Вот, принимай работу, хозяин. Весь мак собрали. Куда складывать?
Неждан пропустил его вопрос мимо ушей и обратился к статуе Егора, которая все еще торчала в дверях:
-Проходи, не бойся.
Статуя шевельнулась, затащила ногу в комнату и опять застыла.
-Это мои работнички, - Неждан плеснул Егору в лицо воды, пытаясь вывести его из столбняка, - слуги. Ну-ка, поприветствуйте гостя.
Работнички по-прежнему стояли, враждебно пялясь на незнакомого человека, но Егор постепенно начал оттаивать. Сначала глаза обрели осмысленность, следом за ними голова повернулась к Неждану, потом правая рука ухватила ворот и стала расстегивать верхние пуговицы. Статуя превращалась обратно в человека. Восстанавливались прежние функции организма, Егор даже икнул.
-Ну что, водки выпьешь? – заботливо, как сиделка больному, Неждан поднес к его носу стакан.
Знакомый запах вернул Егору способность соображать, а несколько глотков возвратили его в реальность.
Неждан усадил Егора за стол, где стоял жбан с водкой и закуска, а маленькие работнички снова засуетились, таская туда-сюда свои плошки.
-Что они делают? – Егор еще не совсем отошел от шока и все время боязливо озирался на снующую вокруг мелюзгу.
-Мак собирают, - невозмутимо пробасил колдун, накладывая гостю на тарелку горы овощей и мяса.
Егор ничего не понял, но переспросить побоялся. Наверное, только он один во всей деревне ничего не знал о неждановых маленьких помощниках. Видел их мало кто – кузнец не был гостеприимным хозяином, а за пределы дома они выходили редко и только по ночам, - но слухи ходили самые разные: кто говорил, что эта банда досталась Неждану по наследству от его предшественника – старого колдуна Антипа, умершего несколько лет назад, и что он столько же им хозяин, сколько и слуга, кто божился, что это настоящие черти, пришедшие по души грешников и со дня на день надо ждать конца света, а некоторые собственными глазами видели, как работнички мучили колдуна, требуя дать им работу. Что здесь было правдой, а что вымыслом – неизвестно, но, как и любым слухам, всему этому свято верили, передавая из уст в уста и не забывая добавлять что-то от себя.
Неждан сосредоточенно жевал, будто забыв про гостя. Егор тоже молчал, пытаясь сообразить, зачем кузнец затащил его к себе, но вариантов не было, только вспомнился почему-то несчастный нижнетопский колдун, попытавшийся спорить с Нежданом, и от этого воспоминания по спине Егора табунами побежали мурашки. Но сейчас колдун выглядел совсем не страшным, скорее он напоминал огромное жвачное животное, домашнее и безобидное. А так как начинать разговор он, видимо, не собирался, Егор решился сам завязать беседу.
-Я на свадьбе видел, как ты… того, - проблеял он, не спуская глаз с кузнеца.
Неждан поднял на него свои холодные глаза и снова опустил их в тарелку. Егор запнулся, последнее слово застряло у него в горле, и он смог только выдавить:
-Ты здорово его, - и опять прибавил, - того…