– А ты сказал Луцию, чтобы он и на тебя взял? – спросил Марк Эриха.
– Ага, я его прямо в дверях застал, сейчас каши с бараниной притащит, перекусим, а то я что-то выехал не позавтракав.
Эрих Краузе был рода, имеющего отдаленное родство с королем маркоманов Марободом. Он несколько лет жил и учился в Риме. После окончания учебы Маробод приказал ему вернуться на родину. Эрих знал, что будет выполнять роль посла между Римом и Марободом. Но, приехав на родину, Эрих оказался в гуще междоусобицы.
Непримиримые римские противники херуски под предводительством Арминия, к которым примкнули отпавшие от Маробода семноны и лангобарды, решили окончательно выяснить отношения с маркоманами и свебами. Смешалось и личное: дядя Арминия, Ингвиомер, перешел на сторону Маробода. Но в решающем сражении войска Маробода и Ингвиомера были разбиты, царь маркоманов был вынужден обратиться за помощью к Риму, но Тиберий прислал в Иллирию только своего сына Друза и только лишь для того, чтобы наблюдать, чем все закончится. Войска бездействовали.
Маробод всю свою злость от бессилия срывал на ближайшем окружении. Досталось и Эриху, он впал в такую немилость, что каждый день ожидал ареста и казни. «Ну что, твои римляне сильно мне помогают!» – кричал на него Маробод. Ничего удивительного, что в такой атмосфере возник заговор. Ходили слухи, что это Друз помог организовать переворот при дворе Маробода и чуть ли не лично инструктировал Катуальда, в итоге захватившего власть. Царь, спасая свою жизнь, бежал к римлянам и был поселен в Равенне на положении почетного пленника. Последовавшему за ним Эриху удалось избежать этой участи. Он покинул низвергнутого царя и перебрался на Рейн, подальше от Маробота, в котором сильно разуверился и на которого был обижен.
С появлением Эриха начался новый этап в карьере центуриона. Немца ценили и берегли, но вначале не спускали глаз. Как раз одними из этих глаз, по приказу легата Аппия Красса, занимавшегося вопросами внешних сношений, а заодно и разведки, и стал центурион. Эрих оказался отличным переговорщиком и посредником в улаживании всевозможных конфликтов с обитателями противоположного берега.
Вскоре необходимость в жестком присмотре за немцем отпала, он сумел доказать свою лояльность, разруливая, казалось бы, безвыходные ситуации, и руководство решило использовать его в контрразведке. Марк, успевший выучить немецкий и обзаведшийся массой связей в городе, стал его начальником. В круг обязанностей Марка входило поддержание агентурной сети на том и на этом берегу, выявление диверсионных и разведывательных немецких групп. Должность центуриона теперь была лишь вывеской, об истиной его работе знал только командующий армией, легат, его заместитель и Эрих.
Приехать в лагерь в такую рань Эриха заставила одна неприятность.
У них пропал информатор. Точнее, не у них, а у Эриха, Марк его даже в лицо не знал. Информатора звали Ральф, и на сотрудничество он согласился с одним условием – никаких контактов с римлянами.
Агент был новый и ничем не примечательный: сдал трех германцев, воевавших вместе с Арминием и осевших здесь после прошлой кампании, помог выявить одного шпиона, изображавшего из себя контрабандиста – трое «спящих» и один шпион, вот, пожалуй, и все. Ну сообщал еще, кто и что болтает на улицах, каково общественное мнение. Правда, был подозрительный момент: на последней встрече Ральф сказал, что скоро в город прибудет немецкая диверсионная группа для взрыва моста через Рейн. Когда Эрих попытался узнать подробности и источник, то Ральф стал говорить, что все это пока на уровне слухов, пообещал узнать конкретнее. Пообещал и исчез. Причем другие агенты информацию не подтверждали. Скорее всего, это была деза, но что случилось с Ральфом?
Два дня поиска, организованного Эрихом, ни к чему не привели. Но стало ясно, что Ральфа в городе нет. Искать дальше или прекратить, надо было решить сегодня. Марк отправился в город заранее, чтобы было время подумать. Встреча с Эрихом была назначена ближе к вечеру в ресторане «Сенатор».
Стояла послеобеденная жара, пахло горячей пылью и конским навозом. На южной окраине города, проезжая спальный район с однотипными многоэтажками с одной стороны дороги и складами, мастерскими и казармами с другой, Марк увидел кафе сети быстрого питания «Солдат удачи». Он уже давно не заглядывал в эту сеть, а ведь именно подобные забегаловки служили прекрасным источником информации о настроениях среди народа.
Заведение было практически пустым, бизнес-ланч закончился, основной поток посетителей схлынул, в зале сидела компания из четырех немцев в одном углу и влюбленная парочка в другом. Немцы ели тушеную капусту с сосисками и пили пиво, причем делали все молча, что было совсем на немцев не похоже. Марк уж было засомневался, немцы ли перед ним, но тут один из них предложил взять еще по кружке на чистейшем баварском диалекте, распространенном в этих местах. Парочке было как-то не до еды, они тихо ворковали между собой, забыв про надкушенные пирожные, сохнущие на тарелках. У стойки сидели две скучающие девицы – одна светлая, другая темная. Марк выбрал столик недалеко от входа. Как только он устроился, к нему подошла изящно сложенная светловолосая женщина жизнерадостного вида средних лет в желтой униформе, которую он до этого не заметил.
Женщина представилась Фелицией, сказала, что она хозяйка кафе, и положила на стол меню. Марк знал репертуар таких заведений – пиво, водка, мясо, макароны, картошка, какие-нибудь пироги, салаты и две-три девушки в качестве десерта на втором этаже, скорее всего, те, что сидят у стойки. Ну и цены – жаркое за один асс, девушка за три.
Он выбрал свинину с картофельным пюре и кружку австрийского «Гессер». Фелиция уже было собралась позвать девушек, но Марк отказался, сообщив, что девушки его не впечатлили и он ограничится едой. Пока ждал заказ, немцы передумали насчет пива, рассчитались и ушли.
Время до встречи с Эрихом еще было и, пообедав, Марк решил поболтать с хозяйкой. Из разговора выяснилось, что кафе открылось недавно. Фелиция работает по франшизе, франшиза стоит недорого, но само оборудование и аренда влетели в копеечку, клиент вроде идет, через несколько месяцев можно выйти в прибыль, однако надо пахать и пахать. Немцы заходят часто, но в основном это союзники из вспомогательных войск, иногда заглядывают и легионеры.
На слове «легионеры» Фелиция сделала особое ударение, как бы давая понять, что догадалась о профессии Марка. Марку проницательность Фелиции понравилась. «А что, неплохо бы завербовать», – подумал он.
Заинтересованность Марка не скрылась от Фелиции, но она истолковала ее на свой лад.
– А может я, если тебе они не подходят? – сказала она, улыбаясь. И в этой улыбке за жизнерадостностью проскочила грусть, не дав естественно и легко раскрыться губам. Едва заметное усилие, не ускользнувшее от Марка, выдало ее. Что было в этой улыбке?
Осознание того, что тебе уже не пятнадцать и даже не двадцать, что после тридцати за твое тело никто не даст и асса, а кроме тела в тебе ничего и нет… ах да, это кафе, но кафе это не ты, это просто твое дело, а дело может быть любым, вот только тело у тебя одно… Или это просто усталость от того, что каждый день приходится угождать десяткам людей, большинству из которых угождать вовсе и не хочется.
– Вечером приду, – твердо сказал Марк.
А с Ральфом все оказалось проще, и решение, искать агента дальше или не искать, уже не имело никакого значения. Еще утром Рейн выбросил его тело недалеко от города. В то время когда Марк общался с хозяйкой, Ральфа нашел местный пастух, приведший коров на водопой. Он тут же сообщил полиции, а в полиции свой человек проинформировал Эриха. К вечеру стали известны результаты вскрытия – в легких нашли воду. Было похоже, что утонул, но вот сам утонул или утопили? Эрих выложил все, что было известно на данный момент, и тут же начал строить одну за другой версии происшествия. Марк слушал вполуха. Он сочувствовал Эриху – все-таки агенты на дороге не валяются, потеря одного штука неприятная, но не смертельная. Марку же было без разницы. Иногда на него нападала полнейшая апатия, вот и сейчас он чувствовал, что устал и ему все равно, кто и зачем убил этого Ральфа, и убивал ли вообще. Возня с агентом его порядком утомила, но Эрих не унимался и предлагал начать собственное расследование, параллельно полицейскому.
– Нет, – сказал Марк. – Я запрещаю. Мы и так засветились, пока его искали, ты всех подставишь.
– Но там же дуболомы одни сидят, они ж не найдут!
– Слушай, я тоже не в восторге от работы полиции, но худо-бедно преступления-то они раскрывают.
– Вот именно, худо-бедно… – возразил Эрих.
– Ладно, я организую, чтобы дело досталось лучшему следователю, тебя это устроит?
– Ну, хоть что-то… – недовольно пробурчал Эрих.
– Хоть что-то, – передразнил его Марк. – Ты давай займись этими диверсантами, если источники не в курсе, то это не значит, что диверсантов нет.
– Да мы уже работаем. Я практически сна лишился. Только об этом и думаю.
Дальше Эрих изложил свой план. Марк слушал его тоже без особого внимания, в нужных местах кивал, а сам думал о Фелиции.
Вечером в «Солдате удачи» было не протолкнуться. Его с порога заметила Фелиция, позвала в подсобку, сообщив, что закрывается только через час, и предложила подождать у окна, за столиком, где уже попросили счет. За ним сидели легионеры и даже, кажется, из первого легиона, по крайней мере, лица их показались знакомыми. Но Марку светиться особо не хотелось.
– А давай я здесь, – предложил он, увидев небольшой откидной икеевский столик у стены.
– Но тут едят рабы-повара.
– Да ерунда, мне все равно.
– Ну, хорошо, – после некоторого раздумья сказала Фелиция. – Ты есть что будешь?
– Да я еще не особо проголодался.
Фелиция с недоверием посмотрела на него и, сказав, что принесет чебурек и пиво, удалилась на кухню, где у плиты трудились два узбека.
Немцы во всю глотку орали «О, майн либе Августин», им даже подпевали легионеры. Это было забавно. Но вот римляне ушли, и в кафе на некоторое время воцарилась тишина, а потом кто-то вскочил, крикнул «хайль», и два десятка глоток тихо затянули запрещенную «Дойчланд юбер аллес». «Вот подлые твари, – подумал Марк, скрытый от посетителей, забывших, что кто-то есть в подсобке, – надо узнать, из какого они отряда, спрошу у Фелиции». Но немцы пели так проникновенно, что Марк передумал – да какая, собственно, разница, пусть поют, в конце концов, они у себя на родине.
Потом немцы, видимо, удовлетворив свои патриотические чувства, во весь голос затянули «Дойче зольдатен»:
В общем, все равно что «Идет солдат по городу, по незнакомой улице, и от улыбок девичьих вся улица светла», только чуть грустнее популярной римской песни, где солдат не только идет по улице, но и призывает девушек сохранять верность и дождаться его, причем сам тоже ни-ни, хотя столько возможностей, ведь у него выходной.
Интересно, что они еще исполнят… Но петь немцы больше не стали, видимо, решили выйти на улицу и перенести песню в реальность, в зале задвигались стулья, скамейки, завязались споры, кто сколько заказывал и сколько должен. Марк доел замечательный сочный чебурек и допивал пиво, пение неплохо развлекло его, он выглянул из подсобки и сразу же наткнулся на взгляд Фелиции, который говорил – ну подожди еще немножко. Марк увидел, что часть солдат действительно ушла из кабака, а другая рассчитывается с Фелицией и собирает деньги на проституток, пытаясь добиться оптовой скидки и обещая, что все они сделают по-быстрому и девушек не задержат. Девушки стояли тут же и переминались с ноги на ногу.
Фелиция освободилась минут через десять. Девушки с солдатами протопали на второй этаж, кухонные рабы закрыли двери и начали уборку и мытье посуды, а они прошли в пристройку позади кухни, где, собственно, и жила Фелиция. Она обняла его и поцеловала.
– Может, сначала помоемся, а то день был тяжелый и жаркий, – предложила она, отодвигая занавеску от стены, граничащей с кухней.
Ох уж эта римская тяга к баням и мытью. За занавеской оказалась тыльная сторона печи, с пристроенной к ней керамической ванной с нагревшейся за день водой.
– А ты неплохо устроилась.
– Не жалуюсь, – сказала она, нежно прильнула к нему и стала снимать его одежду. – Только вот одна беда, вдвоем мы в ванную не войдем, давай я сначала тебя помою, – проворковала Фелиция и разделась.
У Фелиции оказалось ладно скроенное тело женщины, не достигшей тридцати. Причем сделана она была настолько гармонично, что глазу не за что было зацепиться, разве только за эту гармонию. В одежде она выглядела даже интересней. Если бы жители Земли отправили послание инопланетянам, чтобы те имели представление, как выглядит человек, мужчина и женщина, то женщину спокойно можно было бы рисовать с Фелиции. Все детали ее тела были настолько точно и тонко подогнаны друг к другу, что казалось, она не рождена, а сделана скульптором. Впрочем, так могло показаться только одному Марку: она не была красавицей, у нее не было ни одной черты, бросающейся в глаза. Она была приятна, мила, симпатична, и выглядела так, будто миллионы мужчин рассказали этому скульптору, какой, по их мнению, должна быть красивая женщина. А скульптор объединил все это в одной… На улице ее бы заметили, но никто бы не обернулся…
Фелиции было двадцать семь, она была дочерью вольноотпущенницы-проститутки и в юности сама занималась этим ремеслом. У самой детей не было, а, как позже призналась – три выкидыша.
– Не знаю, наверное, не судьба, – говорила, лежа в постели и накручивая локон на палец.
– Ты жалеешь?
– А что жалеть, разве от меня зависит, что есть, то есть, с этим приходится жить, да и жизнь такая, чем меньше с ней связан, тем легче…
Последняя фраза удивила Марка, у него создалось впечатление, что Фелиция не так проста, как кажется…
– Знаешь, а я сразу догадалась, что ты военный, но не простой военный, – сменила она тему.
– Ну, и в чем же моя сложность?
– Раздвоенный какой-то ты, одной стороной на службе, а другой где-то не здесь, будто сам не свой. Будто в тебе живет два человека – один человек для жизни, а другой человек для войны, то есть для смерти. И они никак не пересекаются, и еще я подумала, наверное, ты контрразведчик.
– Значит, плохой я контрразведчик, – попытался пошутить Марк, еще раз удивившись ее проницательности. А еще его резануло прямо по живому «два человека».
– Нет, ты хороший контрразведчик, в тебе мало свойств, ты никакой, для одних ты можешь быть военным, для других гражданским, это просто я замечаю, у меня столько народа бывает, что волей-неволей начнешь разбираться. И еще ты какой-то потерянный. И это в тебе главное. Только вот я не знаю, станет ли тебе лучше, если ты найдешь себя.