— Я сам с ним поговорю, — пообещал Миранис, и содрогнулся от спокойствия в зеленых глазах Тисмена.
Телохранитель ему верил, они все ему верили, безоговорочно,… узы богов не оставляли им выбора. Даже Рэми… даже после всего этого… наверное… верил?
Проклятие!
— Мир, — тихо позвал Тисмен. — Ты почему так побледнел? Почему от нас отгораживаешься в последнее время? Почему опять пьешь? Что происходит? Скажи!
Что Миранис мог сказать? Он и сам не понимал, что происходит? Предпочитал не видеть, что Рэми нет не дежурствах, держать его подальше, чтобы снова не сорваться? Не словить в темном взгляде недоумения, зачатков отражения собственной ненависти.
— Не спрашивай! Все пройдет…
Наверное, пройдет.
Но ночь пришла, а покоя все не было. Он позвал свою новую любовницу, темнокудрую, милую, обнимая за талию слушал ее нежный шепот… яд ее слов:
— При дворе говорят, что ты прячешь своего телохранителя. Что он не выходит из своих покоях по твоему приказу… что ты ревнуешь… ты ревнуешь, дорогой? К этому?
И покоя опять не было.
Не выдержав, Миранис оттолкнул девушку, выбежал из спальни и схватил из рук поджидавшего хариба, личного слуги, плащ. Дежуривший у его дверей Рэми бросился следом. Идиот упрямый! Мысль пришла и исчезла, Мир несся по коридорам замка, зная, что телохранитель не отстает ни на шаг. Замер перед лестницей, вслушался в полную шорохов тишину замка, растворился в кутающем все вокруг полумраке, в тенях в складках темных портьер, в шорохе шагов телохранителя по толстому ковру. Смотрел вниз, за широкую, скрытую под темным ковром лестницу, в небольшую округлую залу, туда, где поблескивали в зеркалах, в начищенном до блеска паркете отражения светильников, и прошипел:
— Ты что еще не понял! Видеть тебя противно!
— Но, мой принц… — выдохнул Рэми и невольно отшатнулся, когда Миранис шагнул к нему. Боится? Не доверяет? Мысль пришла и ушла, навстречу ей поднялся страх: Рэми покачнулся наверху лестницы, и Миранис неосознанно потянулся к нему. Удержать! И вздрогнул, когда Рэми вновь отшатнулся, шагнул назад, посмотрел удивленно и… полетел вниз.
— Рэми! — выдохнул Миранис.
Удивление в темных глазах, мягкая, такая знакомая улыбка на пухлых губах, и время остановилось… Миранис сам остановился, замер, не в силах даже призвать собственной силы… и когда Рэми, наконец, долетел, перекатился по полу, застыл, сломанной куклой… сбежал по лестнице, упал рядом на колени, уже почти позвал Тисмена. Но Рэми лишь сел на полу, прохрипел:
— Все хорошо, мой принц, — хоть в глазах его плескалась боль и страх.
Паршиво… паршиво от этого страха. И от сжавшей горло совести.
— Проваливай в свои покои! — выдохнул принц.
— Но…
— Проваливай… я позову Кадма. И не показывайся мне до утра на глаза…
Твой хариб… он тебя исцелит… тогда и вернешься… но вслух Миранис этого не сказал. Поднялся, посмотрел хмуро на удивленного Рэми, и повернулся к дверям из коридора… плохо… боги, как же плохо! Что же он творит-то? Сегодня напьется, от души, успокоится, проспится, глядишь, и это раздражение уйдет… а потом… а потом надо будет что-то с этим делать.
Рэми на памяти Мираниса никогда и ничего не боялся. И только теперь…
И в этот день ваза, полетевшая в стену, вдруг развалилась на две аккуратные половины. Миранис выдохнул, опустился на колени, коснулся тонко вырезанного ажура и только тогда понял, что натворил.
«Явишься ко мне утром».
«Да, мой принц», — последовал немедленный ответ… едва слышным отблеском вопрос: «За что ты меня так ненавидишь, мой принц?»
Привиделось? Может быть… Миранис приказал замку не трогать осколки чаши и медленно поднялся. Приказал харибу подать легкий плащ и позвал дежурившего у дверей телохранителя. На этот раз — походившего на медведя Кадма. Огромный, мускулистый, с красиво очерченным лицом и собранными в хвост кудрявыми волосами, прирожденный воин, Кадм был к тому крайне умен. И сейчас его ум был так некстати.
— Мой принц? — спросил телохранитель. — Можешь объяснить, почему Рэми ушел с дежурства? Со мной он разговаривать отказывается, тебе отказать не может.
Как же плохо от этого «не может»-то!
— Объясню, — ответил Миранис. — Завтра.
— Хорошо, пусть будет завтра. А куда мы идем этой ночью?
— В храм Радона. Я должен… поговорить со своим небесным отцом…
Покаяться… наверное.
Кадм молча склонился в поклоне. Принял от своего хариба плащ, скрыл лицо под тенью капюшона, и открыв переход, прошептал:
— Я пойду первым, мой принц.
По другую сторону спал в ночной прохладе город. Рассыпалось по темному небу серебро звезд, вылезал из-за крыш тонкий месяц. Громоздкое, приземистое здание храма давило темным силуэтом, поблескивал в свете фонарей камень на широких ступенях, ведущих к всегда открытому главному ходу. А там, за спиной, журчала меж камней, спешила куда-то шустрая речка.
Миранис медленно вошел по ступеням, принял от телохранителя невесть откуда взявшийся (небось замок постарался) букет синих роз, и вошел в главный зал.
Он был обманчиво пуст: лишь где-то у стен мелькнули молчаливые тени жрецов, хранящих покой божества. Огромная статуя сидящего на небесном троне Радона казалась живой в отблесках лампад, и так же сильно пахло курениями… Миранис вздохнул едва слышно, взял от телохранителя букет и положил у ног своего небесного покровителя…
«Помоги мне, Радон! — выдохнул он, опускаясь на колени. — Помоги одуматься… я уже и сам не знаю, что делаю, не знаю, зачем. Не знаю, откуда во мне взялось столько ненависти… пойми… хотя я и сам себя не понимаю…»
Миранис прикусил губу, сжал кулаки и выдохнул то… чего и сам боялся.
«Убереги его от меня, мой небесный отец! Если… если я не могу его уберечь… то ты убереги… может, в Виссавии ему было бы лучше… может, нам всем было бы лучше…»
И вздрогнул, услышав:
— Мой принц?
Кадм, до этого стоявший в тени, немедленно вмешался. Встал меж Миранисом и тонким, низкорослым жрецом, спросил едва слышно:
— Пропустить его, мой принц?
— Пропусти, — сказал Миранис, поднимаясь.
Он узнал любимого ученика верховного мага и подумал вдруг, что, может, это знак… именно светловолосый, похожий на невинного мальчишку Лис ведь помогал когда-то Рэми вытащить Мираниса из ловушки Алкадия, именно Лис боготворил Рэми, вернее, Аши в нем. Именно Лис большей частью проводил церемонию привязки Рэми к Миранису, и именно он, наверное, сейчас был тем человеком, с которым можно поговорить…
Жрецы не выдают поверенных им тайн. А Лис был истинным жрецом, тихим, спокойным, умеющим слушать. И когда они медленно шли по пустынным галереям храма, когда Миранис говорил, сбиваясь… временами мучительно долго подбирая слова, не в силах оправдать свою дурь, Лис слушал. Внимательно. Спокойно. Не осуждая, не оценивая.
— Дивно все это, — сказал он, когда Миранис закончил. — Так непохоже на тебя, мой принц.
— И не говори…
— Нет, та ревность, что ты чувствуешь к телохранителю, как раз понятна, — Миранис вздрогнул, но промолчал. — А вот то, что ты с этим делаешь… и как потом мучаешься… Кто-то искусно играет на твоих слабостях…
Миранис лишь пожал плечами, подошел к перилам и посмотрел вниз, где спал город в огнях фонарей. Прогрохотала по камням карета, что-то крикнул проходивший по мосту пьяница, а с реки тянуло влажной прохладой.
— Спасибо… но я не хочу оправдывать свою глупость внешним воздействием.
— И это делает тебе честь, мой принц.
— Ничего не делает мне честь… он… он даже не пытается сопротивляться, Лис. Он поверил мне… он стал моим телохранителем, хотя мне равен… больше, чем равен. И я не понимаю, что я делаю… и как с этого ужаса теперь выбраться. Я даже другим телохранителям не могу в этом признаться, мне… стыдно. Но как только я вижу Рэми, разум отказывает…
— Мой принц, могут ли наши люди осмотреть твои покои?
Миранис вздрогнул. Потом пожал плечами, прохрипел едва слышно:
— Приходите завтра, после обеда, когда я высплюсь…
… и успокоюсь.
И уже в замке спокойно принял от хариба зелье и забылся тяжелым сном. И снилось ему… он не помнил, что снилось.
***
— Ты оставила то, что я просил?
— Да… под кроватью, как ты и сказал… но, надеюсь, телохранители…
— Телохранители не найдут, пока не будут знать, что искать.
А когда будут знать, то, скорее всего, будет слишком поздно. Если брат не подведет. Ну и если подведет… жаль эту дуру, другую такую любовницу придется поискать…
Но игра начинала затягивать. А то, что вытворял Миранис превзошло все ожидания.
«Теперь ты можешь действовать, брат».
— У меня для тебя еще одна маленькая просьба, — прошептал он ей на ухо. — Совсем маленькая, моя малышка…
— Но…
— Я награжу тебя… я приготовил для тебя подарок. Не тут, в городе. Завтра в нашей любимой таверне? И я буду твоим весь день, всю ночь…
Она никогда не могла отказать. Не ему. И все же это человеческое обличье просто великолепно! Может, все же не дать брату все испортить?
2. Арман. Жертва
Вокруг царили хаос криков, запах крови и давящая на плечи жара. Узкие улицы утопали в солнечном мареве, но тварям, видимо, это не мешало. Стараясь забыть о страхе, Майк склонился над очередной жертвой и выругался про себя, когда дозорный заслонил его от нападения. С легким чавканьем вошел меч в худое, сотканное из мышц тело, лязгнули так близко зубы, и огромный, похожий на облезлого волка, зверь упал рядом, пачкая все вокруг подозрительно черной кровью. Кто— то крикнул, Майк обернулся. Бросил дозорному:
— Я буду сидеть под щитом, — и вздохнул едва слышно, когда рослый и плечистый Джейк послушно шагнул навстречу рычащему хаосу.
Майк даже не пытался вмешаться: там, за щитом от него было мало толку. Воин он никакой, маг тоже слабенький, так что помочь ничем не может… может лишь защитить себя невидимой преградой, об которую расплющила нос очередная нечисть.
Хорошо влетела, аж кровавые сопли по щиту размазала. И сразу же взвизгнула, когда в нее до рукояти вошел меч. Щит оросило темными брызгами. Тварь обмякла, дозорный позвал свое оружие, и клинок с легким шелестом вышел из мертвого уже тела и полетел к хозяину.
Майк лишь вздохнул, присмотревшись к умершей. Молодая, красивая, в светлом платье, окрашенном теперь кровью. На руках — еще совсем новые свадебные браслеты… на ее распоротый живот смотреть не хотелось. Вспомнилась собственная старшая сестренка, что тоже недавно вышла замуж, перехватило на миг дыхание, и Майк, вздохнув, закрыл умершей глаза. Тут не помочь. Вообще не помочь. Можно лишь укрываться щитом и не подставляться, пока дозор не закончит зачистку.
Он аккуратно передвинулся к мертвой твари, потащив за собой щит. Присмотрелся к рыжей в черных подпалинах шерсти. Провел ладонью над узкой, так похожей на волчью, мордой, растер меж пальцами остывавшую кровь, и, уже не сомневаясь, сунул руку в теплую еще рану, считывая, задыхаясь от нахлынувших на него чужих чувств: злобы, жажды крови, страха…
— Закончил? — спросил знакомый голос, когда Майк вынырнул из черного омута.
Майк кивнул, и тот же холодный голос продолжил:
— В следующий раз проси считать нечисть магов, а не убивайся сам. Ты даже заслоны нормально поставить не в состоянии… своей работы мало? Так добавлю. В замок его! Под охраной! — Майка грубо дернули за ворот, заставив подняться. — Остальные проверить, не осталось ли тут еще этой гадости.
— Сам дойду, — выругался Майк: за год, проведенный в отряде, он так и не привык к навязчивой опеке дозора. И сразу же вздрогнул, наткнувшись на язвительную улыбку старшого.
Арман, внешне спокойный, высокий, поджарый, будто сотканный из мышц, стоял возле Майка, сжимая окровавленный меч. Всегда аккуратная, белоснежная одежда его теперь была заляпана темными каплями, светлые, почти под цвет бледной кожи, волосы растрепались, а в серебристых глазах застыла тень ледяного гнева. Арман посмотрел на Майка, сказал так пугающе спокойно, и от одного голоса его меж лопаток пробежал холодок:
— Не возражай. Возвращаешься в замок под охраной, сам знаешь, что тебе в делать, не маленький. Нечисть осмотрят маги, будь готов к их отчету.
— Да, старшой, — выдохнул Майк.
Арман едва слышно свистнул, и в глубине улицы сразу же раздался топот огромных копыт. Дозорные привычно дали дорогу, Майк слегка отшатнулся, на узких губах Армана появилась едва заметная улыбка. Искра, огромный, иссиня-черный, с бегущим по шкуре огнем, подлетел к хозяину, потянулся точенной мордой к его обтянутым белоснежными перчатками ладоням, и с длинной, до земли, гривы упала на мостовую россыпь искр.
И как только Арман не обжигается? Вскочил на коня, не обращая внимания на искры, погладил его по лебединой шее, повел пальцами за танцем огня по шкуре, добавил:
— Если что выяснишь, свяжешься со мной. Вечером я тебя найду. Ты, — кивнул он дозорному, что должен был сопровождать Майка, — возвращайся как можно скорее. Неизвестно, когда еще одна волна будет, люди нам пригодятся.
И развернув танцующего от нетерпения коня, направил его в лабиринт узких улиц.
Люди ему пригодятся… Майк горестно вздохнул: воины и боевые маги ему пригодятся, а Майк, как всегда, будет отсиживаться в безопасном замке.
— Чего приуныл, дознаватель? — ударил его по плечу один из дозорных. — Вали к своим книжкам! И найди, что это такое и какого хрена оно сюда приперлось. Нас уже седмицу в столице эти твари развлекают, еще немного и мы выдохнемся, и будет нам всем…
— Понял, — прервал его Майк. — Найду, не сомневайся.
А в голове почему-то билось одно единственное слово… «развлекают».
***
Замок томил приятной прохладой, белоснежные покои казались такими чистыми, по сравнению с их владельцем… Арман с облегчением скинул с плеч тонкий, выпачканный кровью плащ, туда же бросил перчатки и обе туники, развязал окровавленными пальцами широкий, шитый серебром пояс и подождал, пока хариб справится с застежками на тонких, летних сапогах.
Кровь! Ею пропахло все: кожа, волосы. И даже когда хариб убрал грязную одежду, легче не стало: Арман мечтал смыть с себя всю эту грязь. Всю усталость последних дней. Предсмертный визг нечисти и крики умирающих людей. Мечтал. Но времени не было, и передышка могла оказаться слишком короткой.
— Поторопись! — приказал он Нару, направляясь в купальню.
Знакомый до боли белый мрамор, по которому ходили водяные блики, едва ощутимый запах жасмина, и тишина, нарушаемая лишь всплесками воды. Все это казалось нереальным, давно забытой сказкой, которая в один миг может прерваться визгливой песней рожка. Тревогой.
Потом. Может быть. А пока Арман медленно, наслаждаясь каждым движением, вошел в бассейн, опустился в прохладную воду, и подождав, пока Нар сядет на край бассейна, оперся спиной о колени своего хариба.
— Мой архан, тебе стоит отдохнуть, — сказал Нар, осторожно втирая приятно пахнущую кашицу в волосы Армана. — Скоро бодрящие зелья перестанут действовать, и тогда ты свалишься…
— Думаешь я не знаю? — прошептал Арман, откинул голову на колени Нара и закрыл глаза. — Все знаю. Но у меня нет выхода… сейчас любой воин важен. И мои люди сражаются более слаженно, когда я с ними.
Потому что знают, что Арман их не бросит. Что делает больше, чем требует от них. Что его клинок не знает промаха, а на тренировках среди дозора он всегда первый. Не мог себе позволить быть вторым…
Лишь Кадму, телохранителю силы, он всегда уступал. Но телохранитель никогда и не брал его на показательные поединки, берег его репутацию, зато другим дозорным из отряда Армана везло гораздо меньше: доставалось им на тренировках от телохранителя регулярно, а в последнее время, говорят, еще и от брата…
Рэми… и не скажешь ведь. Гибкий, но не худой, грациозный, что, казалось, переломишь одним движением, он на тренировочном дворе уже многих клал на лопатки. Кадм, что его учил, лишь посмеивался. Но равным себе противником явно не считал: в паре ощутимо берег, и Арман его понимал. Рэми все же был больше, гораздо больше, магом, чем воином. И Арман знал, что Рэми придется долго стараться, чтобы догнать брата в воинском искусстве.