В ушах раздавались крики Наоми и Алекса. И Амоса. Она не могла ничего разобрать. В голову пришла отстраненная, будто чужая мысль: наверное, Амос расстроится, когда она умрет. Надо было сказать ему, как она благодарна за каждый день свободы, что он ей подарил. Шлем выбросил предупреждение: нужно тормозить, или она пролетит мимо корабля. Она выключила двигатели и кувыркнулась, больше из чувства долга, чем действительно надеясь выжить. Один из двух штурмовиков летел к солнцу, беспорядочно размахивая руками и ногами. Второй, над ней, повернулся спиной, чтобы встретить быстро движущуюся фигуру — вероятно, Амоса. Мех подбирался ближе. Когда она затормозила, он будто резко рванул к ней — иллюзия относительной скорости, но тем не менее, вполне достаточной, чтобы ее прикончить.
Внезапно человек в мехе тяжело повис на ремнях. Лапы меха бесконтрольно замахали, одна вдруг опустилась вниз и пропахала по корпусу. Кларисса непонимающе смотрела, как желтая громадина, кружась, удаляется по направлению к звездам, пока чья-то рука не схватила ее за неповрежденное плечо, а вторая обняла за спину. В ярком солнечном свете шлем второго скафандра был затемнен. Она не могла понять, что случилось, пока не услышала голос:
— Все нормально, — сказал Холден, — я тебя держу.
***
Ее разбудил Амос. Его широкое лицо и лысая голова казались сном. Вероятно, лекарства затуманили чувства.
Регенерирующий коктейль всегда странно действовал на ее мозг. Если выбирать между отупением и болью, она предпочитала боль. Широкие эластичные ремни удерживали ее на койке медицинского отсека. Автодок накачивал тело всем необходимым, лишь иногда выдавая ошибки, смущенный утечками из ее нелегальной эндокринной системы. Раздробленная плечевая кость уже срасталась. Первая пуля проделала десятисантиметровую борозду в мышцах бедра и задела кость, но не сломала ее.
— Как ты, Персик? Я принес еду и хотел просто оставить ее здесь, но ты... Ты выглядела... — он неопределенно помахал рукой.
— Всё нормально, — сказала она. — Ну, то есть, я вся в раздрае, конечно, но всё нормально.
Он сел на край койки, и Кларисса поняла, что тяга включена. Искусственный персиковый пирог пах одновременно притягательно и тошнотворно. Она отстегнула ремни и приподнялась на здоровом локте.
— Мы победили?
— Ох, черт, да. Два пленника. Данные с «Лазурного дракона». Они пытались их уничтожить, но Наоми и «Роси» всё восстановят. Бобби в ярости от того, что всё пропустила.
— Может, в следующий раз, — сказала она, и в комнату вошел Холден.
Они с Амосом кивнули друг другу, и здоровяк вышел.
— Наверное, нам надо было поговорить раньше, — начал Холден.
Капитан «Росинанта» стоял у ее кровати, будто не решаясь сесть. То ли из-за травмы, то ли от лекарств, но к ее удивлению, Холден показался не таким, каким она его помнила. Его скулы должны были быть выше, челюсть шире. Голубизна глаз холоднее. Этот человек выглядел... нет, не старше. Просто иначе. Волосы в беспорядке, вокруг глаз и губ наметились морщины. Виски тронуты сединой. Но не это делало его другим. Джеймс Холден, король ее личной мифологии, был самоуверен, а этот человек — смущен до крайности.
— Ладно, — она не знала, что еще сказать.
Холден скрестил руки на груди.
— Я... Ну, я не ожидал увидеть тебя на этом корабле. Мне от этого некомфортно.
— Я знаю. Мне жаль.
Он отмахнулся.
— Ты вынуждаешь меня опустить эту часть, а я не должен. Так что я продолжу, ладно? Я знаю, что после падения метеоритов вы с Амосом прошагали через половину Северной Америки, и ты вела себя замечательно. И ты опытная по части кораблей.
Опытный террорист и убийца — этого он не сказал.
— Все дело в том, — продолжил он, — что ты не готовилась к такому. Выход с оружием в невесомость сильно отличается от того, как это происходит на земле. Или от работы техника на корабле. У тебя есть импланты, но если использовать их снаружи, ты вырубишься и задохнешься в собственной рвоте, так?
— Вероятно.
— Так что тебе не нужно было выходить. Амос взял тебя, чтобы... чтобы ты почувствовала себя здесь своей.
— Но я не своя. Вот что ты хочешь сказать.
— Не везде, куда отправляется Амос, — ответил Холден, впервые встретившись с ней взглядом. Он выглядел грустным, и она никак не могла понять почему. — Но пока ты на моем корабле, ты член команды. Защищать тебя — моя работа. И я облажался. Ты больше не пойдешь в бой в скафандре. По крайней мере, пока я не решу, что ты достаточно тренирована. Это приказ. Понятно?
— Понятно, — ответила она. И продолжила, будто пробуя слова на вкус: — Есть, сэр.
Ее бывший заклятый враг. Символ ее неудач. Даже в некотором роде ставший символом жизни, которую она могла бы прожить, если бы избрала другой путь. Он был всего лишь мужчиной раннего среднего возраста, едва знакомым, хотя у них имелось несколько общих друзей. Он робко улыбнулся, и она ответила. Такая малость. Такая важная.
После его ухода Кларисса доела пирог, закрыла глаза и не поняла, что уснула, пока не увидела сон.
Она копалась в склизком, черном липком дерьме, пытаясь добраться до погребенных под ним. Нужно было спешить, у них кончался воздух. Во сне она чувствовала пальцами влажный холод, к горлу подступало отвращение. И страх. И душераздирающее чувство утраты оттого, что она знала — ей не успеть.
Глава восьмая
Доуз
Первая сессия импровизированного саммита Марко началась с прибытия Мичо Па, которая выглядела в равной мере обаятельной и жестокой. Её корабль припарковался в середине дневного цикла, и поэтому собрание продлилось лишь несколько часов. Последующие три дня оказались более насыщенными — сессии больше тринадцати часов, даже без перерыва на перекус. Собравшиеся ели прямо за столом переговоров, а Марко тем временем рисовал перед ними картину развития величественной астерской цивилизации, сетью охватывающую всю систему.
Свободно вращающиеся станции, автоматизированные фабрики и фермы, силовые станции, расположенные близко к Солнцу и посылающие энергию в места обитания человечества, масштабная зачистка биологических ресурсов с трупа Земли. Картина выглядела столь прекрасной и грандиозной, что затмевала даже марсианские проекты терраформирования. А Марко Инарос подавал всё это с таким жёстким напором, что возникавшие у слушателей возражения выглядели мелкими и беспомощными.
Санджрани хотел узнать, как будет обучаться рабочая сила, необходимая для формирования городов в вакууме, сложных комплексов наподобие снежинок. Марко отмахнулся от этой проблемы. Астеры уже приспособились к работе и жизни в космосе, эти знания с рождения уже заложены в их хрупких костях. Па задала вопрос о поступлениях продовольствия и медикаментов на станции и корабли, поскольку нехватка поступавших с Земли припасов ощущалась уже сейчас. Марко согласился, что, возможно, их ждут нелёгкие времена, однако заверил Па, что её опасения преувеличены относительно реальной проблемы. Ни одно из высказанных собравшимися возражений не поколебало его решимости. После завершения встреч уставший до смерти Доуз отправлялся домой, а Марко шёл в пабы, бары и общественные залы, где напрямую общался с гражданами Цереры. Если он и спал, Доуз понятия не имел, когда.
На пятый день они взяли тайм-аут, и это выглядело как упадок сил после длинного забега.
Реакция Розенфельда тоже не радовала.
— Этот койо — псих. Он не остановится.
— И что дальше? — спросил Доуз.
Смуглый собеседник пожал плечами и нерадостно улыбнулся в ответ.
— Поживём — увидим. Инарос — выдающаяся личность. Для наших целей нужна огромная сила. Нормальному человеку с этим не справиться.
Они сидели в саду губернаторского особняка. Ароматы растений и почвы смешивались с запахами текстурированного протеина и поджаренного на гриле перца, который обожал Розенфельд. Склонившийся над столом Доуз потягивал из груши горячий чай с молоком. Розенфельда Гуоляна он знал уже почти тридцать лет и доверял ему как никому другому. Впрочем, тоже не до конца.
— Если, как ты сказал, он не в себе, — заговорил Доуз, — это проблема.
— Не проблема. Таково требование к его работе, — отвечал Розенфельд, отмахиваясь от беспокойства, как от комара. — Он уничтожил миллиарды людей и изменил форму человеческой цивилизации. Никто не способен совершить деяние такого масштаба и после этого остаться совершенно нормальным. Он мнит себя богом, или, может быть, дьяволом, но ни за что не согласится считать себя тем же красавчиком, чья харизма случайно совпала с открывшимися возможностями. Но эта горячка пройдёт. Он прекратит говорить, что первые объединения мы создадим уже через неделю, и начнёт проповедовать, как праправнуки завершат наше дело. Никто не смог бы сменить пластинку увереннее, чем наш крутой Марко. Можешь не волноваться.
— Мне это непросто.
— Ну ладно. Можешь — самую малость. — Розенфельд откусил здоровенный кусок протеина с перцем. С опущенными тяжёлыми веками он выглядел сонным. — Все мы здесь потому, что он в нас нуждается. Я не знаю силы, способной ему противостоять — кроме, может быть, Фреда Джонсона. Санджрани — придурок, но так управляется с запутанной экономикой станции Европа, что все считают его гением. И кто знает, может, так оно и есть. Ты контролируешь портовый город Пояса. Па — олицетворение инакомыслия, отделилась от АВП из нравственных соображений и теперь играет роль доброго Санта-Клауса при распределении богатства среди народных масс, она привлечёт к нам сторонников старого Альянса. Марко собрал команду. Выступая единым фронтом, мы сумеем не дать ему улететь в заоблачную высь собственного величия.
— Надеюсь, ты прав.
Розенфельду удавалось жевать и улыбаться одновременно.
— Я и сам надеюсь.
Андерсон Доуз стал частью АВП ещё до рождения. Стараясь заслужить одобрение глав корпорации, родители назвали его в честь компании по добыче руды. А позже устроенная Фредом Джонсоном бойня сделала это имя символом одного из величайших преступлений против Пояса. Андерсон привык считать Пояс домом, а его обитателей — пусть разных и разобщённых — своей роднёй. Отец его был инструктором, мать — профсоюзным юристом. О том, что вся человеческая природа заключена в умении договариваться, он узнал раньше, чем научился читать. С тех пор в его жизни всё шло по единому плану — гнуть свою линию, но так, чтобы не терять почву под ногами и никогда не упускать возможностей.
Доуз всегда стремился к тому, чтобы Пояс занял достойное место, хотел покончить с постоянной эксплуатацией его жителей и ресурсов. В том, как именно это произойдёт, он доверялся Вселенной. Он сотрудничал с Объединением корпораций Персидского залива при перестройке станции на L-4 и устанавливал контакты с сообществом иммигрантов. Он стал представителем АВП на Церере, первым появлялся на каждом митинге, внимательно слушал прежде, чем заговорить, и прилагал усилия, чтобы его имя узнали нужные люди.
Насилие всегда присутствовало в его окружении. Если он считал нужным кого-то убить, этот человек умирал. Когда находил перспективного молодого специалиста, то знал, как его переманить. Он понимал, когда старый враг дозрел и готов переметнуться. Все считали безумием, когда он привёл в лоно АВП Фреда Джонсона, Палача станции Андерсон, а потом, когда с его помощью утёр нос ООН, Доуз принимал поздравления. Позже, когда стало ясно, что Джонсон не желает сотрудничать с новым режимом, Доуз согласился покончить с ним. Если превращение его тёзки из средненькой горнодобывающей астерской станции в боевой лозунг их революции чему-то и научило Доуза, это звучало так: жизнь меняется, и если слишком крепко держаться за прошлое — это тебя убьёт.
Поэтому, когда Марко Инарос провернул сделку с чернейшим из чёрных рынков Марса ради создания преемника Альянса Внешних Планет, Доуз видел два возможных пути: принять новую реальность или умереть вместе с прошлым. Он предпочёл тот, что выбирал всегда, именно потому и присутствовал за столом переговоров. Иногда приходилось по тринадцать часов выслушивать утопические разглагольствования Инароса, но всё-таки он за столом.
Однако в глубине души Доуз хотел бы, чтобы Уинстон Дуарте выбрал кого-то другого для своих мефистофельских манипуляций с поставками оружия.
Он взял ещё кусочек завтрака, но перец стал холодным и дряблым, а протеин уже начинал застывать. Он бросил вилку.
— Есть вести с Медины?
Розенфельд пожал плечами.
— Ты про станцию или про то, что за ней?
— Да хоть что-нибудь.
— Станция в порядке, — сказал Розенфельд. — Укрепления на месте, всё как надо. А за ней... ну, кто ж это знает, са са? Дуарте делает всё возможное, отправляет из Лаконии транспорты с оружием и оборудованием. У других колоний...
— Проблемы, — сказал Доуз. В этом он не сомневался.
Розенфельд хмуро глядел в тарелку, избегая встречаться с ним взглядом, впервые с начала их неофициальной встречи.
— Границы — опасное место. Кое-кто говорит, что там разбудили какие-то силы, но никто не шлёт корабли посмотреть. И правда, у кого на это есть время? Надо закончить войну здесь. Тогда мы сможем заглянуть за границы.
— А «Баркит»?
Взгляд Розенфельда сосредоточился на перце.
— Люди Дуарте говорят, они с этим разбираются. Не волнуйся. Нас не обвиняют.
Всё поведение собеседника подсказывало Доузу не нажимать дальше, и он почти согласился сдаться. По крайней мере, стоило изменить угол атаки.
— Как получается, что все другие колонии изо всех сил стараются вырастить урожай побольше, и чтобы системы гидропоники не разрушились, как на Велкере, а Лакония уже получила производственную базу?
— Значит, там просто лучше планирование. Больше финансов. Ты не понимаешь, что этот чертов марсианин Дуарте...
Ручной терминал Доуза издал сигнал предупреждения. Запрос высокоприоритетного соединения. Этот канал он использовал при неотложных ситуациях на станции. Подняв палец, Доуз попросил Розенфельда подождать минуту и принял вызов.
— В чём дело? — произнёс он вместо приветствия.
Шаддид сидела за своим рабочим столом. Он узнал стену у неё за спиной.
— Ты нужен мне здесь. Один из моих людей в больнице. Врач говорит, он может не выкарабкаться. Стрелок под арестом.
— Хорошо, что вы его схватили.
— Его имя — Филип Инарос.
Доуз похолодел от ужаса.
— Сейчас приеду.
Шаддид поместила мальчишку в отдельный отсек, и это было разумно. Войдя на пост охраны, Доуз ощущал потрясение и ярость, как заряд в атмосфере. Стрелять в офицера охраны на Церере — прямая дорога в шлюз. Вернее, так было бы для большинства людей.
— Я включила автоматическое слежение за ним, — сказала Шаддид. — Настроила на свою систему. Никто другой не имеет к ней доступа.
— Зачем? — спросил Доуз.
Теперь он сидел за её столом. Она, конечно, глава охраны, но он — губернатор Цереры.
— Они бы её вырубили, — сказала Шаддид. — Тогда ты больше не увидел бы этот мелкий кусок дерьма живым. И между нами — оказал бы этим вселенной большое одолжение.
На экране Филип Инарос сидел, прислонившись к стене камеры, откинув назад голову и прикрыв глаза. Совсем молодой человек. Или взрослый ребёнок. Мальчишка потянулся, обхватил себя руками и, ни разу не оглянувшись, опустился на место. Доуз не мог бы сказать — это движение человека, уверенного в собственной неприкосновенности, или боящегося, что это не так. Он видел сходство Филипа с Марко, но в отличие от отца, излучавшего обаяние и уверенность в себе, сын казался уязвимым и полным злости, что заставляло Доуза думать о душевных ранах и шрамах. В других обстоятельствах он мог бы почувствовать жалость к пленнику.
— Как это случилось? — спросил Доуз.
Шаддид постучала по кнопкам ручного терминала и вывела на экран данные. Коридор перед ночным клубом, ближе к центру вращения. Дверь распахнулась, и появились трое, все астеры. Мужчина и женщина, чьи руки соприкасаются так, словно они уже наедине, и ещё один молодой человек. Мгновением позже дверь снова открылась, и вышел Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не знал, что кричит Филип вслед уходящим троим, он это только видел. Одинокий молодой человек повернул обратно, а пара осталась. Филип откинул голову, выпятил грудь. Уже не одно поколение человечество было свободно от гравитационного колодца внутренних планет, но позы молодых людей, лезущих в драку, не изменились.