Сколько уже рядов застывших машин образовалось? Иванников медленно шел вдоль этой колонны. Четыре, пять, шесть, семь… Бросив свой никчемный счет, он прикинул, сколько времени может уйти на устранение стихийного бедствия. По всему выходило, дорожникам понадобится не менее трех часов. Пока подгонят технику, пока то да се…
Он с сочувствием смотрел на попавших вместе с ним в западню «коллег по несчастью». Одно из лиц показалось ему знакомым. Он набрался смелости, подошел к «Победе» и спросил:
– Простите, а вы, случайно, не Стрельцов?
– Случайно, да.
– Вот так встреча! – Максим, прежде видевший своего любимца только с трибун, был ошеломлен. – Тоже опаздываете?
– На тренировку уже нет. Теперь придется оправдываться, что не проспал…
– А вам куда, Эдик?
– Да хотя бы до «Белорусской», а там на базу в Мячково.
– Сейчас я что-нибудь придумаю! Вот, держите ключи от моего «Москвича» – вот тот, белый, в первом ряду. Садитесь и ждите. – Следователь Иванников решительным шагом направился к орудовцам.
Что он им говорил, какие железные аргументы приводил, осталось «тайной следствия». Но чудо произошло! Один из блюстителей порядка на дорогах неспешно двинулся в сторону встречной полосы с намерением приостановить движение, а второй, помахивая своим жезлом, вывел, как поводырь, машину Максима прямиком к запретной «двойной». Его коллега притормозил поток машин и аккуратно сопроводил за «монбланы» кирпичного завала. Вперед! И даже козырнул на прощанье.
Стрельцов с уважением посмотрел на своего спасителя:
– А ты, вообще, кто?
– Я? Следователь Мытищинской районной прокуратуры Максим Иванников.
– Тогда понятно… А футбол любишь?
– Не то слово. Обожаю!
– Завтра у нас игра с «Локомотивом», будешь?
– Увы, – состроил скорбную гримасу Максим, – билетов не достал.
– Не беда! – Эдик достал из кармана два билета и протянул ему: – Держи! Только обязательно приходи. Я тебя буду высматривать.
Иванников подкатил к Мытищинской прокуратуре и прикинул: до Мячкова сущая ерунда осталась.
– Показывай, где твоя база?
Когда прощались, он вдруг спохватился:
– Постой, а как же твоя машина? Она же там, в заторе, осталась…
– Да не волнуйся. Ерунда! Я ключи в замке специально оставил, орудовцы куда-нибудь на стоянку отволокут. Найду. До завтра! Приходи, а то обижусь.
В первом тайме игра явно не заладилась. Мяч упрямо не шел в ворота. «Ничего, – решил про себя Эдик, – во втором точно забью». В перерыве он подозвал паренька из дубля, вручил ему бутылку коньяка, укутанного в газету, и записку:
– Сейчас пойдешь в дикторскую будку. Отдашь Семену Матвеевичу и скажешь, что лично от меня. Он поймет.
Во втором тайме Борька Батанов сделал все, как договаривались: увел мяч прямо к угловому, а заодно и защитников. Потом сделал вид, что готов отправить навес на Кузьму. Вратарь железнодорожников опасно выдвинулся прямо в центр штрафной, готовясь отбить атаку кулаками. А Батанов – умница! – точно отпасовал на Стрельца, который ждал мяч в глубине. Обидным для вратаря «ковшиком» он мягко забросил его прямо за спину голкипера.
Тут же диктор по громкоговорителю объявил:
– Гол в ворота «Локомотива на 53-й минуте матча забил Эдуард Стрельцов!
Переждав крики и бурю аплодисментов, все тот же металлический голос всему стадиону сообщил:
– Этот гол Стрельцов посвящает следователю Мытищинской прокуратуры Максиму Иванникову.
… После игры диктор Семен Матвеевич навытяжку стоял перед разъяренным директором стадиона.
– Что вы себе позволяете, уважаемый? Что за отсебятину вы несете на весь стадион?!
– Я? Какую еще «отсебятину»? – Брови старого диктора от недоумения поползли вверх. – О чем вы, Сергей Назарович? Я с довоенных лет работаю с микрофоном и ни разу – заметьте, ни разу! – не позволил себе лишнего слова в эфире.
– А сегодня? Что это было? Какой еще следователь, которому Стрельцов, видите ли, посвящает свой гол? Это же форменное хулиганство!
– Все в соответствии с вашими указаниями, Сергей Назарович. Мне передали вашу записку. Я ее и зачитал, как вы велели.
– Кто принес? Где эта чертова записка?
– Принес кто-то из сотрудников. Кто именно, я не помню. Записку потом я, разумеется, выбросил. За ненадобностью.
– Ладно, идите, Семен Матвеевич, с богом! – махнул рукой директор. – Вижу, с вами каши не сваришь.
– Я предпочитаю шашлык по-карски, – уходя, буркнул себе под нос старый диктор. – И хорошую шутку…
«Театр был полон…»
9 января 1957 года в Кремле в честь героев-олимпийцев состоялся официальный прием на высшем уровне. Прикинув все «за» и «против», секретарь ЦК Екатерина Алексеевна Фурцева решила, наконец, вывести «в свет» свою 16-летнюю дочь Светлану: пора уже, жаль будет, если засидится в девках! Пора! Но на всякий случай, как бы между делом, скороговоркой обмолвилась Хрущеву: «Хочу Светку свою привести, пусть посмотрит на настоящих чемпионов. Не возражаете?» – «Да что ты, Катя! Пускай полюбуется. Радость-то общая».
После официальных речей начался фуршет. Благодаря обилию тостов прежде несколько скованная обстановка стала как бы более вольной. Фурцева подозвала председателя Спорткомитета Романова и велела познакомить ее со Стрель-цовым.
– Давай, Коля, только быстренько, без всякого официоза, максимум деликатно.
Николай Николаевич тронул Эдика за рукав пиджака. Тот, занятый веселым разговором с друзьями, резко обернулся. Даже содержимое рюмки чуть выплеснулось на костюм чиновника:
– В чем дело?
– Спокойно, Эдик! Тебя приглашает к своему столику Екатерина Алексеевна.
– А кто это?
– Фурцева, секретарь ЦК партии!
Друзья вытаращили глаза, но тут же воодушевились и шепотом напутствовали:
– Давай, Эдик, вперед! Это сама Екатерина Третья, имей в виду! Не тушуйся там, но и особо не наглей.
Не осознающий величия «исторического момента», вовсю улыбающийся Cтрельцов с сопровождающим чином подошел к особому столу и галантно раскланялся:
– Очень рад знакомству, Екатерина Алексеевна.
– Я тоже, Эдуард. Я давно слежу за вами. – кивнула Фурцева и тут же поправилась: – За вашей игрой. И она мне очень нравится. Уверена, ваш талант приумножит славу советского спорта.
– Я буду стараться.
– Эдуард, хочу познакомить со своей дочерью. Она большая ваша поклонница. Так переживала за вас во время Оимпиады. – Екатерина Алексеевна обернулась: – Светлана, ты где?
Худенькая, стриженая 16-летняя девушка, потупясь, стояла в двух шагах, внимательно ловя каждое слово разговора матери со своим кумиром. Она попыталась, как ее учили, лучезарно улыбаться:
– Света. А вам представляться не стоит – вас ведь и так вся страна знает, Эдик.
Секретарю ЦК КПСС стоило только повести взглядом, и мигом рядом возник официант с немым вопросом на лице.
– Такое знакомство следует отметить, – распорядилась Фурцева. – Значит, так: мне и Эдику водки. Верно? А Светочке сегодня, пожалуй, тоже можно чего-нибудь. Но легонького. Вот, – указала она на бутылку, – «Гурджаани» годится.
Они втроем чокнулись, выпили до дна. Екатерина Алексеевна тут же глазами показала официанту: продолжение следует! Безмолвный приказ был мговенно исполнен.
– Эдик, – повернулась она к Стрельцову, – вы позволите мне так вас называть, ведь вы мне как сын? Так как вам Светочка?
Стрельцов поперхнулся от неожиданно прямого вопроса и с трудом выдавил из себя:
– Н-ничего, конечно, очень симпатичная девушка.
– А вы дайте мне свой телефон, Эдик, – сказала Светлана. – Я вам как-нибудь позвоню, будете свободны, погуляем…
– Но телефона-то у меня как раз нет, – развел он руками. – Звонить некуда. Вообще-то есть, но запараллелен с десятью соседями. И потом, я постоянно в разъездах – то на сборах, то на тренировках, игры на выезде… – И, уж совсем некстати, добавил: – А Алку свою – это невеста моя, вчера только помолвка была – я ни на кого не променяю…
Фурцева кашлянула и, тихо проговорив: «Ну да, ну да, конечно», кивнула Романову, маячившему неподалеку. Он сразу все понял: аудиенция закончена. Подошел к Стрельцову и что-то шепнул.
Эдик постарался аккуратно поправить свой модный в ту пору кок и независимо удалился. Сам не глазел по сторонам – достаточно было того, что его провожала взглядами «вся Москва».
Посмотрев ему вслед, Екатерина Алексеевна негромко заметила, обращаясь к тому же Романову:
– Какой интересный паренек. Большой талант растет! Только за ним глаз да глаз нужен. Учти, Николай. И информируй. Иди!
«Сто дней Стрельцова»
Следующий после олимпийского сезон для юного центрфорварда «Торпедо» выдался просто ошеломляющим. Основатель советской школы футбольной статистики, въедливый до невозможности Константин Сергеевич Есенин (да-да, сын нашего великого поэта) окрестил период с 21 июля по 26 октября 1957 года «100 днями Стрельцова»: Эдуард ухитрился в 22 матчах забить 31 гол.
Тучный армейский чин, весь матч пристально следивший за игрой Стрельцова, подозвал к себе главного тренера команды ЦДСА Пиначиева:
– Ну, Григорий, что скажешь?
– Танк остановить очень трудно. Шведы его так назвали – «русский танк». Что я могу сделать?
– А не пора ли нам этого бравого молодца призвать послужить в славных рядах Советской Армии? Возраст вроде бы подходящий, в самый раз…
– Никак нет, товарищ генерал.
– Что, никак нет? Годами не вышел, что ли?
– Да нет, с годами как раз все в порядке. Но призвать его мы не имеем права: плоскостопие у парня врожденное. Медицина не пропустит.
– Ага, – завелся генерал, – то есть, получается, по полю за мячиком он полтора часа гонять может, а марш-бросок с полной выкладкой – никак нет? Белиберда какая-то!
– А что сделаешь? У спорта свои законы. А наша армейская медицина убогих щадит. Мы сто раз проверяли, там все чисто.
– Ерунда полная, – покачал седой головой генерал и поднялся со скамьи. – Иди и думай. Жду от тебя конкретных предложений. Второй сезон подряд выше третьего места прыгнуть не можете, куда это годится?!. – И вдруг неожиданно ударился в воспоминания: – А ведь его отец, Толик Стрельцов, у меня в части во время войны служил. Занятный был мужик, отчаянный, рисковый. Начинал рядовым, а потом выбился в командиры разведки. Везунок! Столько «языков» через линию фронта перетаскал, а на самом ни одной царапины… А реакция, что ты!.. На моих глазах поймал немецкую гранату и зашвырнул ее назад, в сторону фрицев. Та в воздухе взорвалась… Толик Стрельцов… – Он ухмыльнулся. – Конечно, кто не без греха. Завел себе ППЖ – походно-полевую жену, я-то знал… Вот его бы сейчас сюда, уж он-то точно бы с сынком разобрался, поговорил о чести нашей «несокрушимой и легендарной», как славу ее приумножать, твою мать… Вот ведь, расчувствовался, даже в рифму заговорил… Эх, Толик… – И напоследок велел: – Думай, Григорий, думай.
Но вот и прилетела первая «ласточка» под названием «Это не герой матча». Такой вывод сделали ушлые репортеры «Советского спорта», опубликовав 12 апреля 1957 года бойкий отчет о самом рядовом матче «Торпедо» с минским «Спартаком»:
«Гол, забитый Стрельцовым, решил игру встречи. Но можно ли назвать центрального нападающего торпедовцев, неоднократного участника сборной СССР, героем матча? Нет! Через 20 минут заслуженный мастер спорта Эдуард Стрельцов позволил себе безобразный поступок – ударил спартаковца Артемова, нанеся ему серьезную травму. Хулиган был удален с поля. И этот возмутительный поступок испортил впечатление от матча».
На следующий день перед очередной тренировкой Стрельцову в раздевалке подсунули газетку:
– Читай, «не герой»! Твоя популярность уже не знает границ.
«Зрители увидели не футболиста высокого класса, а зазнавшегося барина, прогуливающегося по полю в ожидании мяча, хулигана, попирающего нормы спортивного товарищества…»
Деваться было некуда. Срочно созвали общее собрание коллектива «Торпедо». Начальник команды Водягин сквозь зубы напомнил обстоятельства чрезвычайного происшествия:
– Стрельцов был удален с поля за проявленную грубость, выразившуюся в применении недозволенного приема (накладка). Считаю, что, несмотря на неоднократные грубые действия игроков команды минского «Спартака» по отношению к Стрельцову и Иванову, товарищ Стрельцов не должен был отвечать грубостью, зная заранее, что может быть удален с поля, и тем самым поставить коллектив в трудное положение.
– Давай, Стрелец, кайся! – донеслось из зала.
Эдик, хотя и нервничал, но сумел выдать проговоренное загодя покаяние:
– Товарищи! Я прошу простить меня, что поступил неправильно. Я очень переживал, сидя на скамейке запасных… У меня было огромное желание играть, но с первых же минут, и особенно после забитого гола, меня стали сшибать и бить по ногам… И я в этот момент пошел силой на игрока противника. Прошу дать мне возможность искупить свою вину…
Застенчивый шутник из зала громким шепотом предложил:
– Кровью.
– Не надо устраивать комедию! – хлопнул ладонью по столу Водягин. – Тут не до шуточек. Спорткомитет требует от нас принципиальной оценки проступка Стрельцова. Давайте предложения, товарищи…
После паузы кто-то из футболистов поднял руку:
– Есть предложение… Осудить неспортивное поведение товарища Стрельцова в данной игре и просить Комитет по футболу дисквалифицировать на одну игру условно…
Водягин посмотрел на игроков команды и понял: требовать от них ужесточения наказания просто смешно. Да и у него самого кошки на душе скребли.
– Хорошо. Кто за данное предложение, прошу голосовать. Единогласно. Я сегодня же доведу до сведения Комитета наше решение.
Но 23 апреля «Советский спорт» торжествующе оповестил своих читателей:
«Э. Стрельцов дисквалифицирован на три игры.
Неспортивное поведение игрока московского «Торпедо» Э. Стрельцова вызвало единодушное осуждение любителей футбола и спортивной общественности. Редакция «Советского спорта» получила много писем читателей, обвиняющих Стрельцова в зазнайстве и высокомерии. Члены Всесоюзной секции футбола также осудили неспортивный поступок футболиста. Сам Стрельцов признал несовместимость его поступка с высоким званием советского спортсмена.
Всесоюзная секция футбола решила объявить Стрельцову строгий выговор и дисквалифицировать его на три игры».
Много-много лет спустя Валентин Иванов вспоминал эту глупейшую историю:
«Был там один защитник… который так меня допекал с первых же минут, что, как говорится, хоть стой, хоть падай – бил по ногам без всякого зазрения совести. Боролись за верховой мяч, и он буквально нокаутировал меня, ударив локтем в солнечное сплетение. Подходит Эдик, а я не то что привстать – воздуха глотнуть не могу. Он посмотрел на меня и отошел. А через минуту-другую Эдика судья удалил с поля. Стрельцов, который никогда не грубил на поле, по-своему расплатился с хулиганом его же способом. Геройство? Нет, конечно… Он вступился за товарища, не за себя. Стрельцов, когда ему втыкали, как у нас говорят, по обеим, не отвечал. А тут – за товарища… Закон дружбы был для него свят…»
Ну а Екатерину Алексеевну Фурцеву Эдик обманывать не собирался. После помолвки в доме у друга, вратаря Алика Денисенко, молодые впервые остались ночью наедине. Правда, уже вскоре после кремлевского приема Эдик надолго исчез, укатив на какие-то очередные сборы на юг.
Но 21 мая свадьба-таки состоялась. Он женился на Алле, которой клятвенно обещал: «Вот вернусь из Мельбурна – и сразу в ЗАГС».
Можно себе представить, каково было услышать такое ничем особо не примечательной перовской чертежнице: «Вернусь из Мельбурна – и…». Ведь Алла еще с первого дня знакомства решила, что она этому «высокому, белокурому, голубоглазому такому скандинаву» явно не пара. Слишком уж он был хорош для нее. Алла взахлеб расхваливала нового знакомого своим близким подругам: «Эдик всегда очень красиво одет, и голос такой приятный, завораживающий… В общем, девки, я влюбилась сразу намертво, – признавалась она. – Хотя вовсе не рассчитывала, что займу особое место среди его мимолетных увлечений. До чего же был неловок, когда выходил на веранду-танцплощадку! Помню, как осторожно мы танцевали. У него был удивительно красивый рот – мягкий, пухлый.