Уля засмеялась:
– Вот это герой!
Борис покачал головой. Не ожидал.
Не прошло еще и получаса, как Боря, всегда недолюбливавший эту породу, понял, что бульдоги лучше, чем он о них думал. Во-первых, он был забавным. Стоило лишь посмотреть на пса, на его торчащий из кожистых складок черный пятачок сопящего носа, встретиться с глубокомысленно-озадаченным взглядом выпученных глаз, как непроизвольно хотелось икать и кашлять от смеха. Однако парень нисколько этим не смущался. Не пытался выслужиться перед человеком или произвести впечатление.
Во-вторых, бульдог моментально завоевал уважение. Его невозмутимость, четкость и готовность к партнерству подкупали. А деловитость и подвижность (но только во имя благого дела!) вселяли уверенность и спокойствие. Точно шмель из оркестровой интермедии Николая Римского-Корсакова, он периодически проносился по участку, и в голове любого зрителя в этот момент начинала звучать низкая энергичная вибрирующая мелодия.
В третьих – он излучал дружелюбие. Что немаловажно в общении с чужой и сильной собакой.
В общем, неожиданно для самих себя ребята поняли, что влюбились в найденыша. Что, конечно, не отменяло необходимости разыскать хозяев. И осчастливить их воссоединением с собакой.
Вечерело. Было принято решение – накормить пса, а с утра приступить к активным поискам. А пока Борис съездил в универмаг за собачьим кормом, Уля распечатала стопку объявлений.
Выпивая вечером традиционный чай на крыльце, супруги гадали, как могут звать импозантного четвероногого юношу.
– Он похож на Сэмюэля Л. Джексона из фильмов Тарантино! Может, Сэмюэль?
– Да тут такой характер – он наверняка Буцефал!
Лежащий у ног бульдог вдруг вскочил, не забыв пукнуть, и протарабанил лапками к входной двери, под которой решительно и надул широкую лужу. Развернулся и с любопытством посмотрел на людей. Удовлетворившись реакцией молчаливого изумления, вернулся и улегся в ногах.
– Он извергается, как Везувий, а взгляд зловещий, как у диавола…
Уля и Борис переглянулись. Мысль озвучили хором.
– Вельзевул!
Кажется, где-то прогрохотал гром. Чистое совпадение, впрочем. Приближалась летняя гроза.
На ночь Вельзевула завели в дом.
Хозяйская спальня находилась на втором этаже, куда черный сгусток тьмы и прокрался, пользуясь маскировочным окрасом тушки и утратой бдительности супругов.
Увесистым поленом бульдог рухнул в ногах, несколько секунд повозился в одеяле и разразился убойнейшим храпом, не забывая периодически привычно пукать.
– Он что – все время так делает? – озадаченным шепотом поинтересовалась Уля.
– Похоже…
– Ты понимаешь, что если мы не найдем хозяев…
– Боюсь, что понимаю, – мрачно ответил Борис. – Но ты не думай. Обязательно найдем.
Проваливаясь в сон, Борис рисовал себе грустные картины. В них приходилось искать бульдогу новых покровителей или, в крайнем случае, оставлять мальчика себе.
Однако для жизни в деревне это был бы не лучший вариант. Скоро здесь появится крупная собака, приспособленная для круглогодичной жизни на улице, а этого короткошерстого зверя в холода придется держать дома. Но если каждая ночь будет проходить по такому же сценарию…
Борис тяжело вздохнул и отключился.
Часов в пять утра Вельзевул завозился и начал издавать совсем уж неприличные звуки.
Боря собрал волю в кулак и выскользнул из теплой постели. Вельзевул тяжело стукнулся о пол, крякнул и затарабанил лапками следом.
Решили прогуляться, пока Уля спит.
Бульдог держался на удивление дисциплинированно. Реагировал на команду «Ко мне!», далеко не убегал, был рядом – настоящий компаньон. Из-за забора выглянул встающий с восходом солнца Муслим, работавший у кого-то из соседей:
– Э, твоя собака?
– Да нет, нашел вчера…
– Я видел его! Какие-то девочки забрать хотели! На остановке стояли, в автобус потащили, водитель не пустил с собакой, бросили!
– Это не его хозяева. Просто, видать, подобрали. Потом его женщина чуть не увезла.
– …А достался вам! – хитро подмигнул Муслим. – Везучий!
– Он здесь где-то живет, его вчера искали, – пояснил Борис. – Если увидишь хозяев, скажи, что он у нас.
– Хорошо, – крикнул Муслим. – Бог в помощь!
Боря улыбнулся в ответ.
Повезло тебе, парень. Два раза чуть не увезли, а вот гляди-ка, остался здесь.
Вельзевул чихнул и замер, глядя в глаза человеку. Потом фыркнул и потрусил дальше, не забегая уж очень далеко вперед. И только в этот момент, встречая летнее утро наедине с маленьким, но крепким и энергичным псом, Борис вдруг понял: если хозяева не найдутся – никому не отдам.
Последние ночные птицы прощебетали свои рулады, а человек и собака уже возвращались с прогулки.
День не задался. Несмотря на размещенные вчера посты в соцсетях и расклеенные сегодня объявления о найденыше, хозяева не откликались. Странное чувство овладело Борисом – то ли досада от осознания тщетности своих усилий, то ли тайная радость, что с каждым часом и днем вероятность оставить Вельзевула себе будет все выше, то ли стыд за эти мысли.
Однако прошел день, наступил вечер, а новостей по-прежнему не было.
Следующие ночь и утро прошли по тому же сценарию: сопение, хрюкание, чавканье и бог весть еще какие звуки в темноте, короткая прогулка на рассвете, обход магазинов, столбов и заборов, с которых кто-то зачем-то уже успел оборвать часть расклеенных Борисом и Улей объявлений.
Попытки найти хозяев успехом не увенчались. Странно, но хозяева бульдога и сами ничем себя не проявляли – не мелькал мальчик на велосипеде, не висели объявления о пропавшей собаке…
Могло ли быть такое, что родители сами выбросили пса на улицу, сказав мальчику, что он убежал? Не хотели забирать с собой в город, покидая летнюю дачу?
Огорченный всеми этими вполне логичными предположениями, Борис зашел в магазин, возле которого два дня назад и встретил Вельзевула. Спросил продавщицу, не искал ли кто пропавшую собаку, а та вдруг обрадовалась:
– Вчера заходила женщина, Татьяна! Оставила телефон, просила позвонить, если кто найдет!
Почему-то стало грустно, но Борис не подал виду. Улыбнулся, набрал номер – телефон отключен.
Через час, за вечерним чаепитием на крыльце, повторил попытку. Тишина.
Вельзевул храпел в ногах, умиротворенно встречая заход солнца. Он был счастлив.
После очередной попытки дозвониться трубку сняли, и холодный женский голос произнес:
– Да.
– Алло, Татьяна?
– Да.
– Здравствуйте, меня зовут Борис, и, кажется, я нашел вашу собаку…
Сложно передать эмоции по телефону, но внезапно все встало на свои места.
Порядок. И с собакой, и с хозяевами.
После первой серии радостных междометий Татьяна рассказала, что пес убегает не первый раз, но обычно крутится где-то неподалеку, а тут умчался далеко. Его искали, но безрезультатно. Хотели наделать объявления, да принтер остался в городе, собирались уже ехать сегодня в печатный салон, заказывать там.
Дети плачут два дня, по ночам не спят. Спасибо, спасибо, спасибо! Договорились. Вечером заедут за бульдогом.
Борис сидел с ним на крыльце последний раз и машинально напевал под нос «Три счастливых дня было у меня».
У ворот скрипнули тормоза какой-то машины, и Боря пошел к калитке. Из легковушки вышла Татьяна и выскочили двое ребят, один давешний, лет тринадцати, второй помладше, лет семи.
Вельзевул пробежал следом, вышел на дорогу и, не меняя скорости, затрусил к ребятам.
– Стёпа! – пискнул младший, присел и расставил руки, куда и шлепнулся найденыш, вдруг заскулив и принявшись облизывать малышу лицо.
– Стёпа? – переспросил Борис.
– Ну да, Стёпа! А вы что думали? – рассмеялась счастливая Татьяна.
– Да нет, ничего такого… Подходящее имя! – согласился Боря и улыбнулся. – Не теряйте больше… Стёпу!
Подошла Уля и взяла любимого мужа за руку.
Хозяева, кажется, настолько были обрадованы счастливым окончанием истории, что позабыли обо всем. Их можно было понять, и потому ребята даже помахали им вслед, когда воссоединившаяся семья загрузилась в машину и стартовала.
– Ты знаешь, я к нему уже почти привыкла, – тихо сказала Уля и прильнула щекой к плечу.
– И я. Представляешь, его зовут Стёпой.
– Стёпой? – засмеялась Уля. – Ты им не сказал, кем он был у нас?
– Не стал, – улыбнулся Борис. – В конце концов, кто мы такие, чтобы признаваться, как нам жилось три дня с ухваченным взаймы чужим счастьем?
– Не взаймы. Оно само прибилось.
– Верно, само. А ведь могли и увезти с концами, пару раз как минимум.
– Интересно, как так получилось, что именно мы ему попались?
Борис обнял Улю:
– Его счастье. Пойдем пить чай.
Молодая жена прижалась к мужу и загадала желание про себя.
– Я тоже, – тихо сказал Боря.
– Что?
– Хочу, чтобы этот вечер однажды повторился.
– Это счастье? – прошептала Уля. – Прямо здесь и сейчас?
– Думаю, да. А что нам еще надо?
На небе зажигались первые огоньки – в августе ночи звездные. Этот вечер повторится. Даже если в другом месте, с другими собаками и людьми, но он будет непременно такой же теплый и звездный. А может быть, холодный и снежный. Или пасмурно-дождливый. Но кто-то вдруг снова поймет нечто важное и загадает желание.
Ведь счастье, как известно, любит тех, кто и без подсказок знает, что оно уже здесь. Потому что счастье – это мы сами.
Весенняя ворона в феврале
Дело было лет пятнадцать назад в феврале. Вела я дочь на занятия танцами. Она брыкалась и куролесила. Но я уже почти за шиворот тащила ее навстречу грации и пластике. Не сдавалась. На повороте к ДК моя красотка вкопалась в сугроб, ухватилась руками за низкий железный заборчик. И показывает телом, машет головой. Мол, посмотри!
– Какая… Ох.
Поворачиваю по указанному курсу. Но не вижу ничего особенного. Серый подтаявший сугроб на газоне. Из него торчит высокая покрытая льдом конструкция. Часть клумбы скорее всего. На краю сидит ворона.
– Где? – спрашиваю я. Дочь вздыхает и показывает ладонью на городскую крупную птицу. Пыльный цвет крыльев и груди. Кое-где торчащие перья. Будто она взъерошилась слегка. Внушающий трепет клюв, даже на вид стальной. Крепкие лапы. В бусинках глаз – блеск.
– Смотри же!
Ворона странно покачивалась корпусом. Резким взмахом раскрывала хвост. Схлопывала. То ли хрюкала, то ли всхлипывала. Гортанный негромкий звук, потом щелчок клюва. Снова, как веер в руке красавицы – расправляется и слегка покачивается глянцевый хвост.
– Мама. Она поет! – объяснила мне, непонятливой, дочь. Я проморгалась. Мол, где? Кто?
Ворона что-то пробулькала. Пробормотала. Хрипло и негромко фыркнула. Веер хвоста развернулся во всю ширину, собрался узкой полоской. Ветер перебирал перья на горле и крыльях. Февральский, пронизывающий насквозь, мокрый – казалось, что он гладит ворону по голове, спине. А она под этим движением воздуха – импровизирует. Крылья шевельнулись, вновь плотно собрались. Ворона понимала, что появились слушатели. Но пела не для публики. Для себя любимой и для приближающейся весны.
– Пошли. Мы опаздываем! – строго сказала я и потащила ребенка прочь от птицы к ступеням входа в Дом культуры.
– Мама! Эх, мама, – пробормотала дочь. – Ты не понимаешь. Она такая красивая! Она чудо!
Ворона громко и подбадривающе каркнула нам в спины. Выразила полное согласие с этим фактом.
Врач
Дедушка одной из моих подруг был врачом. Прошел войну. Окунулся в нее в сорок первом. Оттрубил всю – от звонка до звонка. В сорок пятом закончил подполковником, командовал большим госпиталем.
В мирной жизни был счастлив. Но из-за принципиального неуступчивого характера большой карьеры не сделал.
Впрочем, к пациентам он относился внимательно. Они звонили в выходные. Являлись домой. Заходили утром, на ночь глядя, в праздники.
Ждали его и в больнице.
Подруга, назовем ее Арина – помнит, как за полночь в кабинете дедушки дома горит лампа. Он пишет и читает, работает. А в шесть утра уже звонит будильник. В полвосьмого старый врач всегда в отделении, на боевом посту.
Был ли он счастлив в личной жизни? Да. Верная соратница – жена, замечательные дети и внуки.
Он, конечно, слишком мало отдыхал. И незадолго до смерти говорил внучке о том, что надо бы съездить в Ялту. Его давно туда звали дети друзей. Приглашали в любой момент, с кем он только захочет. В этой южной семье дедушка кого-то спас.
Он был уникальным диагностом.
Подруга с гордостью показывала мне фотографии. Вот она сидит у дедушки на коленях. Вот она рядом с ним в парке. Он уделял малышке не так много времени. Всегда был занят, нарасхват. Но их игры в шахматы, их походы на выставки, их беседы о книгах она хранит в памяти, как драгоценность.
Дедушка был классическим врачом старой школы. Читал литературу по-английски и по-немецки. Мог ввернуть в речь латинскую поговорку. Процитировать Гете в оригинале.
Любил хорошую шутку. Сам не пел, но слушал с удовольствием. И народную музыку, те же застольные песни и классику. Когда получалось – при поездках в Ленинград или Москву, обязательно выбирался в оперу.
Бабушка держала дом. Дедушка был его знаменем.
Бабушка отвечала за скатерти, семейные обеды, чистоту и красоту, за уют и тепло. Дедушке показывали дневники. Его сдвинутых бровей боялись как огня. При этом он ни разу не замахнулся на детей или внуков, уж не говоря про шлепнул… Он вообще не повышал голос в семье. А на работе или собраниях, если его кому-то удавалось довести – да, случалось. Потом дедушка об этом очень жалел.
В шестьдесят пять, после сильного конфликта с молодым главным врачом, старик ушел на пенсию, в поликлинику.
В шестьдесят девять пошел на очередной вызов. На лестничной площадке почувствовал себя плохо, не успел подняться к заболевшему ребенку. Сел на ступеньки, закрыл глаза.
На лице не было гримасы боли. Легкая улыбка твердо сжатых губ. Правая рука в кармане пальто сжимала блокнот с рабочими пометками. Куда зайти, что написать. Старик уже не полностью полагался на память.
Внучка показывала мне эту книжицу в темно-коричневом кожаном переплете. Небольшую, исписанную убористым почерком. Много сокращений и примечаний.
Одна из последних записей: «цв Арине. Др.».
Хотел купить ее любимые нарциссы. В выходные собирались праздновать день рождения.
На похороны пришло невероятно много людей. Дедушка столько сил отдал городу, что родным его считали в сотнях семей.
Арина мало плакала. Она не успела признаться дедушке в нескольких шалостях. И жалела об этом. А еще не удалось посоветоваться насчет будущей профессии. Арина колебалась, кем ей стать – врачом или преподавателем английского языка, как бабушка.
После похорон какая-то красивая женщина, которую девочка не узнала, стиснула ее в объятиях, жарко шептала в макушку, что глаза-то совершенно его… Глаза-то дедушкины!
Да. Правда. Шоколадные, блестящие, в густых черных ресницах. Как скажут художники – миндалевидной формы. Сказывалась, видимо, промелькнувшая в роду княжеская грузинская кровь.
Арина стала врачом. Замечательным. И тоже любит блокноты для записей. Конечно, не черные или коричневые, простые, строгие, а красные, розовые. Иногда со стразиками, ленточками. В конце-то концов – мы девочки, можем себе позволить…
Сын Арины вырос, вымахал, уехал – сам поступил на бюджет, в крутой столичный вуз. Она парня в выборе профессии поддерживала. Но вот что-то екало, покалывало, словно недопетая любимая песня затихла. А надо же до конца. Иначе неправильно!
В сорок два Арина забеременела.
Многие близкие уговаривали пойти на аборт. Мать, ты с ума сошла?! Куда? Зачем?
Она не спорила. Делала ремонт в детской. Сын-то жил в Москве, в общаге. Арина клеила на стены единорогов и принцесс и смеялась над собой.
Малышка родилась в срок, легко. Упрямо сдвинула бровки. Распахнула шоколадные глаза.
Ну, вылитый дед! Удивились в семье. Невероятно похожа.