Спустя пару недель Асторе распорядился устроить бал в городской ратуше в честь дня моего рождения. Я всячески сопротивлялся, считая, что подобное празднество не подобает бастарду, но братец мой был, как известно, упрямее осла. Сделав вид, будто согласен со мной, он в тот же день объявил в совете, что намерен развлечься, и велел готовиться к балу. Распорядителем был назначен Джакопо Моранти, веселый лысый толстяк, ведавший городскими налогами и казной, который тут же с воодушевлением стал предлагать идеи для программы праздника.
- У вашей светлости есть какие-нибудь пожелания? - спросил он. - Вы не часто балуете горожан развлечениями, было бы неплохо, если бы они повеселились в честь такого события, как...
Он сделал паузу, ожидая подсказки, и Асторе, прежде чем ответить, посмотрел на меня; в его взгляде читалось слишком знакомое мне лукавое выражение. Я незаметно погрозил ему кулаком, и он с невинным видом приподнял брови. Синьор Моранти, казалось, не заметил этой пантомимы и спокойно ждал.
- Ну, мы не празднуем ничего особенного, - пожал плечами Асторе. - Жара спала, молитвы епископа о дожде были наконец-то услышаны, так что урожай, похоже, ожидается славный. Чем не повод для праздника? Я думаю, в самый раз было бы устроить на площади представление артистов и музыкантов, потом танцы, игры и угощение для горожан.
- И, разумеется, ужин в ратуше для вашего сиятельства, синьора Оттавиано и членов совета, - подхватил старик Браччано, потирая руки.
- Пожалуй, - с неохотой кивнул Асторе. - А чтобы не было слишком скучно, также и для ваших жен и детей. Очень надеюсь, что дамы найдут праздник интересным. Что ж, синьор Моранти, препоручаю вам заботу о том, чтобы никто не был разочарован.
Праздник, вопреки моему ожиданию, действительно получился неплохим и запомнился горожанам надолго. Я отчитал Асторе за расточительность, но он возразил, что считает своим долгом вознаградить тех, кому обязан своим положением и достатком. К тому же, заявил он, пирушки и бесконечные празднества для Фаэнцы непривычны, а городская казна уже давно не пустует. Собираясь на праздник, он позволил слугам надеть на себя темно-вишневый костюм, в прорези рукавов которого была видна белоснежная рубашка, белую герцогскую мантию и золотую цепь с гербовым медальоном. Пристроив на голове белую атласную шапочку, он критически оглядел себя в зеркало и повернулся ко мне.
- Что скажешь?
Я чуть насмешливо поклонился, но не мог скрыть своего восхищения.
- Тебе идет вишневый цвет.
- И все?
- Думаю, каждый сразу скажет, кто из нас правитель города.
- Оттавиано, прекрати. Надень ты белую мантию, и нас запросто перепутают.
- Ты чертовски красив. - Я сказал чистую правду, и он рассмеялся.
- Ты тоже, - сказал он, подойдя ко мне и поправив сбившееся кружево манжеты на моей левой руке. - Думаю, сегодня ты будешь иметь успех.
Я критически оглядел себя в зеркало. Мой костюм был почти такого же покроя, как у Асторе, но из зеленого бархата, зеленый берет украшали изумруды, у пояса висела шпага в ножнах, а с плеч мягкими складками ниспадал черный короткий плащ. Я знал, что зеленый цвет идет мне, повторяя оттенок моих глаз. Не знаю, какое впечатление я производил на горожан, но сам себе я понравился. Асторе смотрел на меня сияющими глазами.
- Ты создан для блистательных дворов, Оттавиано. Не понимаю, что ты делаешь в маленькой Фаэнце, твое место в Риме или в Милане.
- У тебя плохо получается лицемерие, братишка.
Он засмеялся, прицепил к поясу ножны со шпагой, и мы отправились в город.
На центральной площади стоял такой шум, что базарный день показался бы в сравнении с ним тишиной. Казалось, тут собралось все население Фаэнцы, включая стариков и грудных младенцев. Мы ехали к ратуше верхом в сопровождении охранников и слуг, и люди приветствовали нас радостными криками, уступая дорогу. Девушки смотрели с восторгом и робостью, а женщины постарше и побойчее не скрывали своих чувств, благословляя нас и желая процветания.
- Боже, какие они оба красавчики! - воскликнула одна пожилая дама, всплеснув руками. - Храни вас Бог, ваши сиятельства!
Асторе улыбнулся и помахал ей, а я вытащил большую горсть монет и бросил обступившим нас людям.
Повсюду на площади стояли жаровни, на которых городские трактирщики и повара из замка жарили мясо, и ароматный дым плыл над головами людей, смешиваясь с запахами вина и лошадей. На колокольне зазвонили к обедне. У дверей ратуши нас встретили советники и знатные горожане, приглашенные на праздник в синьорию, и мы поднялись на балкон, чтобы понаблюдать за представлением, которое должны были разыгрывать под окнами ратуши артисты, приглашенные из Урбино. Заметив нас, все бывшие на площади приветствовали нас восторженными криками, и я с гордостью понял, что любовь простого народа к Асторе и ко мне не была наигранной: люди действительно были рады видеть нас. Что было тому причиной - наш юный возраст, печальная судьба, легкий нрав моего брата или умелое правление городского совета - мне до сих пор неизвестно, да разве это так уж и важно? Стоя на балконе ратуши перед своим городом, мы упивались всеобщим восхищением и ликованием, пока Асторе не поднял руки, давая сигнал к началу представления.
Спектакль был не слишком интересный, я даже не помню точно, о чем там шла речь. Немного оживили его лишь танцовщицы, исполнявшие свои роли с изяществом и заученной легкостью. На мой взгляд, в игре остальных актеров было много пафоса и мало настоящего чувства, так что мне было интереснее поглядывать по сторонам, чем на представление. Асторе смотрел внимательно и временами даже смеялся, так что я счел благоразумным не отвлекать его от представляемого действа, и стал вполголоса обмениваться своими мыслями о спектакле с молодой девушкой, сидевшей по правую руку от меня. Она негромко смеялась, и я, воодушевленный собственным остроумием, понемногу осмелел. К концу представления мы уже едва сдерживали смех, и я держал ее за руку, против чего она совершенно не возражала.
За представлением последовали состязания в стрельбе из лука, борьбе и беге. Асторе объявил, что лично будет награждать победителей, и желающие получить из рук герцога плащ, кошель золотых дукатов или бычка отыскались быстро. Заметив, что я вовсю флиртую со своей новой подружкой, которую, как я успел узнать, звали Фелицией, мой брат с плохо скрываемым неудовольствием велел мне вести себя прилично и не давать повода к пересудам. Я присмирел, но ненадолго. Пока стрелки из лука демонстрировали свое мастерство, я еще сдерживался, однако присутствие Фелиции лишало меня привычного самообладания.
- Ах, если бы только вы не были братом государя Асторе, - склонившись к моему уху, проговорила девушка. - Ваше сиятельство, если я мешаю вам наслаждаться праздником, только скажите - и я тотчас оставлю вас.
- Как вы могли подумать, Фелиция, - ответил я, поглаживая ее пальцы. - Это вы мой праздник, я счастлив, что познакомился с вами. Асторе не выносит, когда я отвлекаюсь, ведь тень моего поведения падает и на него, но ведь мы с вами не делаем ничего предосудительного, не правда ли?
- Мой отец и не позволил бы. - Она засмеялась, и по спине у меня пробежали сладостные мурашки. Она была так чудесна: белокожая, стройная, с темными волосами, убранными в высокую прическу, со свежими щечками и блестящими глазами. Синее с золотой отделкой платье смело открывало моему жадному взгляду высокую грудь, и я поневоле терял над собой контроль.
- Я не какой-нибудь ремесленник, - улыбнулся я, наклонившись к ней ближе, и, касаясь губами ее щеки, продолжал. - Вам, должно быть, известно, что я располагаю влиянием и средствами, достаточными для того, чтобы успокоить вашего отца.
- Он не так уж суров, ваше сиятельство. - Она придвинулась ко мне ближе, так что я ощущал живое тепло ее юного тела. Внезапное желание, вспыхнувшее во мне, привело меня в настоящее смятение. Смущенно отодвинувшись, я вполголоса сказал, что у нас еще будет время пообщаться, а пока можно по достоинству оценить меткость победителя соревнований стрелков. Почти в то же мгновение Асторе толкнул меня в бок, напоминая о необходимости сосредоточиться, и я со вздохом сожаления отвернулся от Фелиции. Впрочем, до ужина мы успели с ней еще всласть наговориться, пока мой братишка вручал призы и благодарил жителей Фаэнцы за их любовь и чудесные развлечения.
Ужин в ратуше был, разумеется, побогаче, чем угощение на площади. Пять перемен блюд, включая жареного оленя, фаршированного куропатками, диких уток, суп с грибами, рыбу и пирог, подавались под тихую музыку, исполняемую тремя лютнистами из Урбино. У меня разыгрался зверский аппетит, и я ел за двоих, тем более что Асторе, увлеченный спором с Браччано и его сыном по поводу фортификации, кажется, не ел вообще. Ну и черт с ним, решил я. Напыщенный маленький фат, упивающийся всеобщим восхищением. Глядишь, ему понравится, и он будет устраивать праздники каждую неделю... Вообще-то было бы неплохо, потому что каждый такой праздник сулил мне возможность пообщаться с Фелицией или с другими девушками, многие из которых теперь казались мне совсем недурными.
Поздним вечером, когда на площади зажгли факелы, а большая зала ратуши наполнилась светом сотен свечей, начались танцы, и конечно, я ни на шаг не отходил от Фелиции. Порой моя рука ложилась на ее талию, и я трепетал, охваченный неясными и пугающими чувствами. Она кокетливо смотрела на меня, а я, совершенно потеряв голову, попросту не отрывал от нее глаз. Лишь однажды я заметил, что Асторе тоже танцует с одной из девушек, но на лице его не отражалось никаких эмоций, кроме скуки.
Наконец, проскользнув между танцующими парами, мы с Фелицией покинули залу и вышли в коридор. Здесь было прохладнее; то и дело мимо проходили люди, которым не было до нас никакого дела, в основном, слуги и приглашенные на праздник в ратушу горожане. Возле лестницы, куда почти не достигал свет факелов, обнималась какая-то парочка.
- Только посмотрите на них, Оттавиано, - тихо засмеялась Фелиция, беря меня под руку. - Разве можно так вести себя?
- Здесь - нет, - согласился я, - но я знаю одно местечко, где можно.
Я потянул ее за собой, мы пробежали мимо влюбленных и поднялись на верхний этаж, где было в этот час почти безлюдно. Факелов здесь тоже оказалось поменьше, и расхаживающий взад-вперед по коридору охранник то появлялся, то вновь исчезал в густой тени. Мы спрятались в нише окна, откуда открывался вид на озаренную алыми огнями площадь.
- Оттавиано, что вы задумали? - Она вопросительно смотрела на меня, стоя так близко, что едва не касалась меня грудью.
- Мне хотелось бы остаться с вами наедине, - сказал я, почти не владея собой.
- Я не уверена, что...
Я не дал ей договорить. Схватив ее в объятия, я впился губами в ее полуоткрытые губы. У нее вырвался сдавленный писк, который почему-то рассмешил и одновременно раззадорил меня еще больше. Темные желания, бурлившие в моей крови, рождались не из головы, а из древнего, мощного инстинкта, мешавшего мне думать. Я не был уверен, что поступаю как нужно, но не мог сдерживаться. Я рванул с ее плеч синий бархат, обнажая небольшие, но уже вполне налитые соблазнительные груди, и припал к ним губами, жадно вбирая в рот твердеющие соски. Фелиция застонала, подчиняясь моему яростному напору, и попыталась вырваться, но с таким же успехом она могла бы разорвать кандалы. Прижав ее к стене, я тяжело навалился на нее, торопливо задирая подол ее платья.
- Оттавиано, боже...
- Я нравлюсь тебе? - задыхаясь, спросил я, просто для того, чтобы что-то сказать. Я немного чувствовал себя виноватым и считал, что раз уж так случилось, девушке хотя бы не должно быть неприятно то, что я делаю.
- Ты самый красивый юноша в Фаэнце, - ответила она, обнимая меня за шею. - Поцелуй меня.
Я снова присосался к ее груди, одной рукой расшнуровывая на себе штаны, а другой придерживая ее за талию. Мой орган, такой большой и твердый, вырвался на волю, реагируя на малейшее прикосновение. Я удивленно вскрикнул, скользнув пальцами по ее ноге выше, туда, где влажный жар ее плоти уже ждал меня, и придвинулся ближе, устраиваясь удобнее в тесной нише. Фелиция подняла ногу и обвила ею мою талию, и тогда я пронзил ее. Она закричала - сдавленно и мучительно, и я прикрыл ей рот рукой. Мои глаза заливал пот; девушка буквально повисла на мне, порывисто дергая бедрами, и огонь ее тела воспламенял меня яростной страстью. Закрыв глаза, я сделал несколько сильных толчков в ее лоно. Почти лишаясь рассудка от сладостного чувства, становящегося все сильнее, я ощутил, как во мне поднимается давящая волна, готовая вот-вот захлестнуть меня с головой. Еще мгновение - и все было кончено. Я истекал, беспомощно раскрыв рот в отчаянном беззвучном крике. Фелиция все еще вскрикивала, ее залитое слезами лицо озаряли красноватые отблески факелов с площади, но я внезапно потерял интерес к ней. Сознание возвращалось, наслаждение меркло, уступая место смущению и стыду. Я отпрянул от девушки, с недоумением уставившись на свой уменьшающийся влажный орган, и неловко вытер его краем плаща.
- Прости меня, - выдавил я, поправляя одежду. Блестящие глаза Фелиции казались огромными и перепуганными на бледном лице, она продолжала плакать.
- Если тебе нужно золото... - начал я и осекся.
- Нет. - Она покачала головой. - Я запомню тебя, Оттавиано. Может быть, мы еще повторим это, и тогда будет лучше... Со мной это было в первый раз, и я не думала... впрочем, это не важно.
Мне стало совсем нехорошо. Вся эта торопливая возня в темном коридоре, влажная и липкая, наши тела, бьющиеся в неистовых судорогах ради нескольких мгновений удовольствия плоти, - все это казалось теперь гадким и отвратительным.
- Я провожу тебя, - сказал я, отводя глаза.
Она поправила платье и убрала в прическу выбившиеся пряди.
- У тебя бешеный темперамент, - смахивая слезинки, пошутила она. - Ты просто жеребец.
- Прости, - снова глупо повторил я.
- Ничего. Ты мне понравился, иначе я никогда не позволила бы тебе сделать это. - Она взяла мою руку и поцеловала кончики пальцев. - Спасибо, ваша светлость.
Я молча взял ее под руку и повел вниз по лестнице, в озаренную светом свечей залу, где играла музыка и в танце неторопливо двигались мужчины и женщины.
Первым делом я поискал глазами Асторе. Он сидел во главе стола - задумчивый, утомленный и, как я заметил, немного печальный. Когда к нему обращались, он отвечал и улыбался, но мысли его при этом были далеко. О чем я только думал, когда бросил его одного на этом балу? Разумеется, он не был один - вокруг роем вились знатные девушки и молодые люди, наперебой стараясь привлечь его внимание, чтобы удостоиться беседы с герцогом Манфреди, - но стена одиночества, ограждавшая его, была выше стен Вавилона. Его рассеянный взгляд скользил по зале, отыскивая кого-то среди танцующих, и когда он остановился на мне, я понял, кого именно он искал. Асторе подался вперед, жестом подзывая меня к себе, и я, оставив Фелицию, поспешил к нему.
- Я не видел тебя, - сказал он, когда я подошел и уселся рядом с ним. Его глаза внимательно изучали мое лицо. Наконец, он вздохнул и коротко улыбнулся. - Мы еще поговорим дома, хорошо?
Я незаметно нашел под столом его руку и пожал ее.
Остаток вечера пролетел незаметно. Люди, окружавшие нас, были большей частью уже пьяны, и лишь Асторе, не выпуская из рук полный бокал, так и не выпил ни капли. Сам я осушил целых три, не замечая вкуса напитка, и в итоге неожиданно для себя захмелел. Когда мы спускались по лестнице, Асторе поддерживал меня под локоть, изо всех сил стараясь, чтобы я сохранял герцогское достоинство, а я, к своему огорчению, даже не смог самостоятельно взобраться в седло.
Уже в замке Асторе позвал слуг и с оттенком презрения в голосе велел им раздеть меня и вымыть, а сам, переодевшись, принял ванну и отправился спать, больше не проявляя ко мне никакого интереса.
Следующий день мы провели, как обычно, если не считать того, что поутру у меня сильно болела голова. Асторе делал вид, что не замечает моего плачевного состояния, и не заговаривал о вчерашнем вечере, ожидая, что я начну рассказывать сам. Я отмалчивался, пока мог, но ему, кажется, не терпелось отчитать меня за мое недостойное поведение.