Несколько ранее пример внедрения сибирского текста в структуру романа мы встречаем в главе «Верующие бабы». Едва ли случайно, что г-жа Хохлакова присутствует и здесь: собственно, глава начинается с презентации читателю этой особы и ее больной дочери (IX; 53), беседы баб с Зосимой происходят на ее глазах. Далее мы читаем рассказ матери, у которой умер сын Алеша; возраст мальчика уточняется – ему было 2 года и 7 месяцев. Автобиографическое происхождение этого мотива, значение для Достоевского имени Алексей, вообще влияние ситуации смерти ребенка на замысел и идеологию романа широко обсуждались в науке180. Однако связь этого эпизода как с соседствующими фрагментами повествования, так равным образом и с однотипными, но отдаленными от него большой повествовательной дистанцией, исследована, как кажется, недостаточно полно. Важным подспорьем для понимания роли этой информации в повествовательном полотне произведения может оказаться сибирский текст. Действительно, следующий пассаж в кумулятивной цепочке явлений «верующих баб» – это опять-таки автобиографическая для писателя история Прохоровны (так звали няньку Ф.М. и А.Г. Достоевских).
«Сыночек у ней Васенька, где-то в комиссариате служил, да в Сибирь поехал, в Иркутск. Два раза оттуда писал, а тут вот уж год писать перестал. Справлялась она о нем, да по правде не знает, где и справиться-то.
– Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь, да и помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. И это, говорит, Степанида Ильинишна, как есть верно, многократно испытано. Да только я сумлеваюсь… Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?» (IX; 58)181
Зосима реагирует категорически: «И не думай о сем. Стыдно это и спрашивать. Да и как это возможно, чтобы живую душу да еще родная мать за упокой поминала! Это великий грех, колдовству подобно» (IX; 58). Данный диалог, который составители академического собрания сочинений сопроводили реальным комментарием, недавно был прокомментирован с историко-конфессиональной точки зрения182. Поминовение за упокой человека при его жизни было в средневековой русской духовной практике на первых порах нежелательным, а потом предано полному запрету. Тем не менее оно было достаточно распространено: свидетельством тому – почти однотипный комментируемому рассказ синодика о юноше, который был с Кипра уведен в плен в Персиду. Родители юноши стали служить по нём панихиды; впрочем, вскоре юноша вернулся целым и невредимым183. С точки зрения Зосимы, намерение Прохоровны – это рудиментарное язычество, сохранившееся в народе, а в эпоху потрясений готовое расцвести вновь. В этом Т.В. Бузиной справедливо видится смысл протеста Зосимы против идеи «старенькой старушонки» и ее покровительницы, богатой купчихи.
Продолжение дискуссии о пропавшем в Сибири Васеньке мы читаем в самом начале четвертой книги (глава I «Отец Ферапонт»). Встреча Зосимы с верующими бабами была предсмертной. На другой день он почувствовал себя плохо и обратился с последними словами к братии. В этот момент Алеша Карамазов был вызван из кельи Зосимы Ракитиным, который привез ему письмо от г-жи Хохлаковой. В своем послании дама известила Алексея, что
“…пророчество совершилось даже буквально, и даже более того”. Едва лишь старушка вернулась домой, как ей тотчас же передали уже ожидавшее ее письмо из Сибири. Но этого еще мало: в письме этом, писанном с дороги, из Екатеринбурга, Вася уведомлял свою мать, что едет сам в Россию, возвращается с одним чиновником, и что недели чрез три по получении письма сего “он надеется обнять свою мать” (IX; 184-185).
Достоевский точно приурочивает момент «оживления» Васеньки к границе Сибири, уральскому городу Екатеринбургу184. Важно, что сибирский текст в его ключевой роли «умерщвления» / «оживления» героя снова звучит из уст г-жи Хохлаковой (ее спешка с письмом продиктована стремлением сообщить братии новое чудо, совершенное умирающим старцем). Не менее важно, что он инкорпорируется в главу, имеющую принципиальное значение, т.к. именно здесь Зосима первый раз отправляет Алешу «в мир», а о. Паисий дает ему напутственное слово, в котором идейный конфликт всего романа («мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала <…> все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего» [IX; 191]).
Таким образом, всякий раз сибирский текст «Братьев Карамазовых» оказывается индикатором каких-то роковых событий: рассказ о смерти ребенка по имени Алексей (восходящий непосредственно к трагическому опыту самого Ф.М. Достоевского) предваряет историю исчезновения Васеньки на пути в Иркутск, письмо г-жи Хохлаковой, посвященное внезапному екатеринбургскому «оживлению» этого же Васеньки, интерполирует сцену прощания Зосимы с миром. Причем «фоном» внезапно постигшего Зосиму физического недуга служит внезапное появление в монастыре монаха «“от святого Сильвестра”, из одной малой обители Обдорской на дальнем Севере» (IX; 185), а точнее сказать – опять-таки в Сибири185.
Кроме того, представляется, что у стержневой в этом блоке мотивов истории сына Прохоровны есть слабое отражение в книге десятой («Мальчики»), т.е. уже ближе к концу произведения. Здесь в главе «Детвора» мимоходом рассказывается о том, что Коля Красоткин должен был присмотреть за малолетними детьми докторши, соседки своей матери Анны Федоровны. Эта соседка осталась без мужа, ибо
«…сам же доктор вот уже с год заехал куда-то сперва в Оренбург, а потом в Ташкент, и уже с полгода как от него не было ни слуху ни духу, так что если бы не дружба с госпожою Красоткиной, несколько смягчавшая горе оставленной докторши, то она решительно истекла от этого горя слезами» (X; 11).
Появление Коли Красоткина в доме докторши объяснено тем, что более некому было присмотреть за ее детьми, т.к. в это самое время докторша с помощью Анны Федоровны пристраивала к повивальной бабке свою единственную служанку Катерину, объявившую, что «намерена родить к утру ребеночка» (X; 11).
Зачем Достоевскому понадобилось создавать дублетный мини-сюжет по отношению к истории Васеньки, сказать сложно. Р. Бэлнеп охарактеризовал его как «причудливый пример» и «изолированное происшествие»186. Не берясь оспаривать оценку американского исследователя, заметим только, что «изолированным» это «происшествие» никак не является: подобно рифме, оно соотнесено с рассказом Прохоровны, представляя собой пусть редуцированную, но, без сомнения, родственную версию последнего. Вместо Сибири здесь, правда, упомянуты азиатские реалии, но общая структура эпизода сохранена: «внесценический» герой романа отправляется на восток, где пропадает, в то время как ближайший его родственник (тогда – мать; теперь – жена) пребывает в неутешном горе. По соседству же расположен рассказ о ребенке (тогда – о смерти малолетнего Алеши; теперь – о рождении безымянного пока младенца Катерины). Похожи и детали: Васенька «вот уж год писать перестал»; доктор – «вот уже с год заехал куда-то сперва в Оренбург, а потом в Ташкент». Рождение / смерть ребенка и пересечение той черты, за которой перед русским человеком XIX в. возникали реалии какого-то другого
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.