- Ты ешь, как свинья, Оттавиано, - заметил он за обедом. - И не говори, что делаешь это только дома.
- Спасибо на добром слове, ваше сиятельство, - ядовито отозвался я. - Что делать, у меня хороший аппетит.
- Да и ведешь ты себя, надо признаться, не лучше. Вчера только и разговоров было, что о твоем приключении с Фелицией.
Я почувствовал, что краснею. Мне казалось, что мы не привлекали к себе особого внимания, и наше исчезновение из общей залы прошло незамеченным.
- Ах, посмотрите, как мы смутились! - хмыкнул Асторе. - Должно быть, тебе неизвестно, что персона герцога, а равно и его семья постоянно в центре всеобщего внимания? Я же просил тебя быть рядом со мной, но видимо, ты позабыл о своем долге.
- Может быть, ты мне просто завидуешь?
- А есть чему? - поинтересовался он, развлекаясь. - Ты весь вечер таскался за Фелицией, как овца на привязи, потом вас видели в коридоре, а затем вы снова явились в залу, и ты нализался так быстро, что я не успел тебя остановить. Может, расскажешь, что случилось?
Напустив на себя надменный вид, я посетовал на неуместное любопытство некоторых детишек, вообразивших себя всемогущими правителями, и сказал, что успел за прошедший вечер узнать достаточно много нового, чего детишкам из-за их нежного возраста знать не полагается. Асторе пришел в ярость.
- Я всего лишь хотел, чтобы герцоги Фаэнцы не давали повода для пересудов, - побледнев, сказал он. - Если тебя это не устраивает, можешь вести жизнь, которая тебе нравится, но я не допущу, чтобы тень твоего грязного поведения падала на меня!
Вскочив из-за стола, он поспешно вышел из комнаты, оставив меня в одиночестве раздумывать, насколько сильно он был уязвлен. Я знал, что его обида на меня глубже, чем бывало прежде, и сознавал свою вину перед ним.
Я подумал о Фелиции, о быстрых неумелых объятиях в темном коридоре ратуши. Стоило ли это краткое сладостное затмение таких переживаний и душевных мук? Пожалуй, нет, решил я. Ведь я почти не знал Фелицию, а Асторе, как ни крути, был моим братом и государем. Если бы я вернулся к ней, то был бы хуже, чем предателем...
До вечера мы с Асторе не разговаривали, подчеркнуто избегая друг друга. Сидя в своей комнате, я увидел, как он прошествовал мимо моей раскрытой двери со свечой в руке и книгой под мышкой. Обычно он заглядывал ко мне пожелать доброй ночи, но сегодня я зря надеялся: он даже не повернул головы в мою сторону. Ну и хорошо, усмехнулся я. Ему все равно быстро надоест эта игра в молчанку.
Я улегся спать рано, но не мог заснуть, злясь на себя, на Фелицию, на Асторе, на всех городских болтунов и завистников. Не будь я Манфреди, им всем было бы наплевать, чем и с кем я занимаюсь на празднике! А родись я, скажем, пекарем, то давно уже беспрепятственно перепробовал бы сотню таких красоток, как Фелиция...
Сон мой, пришедший с таким трудом, был беспощадно нарушен среди ночи. Мне показалось, что стены замка рушатся, даром что он был настоящей крепостью, способной противостоять пушкам. Грохот стоял такой, что спросонья у меня едва не заложило уши, а за раскрытым окном серебрилась стена ливня, ежесекундно подсвечиваемая всполохами молний.
Проклиная все на свете, я встал и закрыл окно, по пути наступив в холодную лужу на полу. Ковер намок и хлюпал под ногами, как болотный мох. Я снова нырнул в кровать, натянул одеяло до подбородка и скорчился, пытаясь согреться.
Внезапно дверь открылась, по полу простучали быстрые шаги босых ног.
- Подвинься, Оттавиано.
Мне не хотелось спорить, да и замерз я порядком, так что просто отодвинулся в сторону, и Асторе плюхнулся рядом со мной, по-хозяйски потянув на себя край одеяла.
- Черт побери, Асторе!
Он толкнул меня холодной ногой, и я взвыл.
- Проклятье, почему это я должен пускать тебя в свою кровать? Тебе мало собственной?
- Эта гроза сводит меня с ума, - пожаловался он, стуча зубами. - Я подумал, что вместе нам будет теплее и не так беспокойно... Кстати, это не дает тебе права считать, что я тебя простил.
Он отвернулся от меня, придвинувшись вплотную и прижимаясь спиной к моему боку. От него исходило приятное тепло, и я невольно улыбнулся:
- А я вроде и не просил прощения.
Он промолчал, и тогда я решился.
- Хотя, надо признаться, я просто не успел. Прости меня, братишка, я действительно вел себя как свинопас.
Асторе хмыкнул.
- Рад, что ты признаешь это. Впрочем, если уж ты все равно начал волочиться за девушками, так тому и быть, только будь поразборчивее. Дедушка Джованни, помнится, хотел подыскать тебе невесту из знатной семьи, ну вроде Орсини или Сфорца, а Фелиция - всего лишь горожанка, дочка одного из нобилей, она тебе не ровня. - Он повернулся ко мне лицом и спросил. - Интересно, как далеко тебе удалось зайти с ней?
- Ну... - протянул я, наслаждаясь его страдальческим видом. - Не хвастаясь, скажу, что вчера получил от нее все сполна.
Асторе ахнул, вытаращив глаза.
- Ты хочешь сказать, что... ну...
Я засмеялся.
- Я хочу сказать, что получил гораздо более полное представление о назначении некоторых частей тел мужчин и женщин.
- Ух ты. - Он задумался и на какое-то время притих, вздрагивая каждый раз от вспышек молний, потом приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня. - Я больше не хочу говорить об этом, Оттавиано. Не знаю почему, но мне это неприятно.
- Хорошо.
Он снова отвернулся от меня и буркнул через плечо:
- Обними меня, мне холодно.
Поколебавшись, я придвинулся к нему ближе и перебросил руку через его бок. Он схватил мои пальцы, прижимая их к своей груди.
- Да, так теплее.
Я вдохнул легкий чистый запах его волос - лаванда, шалфей, дым, - и прижался к нему, ограждая от грозы и дождя, от тьмы и страшных звуков ночи.
- Спи, братишка.
Его сердце ровно билось под моей ладонью, и я знал, что ближе его для меня никогда никого не было и не будет.
Как и просил Асторе, мы больше не говорили с ним о девушках. Он был уверен, что рано или поздно в ворота Фаэнцы въедет карета с гербами Риарио и Сфорца, везущая к нему его нареченную невесту, о которой он знал только со слов матери. Не позволяя себе увлекаться местными красотками, Асторе постепенно становился предметом их тайных вздохов; уже не совсем мальчик, а гибкий, изящный юноша, всегда безупречно одетый, с царственными манерами и горделивой осанкой, он неизменно привлекал к себе восхищенные взгляды. Я стал его тенью, не покидая его, как он и требовал, и стараясь держаться как подобает герцогу. История с Фелицией не получила продолжения: какое-то время она пыталась привлечь мое внимание и завладеть мной безраздельно, но я устоял. Вскоре я с облегчением узнал, что она стала проводить много времени с младшим сыном старого синьора Браччано, и дело, по-видимому, шло к свадьбе.
У нас с Асторе было не слишком много свободного времени. Из Рима и Неаполя шли тревожные вести, и вскоре мы узнали, что второй сын папы, кардинал Валенсийский Чезаре Борджиа сложил с себя сан, чтобы принять титул герцога и жениться на французской принцессе. Его святейшество тут же сделал его капитаном и знаменосцем Святой Церкви и отдал ему под командование римские войска. То, что рассказывали о Чезаре, просто не умещалось в моей голове. Говорили о десятках убийств, разнузданных оргиях, гнусных зверствах, перед которыми меркли злодеяния Нерона. Когда мне сказали, что он был замешан в убийстве родного брата и кровосмесительной связи с сестрой, я не хотел верить и с отвращением отверг возможность существования такого чудовища.
Асторе посмеялся над этими рассказами и прямо заявил, что всего этого просто не может быть, потому что с герцогским достоинством подобные выходки несовместимы.
- Все это придумали завистники и лжецы, их следовало бы повесить за клевету, если бы она не была так смехотворна, - сказал он.
Смех смехом, а когда через полгода стало известно, что Святейший отец своей апостольской властью лишил имений и званий знатнейших правителей Италии "за неуплату пошлин в церковную казну", мы встревожились. Список изгоев, павших жертвой самодурства папы, и их владений - Форли, Урбино, Имола, Пезаро, Фаэнца, - быстро облетел всю Романью. Получив папскую грамоту, Асторе был потрясен.
Мы сидели в большой зале городской ратуши, а римский посланник - широкоплечий детина в желто-красном наряде со шпагой у пояса - невозмутимо читал письмо с личной печатью папы Борджиа, и тишина смыкалась вокруг него с каждым его словом.
- Я не отрекусь, - спокойно сказал Асторе, когда он закончил чтение. - Передайте его святейшеству, что герцоги Манфреди намерены продолжать править Фаэнцой, как и прежде.
Его лицо было бледным и решительным, и когда посол вопросительно посмотрел на него, он не отвел глаз.
- Надеюсь, вы все запомнили правильно. - Пальцы Асторе стиснули подлокотники кресла с такой силой, что я услышал, как хрустнули суставы. - А теперь я не желаю больше видеть вас.
Посол вышел, и совет взорвался возмущенным гулом. Говорили все сразу, перебивая друг друга, призывая укрепить городские стены и закупить оружие и продовольствие в Болонье. Асторе молчал. Его рука нашла мою руку и сжала ее с тревогой и надеждой, и я ответил успокаивающим пожатием.
- Что нам до проклятий выжившего из ума старикашки, - авторитетно сказал я, чувствуя, как в отчаянном предчувствии беды сжимается сердце. - Фаэнцу укрепил еще наш прадед, эти стены выдержат любой штурм. В конце концов, что он может сделать против всех городов Романьи?
- Я не знаю, Оттавиано. Но мне неспокойно. Будем надеяться, что ты прав.
Он встал и решительно успокоил советников, сказав, что непременно напишет письмо деду в Болонью, а тот наверняка пришлет помощь, если уж папа все-таки задумает что-то предпринять против Фаэнцы. Пока волноваться не о чем, и не следует поднимать шум из-за какого-то письма. Рим далеко, и на деле вряд ли дело пойдет дальше отлучения от Церкви.
- Подумаем об этом ближе к делу, - заключил он. - Вы согласны со мной, синьоры? Полагаюсь на ваш опыт и мудрость. Мне ли, четырнадцатилетнему мальчику, успокаивать вас?
- Вы правы, ваше сиятельство, - ответил за всех Браччано. - Мы повели себя как трусливые шакалы, и лишь пример вас и вашего брата заставил нас устыдиться.
Асторе чуть заметно улыбнулся: эти суровые старики признали его превосходство над собой.
Вечером он пришел в мою спальню и улегся рядом со мной, и это заставило меня осознать, насколько он напуган и встревожен.
- Оттавиано...
- Не бойся, братишка.
- Ты видел человека, который привез послание. Это не монах, не епископ и не дипломат. Это солдат и убийца. Когда я смотрел на него, мне хотелось спрятаться.
- Ты держался достойно, как истинный государь. Я был восхищен.
Он покачал головой, неотрывно глядя на дрожащее пламя свечи на столике у кровати.
- Что ты думаешь обо всем этом, Оттавиано? Что будет дальше?
- Ничего страшного. - Я обнял его. - Ты женишься, наплодишь детишек, а потом твои внуки будут править Фаэнцой еще долгие-долгие годы.
- Нет, правда? - Он испытующе посмотрел мне в глаза, и под его строгим недетским взглядом мне совершенно расхотелось нести успокоительную чушь.
- Правда... - Я вздохнул. - Кто знает, Асторе.
Он провел пальцами по моей щеке - очень трепетно и нежно, как никогда раньше, и это простое прикосновение разбудило во мне новые могучие чувства. Его теплые пальцы задержались у моего подбородка чуть дольше, чем я мог бы ожидать.
- Оттавиано.
Смущенный и испуганный, я продолжал прижимать его к себе, одновременно отчаянно пытаясь скрыть от него то, что ощущал в его объятиях.
Он наклонился ко мне, и его мягкие губы осторожно нашли мои.
- Нет, - прошептал я севшим голосом. - Нет, Асторе...
Он отстранился, глядя на меня своими большими сияющими глазами с недоумением и страхом.
- Прости...
Я разжал объятия, и он отодвинулся, учащенно дыша.
- Не знаю, что на меня нашло. Я не должен был... Ты не сердишься?
- Не делай так больше.
Он помолчал, потом спросил почти со страданием:
- Ты ведь любишь меня?
- Конечно, как ты можешь сомневаться?
- Тогда почему...
- Просто есть вещи, которые делать нельзя. - Я быстро задул свечу и повернулся к нему спиной, стараясь не прикасаться к своему воспрянувшему члену.
Асторе разочарованно вздохнул у меня за спиной.
- Знаешь, а в какой-то момент мне показалось, что ты хотел, чтобы я делал это.
- Тебе действительно показалось. Спокойной ночи, Асторе.
Он чуть помедлил, потом нерешительно обнял меня сзади, и я понял, что не смогу этого вынести.
- Постой, мне нужно выйти, - торопливо сказал я, вскакивая и направляясь к двери.
- Куда ты?
- Я что, даже по нужде сходить не могу, не доложившись? - буркнул я почти грубо, и на его лице промелькнули сожаление и легкая обида. - Я сейчас вернусь, - примирительно сказал я и вышел из спальни.
Уже не в силах сдерживаться, я прислонился к стене в коридоре и быстро достиг облегчения. Проклятье, я и не думал, что один почти невинный поцелуй может довести меня до такого состояния! Мне следовало быть осторожным, потому что я действительно любил своего брата.
Вернувшись в кровать, я позволил Асторе обнять меня, и он сделал это с готовностью и явным удовольствием. Все-таки он так по-детски привык к теплу моего тела рядом с собой...
Полетели дни, наполненные тревожным ожиданием и неизвестностью. Асторе, как и обещал совету, написал в Болонью письмо, вкратце изложив деду суть происходящего, и уже через два дня Джованни Бентиволио прибыл в Фаэнцу. Разумеется, члены синьории никогда не позволили бы ему вмешиваться в городские дела, если бы не были так напуганы угрозой Святейшего папы. Дед осмотрел укрепления, поговорил с горожанами и заключил, что Фаэнца вполне может выдержать пару месяцев осады. Впрочем, добавил он, вряд ли у апостольской армии будет время и желание осаждать маленький город, потому что Манфреди лично не успели перебежать папе дорожку, чего не скажешь о Риарио или старом Лодовико Сфорца. Напоследок он велел нам с Асторе вести себя спокойно и не паниковать понапрасну, а в случае чего обещал помочь. Признаться, после его отъезда я заметно повеселел, да и Асторе успокоился. Единственными мерами, которые, по словам деда, следовало бы предпринять - запасти зерна и вина, а также убедить горожан в необходимости создания регулярного ополчения, что и было исполнено.
Мои с Асторе отношения остались неизменными. Почти. Я стал осознавать, что он повзрослел, и внезапно его желание быть рядом со мной предстало в совершенно ином свете. Не скажу, чтобы я избегал его, скорее мне хотелось оградить его от того, что могло бы произойти. Мне вдруг открылась его юная хрупкая красота, которой я не замечал прежде, и каждый раз, оставаясь с ним наедине, я начинал с ужасом думать, что не смогу противостоять тем смутным чувствам, что рождались в моей душе. Послушный моему запрету, Асторе больше не пытался целовать меня в губы, но моя кровать не перестала быть для него притягательным местом. Я решил, что как только закончится вся суматоха с папскими угрозами, постараюсь отвезти его в Форли, чтобы познакомить с невестой. К несчастью, моему намерению не суждено было осуществиться.
С наступлением зимы мы стали чаще бывать в городе, а рождество, как обычно, отпраздновали на городской площади, забавляясь вместе с простыми жителями. Мы дурачились, как дети, прыгали через костры, таскали с жаровен мясо и каштаны, гонялись за девушками и танцевали чуть не до утра. Асторе, раскрасневшийся, с выбившимися из-под шапки золотыми локонами, исполнил несколько песенок собственного сочинения, чем вызвал всеобщее восхищение, хотя, на мой взгляд, песни были довольно глупые. Девушки вились вокруг него, как пчелы вокруг меда, но он только простодушно улыбался, а когда они пытались откровенно заигрывать с ним, застенчиво отводил глаза. Сам я тоже не был обделен вниманием дам, однако хорошо усвоил наставления Асторе и понимал, что он был прав, говоря, что простолюдинки мне не ровня. В конце концов, я снова напился, но на этот раз Асторе тоже от меня не отстал. Уже под утро, совсем ослабевшие и разморенные, мы поехали в замок, едва держась в седлах.