Беглеца теперь не тащили – покачиваясь от слабости, он шел сам, бросая короткие взгляды на своих ряженых конвоиров. Миновав двор, вся процессия подошла к угловой башне, сложенной из серых камней, в основании которой оказалась небольшая дверь, сколоченная из крепких досок и оснащенная солидным засовом с огромным амбарным замком. Один из стражей загремел ключами…
Андрей недоуменно вскинул голову и сделал полшага назад. Это что же… это они его сюда, что ли, хотят… бросить? Что он им, узник замка Иф?
– Я гражданин Ро… Оох!!!
Один из стражников молча ударил его кулаком в живот, второй распахнул дверь, и влетевший в узилище пленник растянулся на грязном полу. Дверь со скрипом захлопнулась, снова загремели ключи…
Чертыхнувшись, Громов поднялся на ноги, но тут же сел, едва не ударившись головой о стропила. Усевшись, машинально пригладил волосы и наконец осмотрелся, заметив, что в данном узилище он вовсе не являлся единственным узником. С дюжину человек сидельцев здесь точно имелось, а может, и больше – плоховато было видать, тусклый лучик света струился лишь из одного оконца под самым потолком. Весьма небольшое, едва кошке пролезть, оно еще было забрано частой решеткою. Кстати, как раз под окошком имелось свободное местечко, только вот соломы там не было – ее, как видно, растащили под себя местные постояльцы… с которыми, наверное, нужно было уже поздороваться, что молодой человек, натужно улыбаясь, и сделал:
– Бонэ тардэ!
Не «буэнос диас» сказал – «добрый день» поиспански, поздоровался на местном наречии. И, судя по одобрительному гулу, понял, что не прогадал. Узники тут же залопотали, похоже, что тоже покаталонски, ктото даже подбросил новому сидельцу соломы, а невысокого роста толстяк с черной курчавой бородой даже протянул кружку с водой.
– Грасьяс!
Поблагодарив, Андрей едва не поперхнулся – вода показалась ему какойто тухлой и до противности теплой, впрочем, выбирать в данном случае не приходилось – Громов внезапно ощутил сильную жажду и быстро выпил кружку до дна, не такто много водицы в ней и имелось.
– Бене! Бене! – хохотнув, толстяк одобрительно похлопал Громова по плечу и уселся рядом на корточки. – Англезе?
– Русо, – вернув кружку, Андрей дружелюбно улыбнулся и, не сдержавшись, добавил: – Русо туристо, облико морале! Ферштейн?
– Хо!!! Алемано! – толстячок обернулся, поманив из угла какогото похожего на цыгана подростка с длинными черными волосами. – Э, Жоакин!
Похоже, этот бородатый толстяк имел здесь какуюто власть над остальными сидельцами – то ли старший по камере, то ли просто – местный авторитет. И в том, и в другом случае ссориться с этим уважаемым господином было бы очень невыгодно и даже чревато немедленными осложнениями самого недоброго плана, что Громов прекрасно себе представлял, а потому решил особенното не выпендриваться и вести себя, насколько позволяли сложившиеся обстоятельства, прилично – в дверь ногами не стучать, об стенку головою не биться и не требовать дурными воплями немедленной встречи с российским консулом.
Подсевший парнишка, с явным страхом покосившись на толстячка, перевел взгляд на Громова и принялся чтото быстро лопотать понемецки, из которого Андрей знал только «айн, цвай, драй», «хенде хох» и «дас ис фантастиш».
– Я не немец, понимаешь, нет? Нон алемано. Говорю же – русский! Русо, русо! Ай эм рашен ситизен! Спик инглиш? Парле франсе?
– Спик… ай спик… – мальчишка неожиданно понял и радостно закивал. – Бат… э литл.
Понятно – говорит, но немного, как в анкетах пишут – «читаю со словарем».
– Же парль франсе оси. Мэ – ан пе.
Ага… пофранцузски – тоже немного. Ну хоть чтото!
– Громов моя фамилия! Зовут – Андрей.
Молодой человек протянул парнишке руку, но тот резко отпрянул, снова покосившись на толстяка.
– Ха – Андреас! А я – Жузеп.
Примерно так он и сказал, естественно, на каталонском, и дальше уже пошел разговор с помощью юного переводчика, который, как понял Громов, никаких прав в камере не имел… как и все прочие оборванцы, в беседу не вступавшие и боязливо жавшиеся по своим углам, словно напуганные внезапным включением света тараканы.
Общение вышло странноватым, однобоким какимто – новоявленный узник охотно рассказывал о себе, надеясь на понимание переводчика, а вот хитрый толстяк Жузеп только расспрашивал да слушал, время от времени отвешивая мальчишке смачные подзатыльники – видать, чтоб лучше переводил. Андрея сия непосредственность раздражала, но лезть в чужой монастырь со своим уставом молодой человек явно не собирался.
– Да, да, Влада – моя девушка. Нет, не жена. Невеста? Хм… я бы не сказал. Чем занимаюсь? Логистика. Ну бизнес у меня свой, понимаешь, дело – транспортная контора. Товары тудасюда вожу.
– А! – тут уже понял Жузеп. – Меркаторо! Негоцианте! Негоцианте русо.
Громов махнул рукой:
– Ну пусть так. Негоциант, блин… Что? Нет, нет, блины я не пеку, это парень ваш не так перевел… Да не бейте вы его уже, а то вообще переводить не сможет!
В принципе, Андрей рассказал о себе почти все, хоть и подозревал, что хитроглазый толстячок Жузеп вполне может оказаться полицейским агентом, подсадной уткой. Так ведь и таить узнику было абсолютно нечего, он ведь не нелегал какой, все, как надо, и загранпаспорт имеется, и виза.
– Паспор? Виза? – переводчик недоуменно похлопал глазами, такое впечатление, что вообще про такие вещи впервые в жизни узнал.
– Виза, виза, – утвердительно закивал Громов. – Шенген у меня, в визовом центре делал. Еще почти через год кончится. И страховка, естественно, есть. Что? Ах, родители… Да пенсионеры, отец – инженер, мать в доме творчества юных завучем работала.
Переводчик, видать, опять чтото накосячил – и тут же получил от Жузепа короткий тычок по зубам.
– Нет, уж слишком! – Андрей таки не выдержал, возмутился, не любил, когда при нем обижали слабых. – Хватит дратьсято! Эй, парень! – он схватил толмача за руку. – Ты что это терпишьто, а?
– Господин, терпеть я завтра буду, – подросток резко осунулся и вздохнул. – Хотя… не смогу, не буду. Полста плетей. Мне и дюжины не выдержать!
Громов помотал головой:
– Ты что плетешьто? Плети какието… А, наверное, такое местное выражение. Жузеп! Ты самто чем занимаешься?
– Землица у меня, лавка.
– А, фермер, значит. И магазин еще? Неплохо. Небось, своими продуктами торгуешь? Экологически чистыми.
Больше Жузеп о себе не рассказывал, снова стал спрашивать – почемуто об Англии, Франции, о какихто коронованных особах, графьях, войске. Потом речь зашла о старинных парусниках, и вот этуто тему молодой человек поддержал охотно:
– Я в судомодельном в детстве занимался. Парусники, можно сказать – моя страсть. Увлечение. И сейчас иногда балуюсь, когда время есть. Чточто? Чего сколько? Ах, кораблей… Дома у меня два фрегата, шхуна и бриг, а в офисе – английский чайный клипер.
– Клипер?
– Большой такой парусник. А сколько друзьям раздарено, о!
Собеседник неожиданно расхохотался, похлопал Громова по плечу и, отойдя в сторону, вернулся с какимто свертком, в котором оказалась зачерствелая лепешка и сыр.
– Вот, – сглотнул слюну переводчик. – Кушайте, господин Андреас. Да, господин Жузеп восхищен вашими мускулами. Боюсь спросить… но он велит. Вы на галерах были?
– Хха! – понюхав сыр, молодой человек громко расхохотался. – Ну можно сказать, и так. Весь год пашу на работе, словно галерный раб, только вот гденибудь за границей и отдыхаю. Париж, Рим, Бельгия… Теперь вот – Барселона. Что? Что еще за Питерборо? Может, Фарнборо? Ах – граф, о как! Граф Питерборо. Не, с графьями не знаком, говорил же уже. Чегочего? Какая еще королева Анна? Нет, я все ж историк, знаю – была такая в Англии… гдето веке в восемнадцатом, но что из себя представляла… увы! Я в аспирантуре на первой русской революции специализировался. Что ты так вылупился, парень? Революшн – так и переводи. Ну переворот, бунт, мятеж! Крестьяне меня интересовали, отходничество… Какойкакой Филипп? Анжуйский? Да мало ли этих Филиппов!
Беседа закончилась далеко за полночь, похоже, что Жузеп утомился слушать, да и у паренькапереводчика язык уже еле ворочался.
– Все, Андреас! Спи, мой дорогой друг.
Хохотнув, толстяк пожелал Громову спокойной ночи и отправился в свой угол, по пути пнув когото ногой. Вскоре послышалось чавканье, а затем – и храп. А вот Андрей, несмотря на усталость, еще долго не мог уснуть – не оченьто привычно было лежать на гниловатой соломе, да еще откудато сильно воняло мочой – видать, по малому делу тюремщики на двор не выводили.
Лишь ближе к утру, когда в маленьком оконце уже забрезжил свет, узник смежил веки… но тут ему не дали уснуть – снаружи загремели ключами. Скрипнула дверь, ктото чтото сказал повелительным голосом, тотчас же поднялись трое узников, среди которых был и Жузеп. Всех троих увели, с силой хлопнув дверью. Снова зазвенели ключи.
Громов перевернулся на правый бок… и почувствовал когото рядом.
– Господин, – тут же зашептали поанглийски.
Андрей приоткрыл глаза:
– А, это ты. Что хотел?
– Господин, умоляю, помогите мне. – Темные глаза переводчика наполнились слезами. – Умоляю…
– Как же я могу тебе помочь? – резонно поинтересовался Громов. – Ну разве что когда выпустят – чтонибудь комунибудь сообщить. Впрочем, я даже имени твоего не знаю.
– Тсс! – оглянувшись, мальчишка испуганно приложил палец к губам. – Господин, умоляю, тише. Пока нет Жузепа… я… Вам и делатьто ничего не надо, просто скажите на допросе, что я тоже был с вами. Шпионил, подавал сигналы кораблю. Меня зовут Жоакин. Жоакин Перепелка.
– Хм, – Андрей спрятал улыбку. – Хорошо – не ласточка.
– Я вас прошу – скажите. Пожалуйста! Полсотни плетей мне точно не выдержать… а так… так нас повезут в Барселону, в главную городскую тюрьму. Там, может, разберутся или повесят… да пусть уж лучше повесят, чем умереть под кнутом! Все ж быстрее, без мук. А я за это твой амулет так спрячу, что нипочем не найдут. Странно, что его у тебя до сих пор не отобрали… Серебряный?
Мальчишка кивнул на цепочку.
– Сам ты серебряный! – неожиданно разозлился Громов. – Что ты тут за бредто несешь?
– Несу? – Жоакин поморгал глазами. – Что несу, куда?
– Спи уже! Да, вот еще что забыл спросить…
В голову узника вдруг пришла одна хорошая мысль, жаль только – поздновато… впрочем, а почему поздновато? Вот вернется Жузеп… если вернется…
– Жузеп вернется?
– Спрашиваете! – мальчишка дернулся, как почемуто показалось Андрею – с ненавистью.
– Послушайка, Жоакин, – Громов доверительно улыбнулся. – Ты ведь должен знать… да наверняка знаешь! У Жузепа ведь мобильник гдето припрятан, а? Ведь не может быть, чтоб не припрятан. Ты не показывай, просто скажи – да или нет?
Подросток не успел ответить – во дворе послышались голоса, дверь распахнулась. Один из тюремщиков, входя в узилище, пнул лежавшего на старой соломе Громова ногой и чтото повелительно приказал. Что именно – понятно было и без перевода – «вставай, собирайся, иди!»
На допрос, надо полагать, вызывают. Кто тут у них допросы ведет? Следователь? Комиссар? Старший инспектор? Ну наконецто хоть чтото сдвинулось. Хоть прояснится – к чему весь этот балаган, палаши эти дурацкие, костюмы… как в «Трех мушкетерах»…
Следователь (или инспектор), тучный, не первой молодости, господин с манерами самоуверенного болвана, начал допрос весьма необычно – вообще ничего не спрашивал, а говорил сам – пусть на ломаном английском, но вполне понятно. Правда, Громов его поначалу не особо слушал, пораженный как обстановкой кабинета, так и костюмом ведущего следствие.
Темный и фиолетовый бархат, кружева, золоченые пуговицы, на голове – самый настоящий парик. Восемнадцатый век, мать твою! И кабинет оформлен соответствующе – огромный, обитый темнозеленой тканью, стол, похоже, что из мореного дуба, высокое, словно императорский трон, кресло с какимто замысловатым вензелем на верхушке спинки, крепкие и с виду очень тяжелые лавки. Над креслом висел портрет некоего сумрачного лица в короне и горностаевой мантии, на столе, по левую руку следователя, важно располагался массивный подсвечник, а по правую – бронзовый письменный прибор самого древнего вида – с чернильницей и стаканом для гусиных (!) перьев, за который любой ценитель старины отдал бы большие деньги.
Ценитель старины… Андрей про себя хмыкнул – да они тут все ценители! Чем это стены обиты – велюром, что ли? И весь колорит эпохи соблюден, в принципе, правильно – ничего инородного: ни телефона на столе, ни, упаси боже, компьютера, даже старинного лампового радиоприемника, какогонибудь «Телефункена» или «Филипса» – и того нет, хотя… хотя, наверное, ноутбук гдето поблизости все же имеется, иначе как же допрос вести – не гусиными же перьями писать. Впрочем, тучный господин как раз таким пером и размахивал, правда, ничего не писал – все уже давно было написано, о чем следователь и уведомил узника, кривя тонкие губы в нехорошей ухмылке:
– Все уже о вас написано, да! Спрашивать не буду – скажу.
Что ж, хотя бы английский был вполне понятен. Нет, ну надо же! Какойто клуб архивариусов… в такомто солидном учреждении! Это ж надо, превратить казенное помещение черт знает во что – еще б охотничьи трофеи на стенках развесили, головы всяких там антилоп, кабанов, медведей – как раз в проемах меж окнами. На окнах, кстати, тоже свинцовые рамы. Колорит, блин!
– Вы – английский шпион, господин Андреас! – следователь взмахнул пером, играя отблесками света на многочисленных, унизывающих бугристые артритные пальцы перстнях. Тоже еще, пижон дешевый!
– Впрочем, полагаю, это не есть ваше настоящее имя… да оно нам и не нужно, Божьей милостию мы уже все про вас знаем.
Громов не выдержал, улыбнулся – ага, Божьей милостию… Это все Жузеп, стукач чертов!
– Надеюсь, старина Жузеп не забыл доложить, что я – гражданин России!
– О, Россия, да, – охотно закивал пижон. – Я знаю, знаю. Царь Пеотр, Педру. Война со Швецией. Нелегко приходится, да, король Карл вояка умелый. А вы еще лезете в наши дела! Помогаете Габсбургам!
– Кому помогаю? – удивленно переспросил узник.
– Вы действительно думаете, что Карлос Австрийский будет нам добрым королем? Хотя… может быть, и был бы, но все честные испанцы душой и телом за Филиппа! Вот наш истинный король, чтоб там некоторые ни говорили.
Громов помотал головой – честно говоря, надоело уже этот бред слушать.
– Я бы хотел потребовать встречи с российским консулом.
– А есть такой?
Ну наконецто, пожалуй, первая вменяемая фраза!
– Должен быть, – пожал плечами Андрей. – Не здесь, в Барселоне. Ну или в Мадриде – тамто уж обязательно.
– В Мадрид мы вас не повезем, – следователь оглушительно расхохотался и громко, несколько раз подряд, чихнул. – Аапчхи!
– Будьте здоровы, – вежливо пожелал узник.
Хозяин кабинета отмахнулся:
– Спасибо. Вижу, вы не из простонародья. Так Мадрида я вам не обещаю… а вот Барселону вы увидите. Вы ведь именно туда направлялись? Пусть там вас и допросят как следует, а мы… мы свое дело сделали.
– В Барселону? – Громов потер ладони. – Что ж, наверное, это и неплохо будет.
– Неплохо?! Ххэ! – следователь взглянул на узника с некоей долей жалости. – Мы, конечно, могли бы и здесь призвать палача, но… Знаете, не хочу брать на себя лишней ответственности… и вам не советую! Видите – я с вами откровенен. Пусть уж в Барселоне, там все решат. А то еще помрете здесь у нас – кто отвечать будет? Правильно, не Филипп Анжуйский! Знаете, не думаю, чтоб у вас были сообщники здесь – зачем почтенному лорду Питерборо эта деревня? Хотя… если есть сообщники, так говорите лучше здесь, сразу. Предупреждаю, в Барселоне с вас спросят не так.
Громов презрительно хмыкнул и вдруг вспомнил про Жоакина:
– Парень тут у вас один сидит…
– А, Жоакин Перепелка!!! – тучный господин радостно потер руки. – Так и знал, что он никакой не толмач, а английский шпион! Мы потому его и взяли, пока только по подозрению, но… думаю, под плетьми он заговорил бы, запел, словно перепелка, ха! Так, значит, правда… Что ж – и его с вами до кучи. В Барселону, в Барселону – всех! Пусть там разбираются, нам только шпионов не хватало. Неет! Мы уж лучше с бунтовщиками, с еретиками и прочим народцем попроще.