Чарльз Л. Харнесс
Перевод с английского Белоголова А.Б.
В течение десяти лет я был очень занят, просто, будучи патентным поверенным, и ничего не писал. Но сейчас Шана отправлялась в колледж, и я задумывался о новых расходах. Настало время вернуться на арену. Как говорят эксперты, пишите о том, что вы знаете. Поэтому я написал эту маленькую новеллу о жизни в патентном ведомстве в химической лаборатории. Плюс призраки... плюс демон... и вещи, которые обычным образом сделали так, что Джон Кэмпбелл побагровел. Но он все равно всё это принял.
Место действия реально. Лаборатория находится прямо по дороге от того места, где я живу. Маленький лесной участок, ручей и каменный стол, который медленно тонет в ручье - моя собственность. Кусты сирени (ныне погибшие) были подлинными Шарль Жоли. (Жена Нелли называла их «Веселыми Чолли».) Как она и Шана отреагировали на эту историю? Они, в конце концов, простили меня. Я так думаю.
* * *
«Мир имеет различных хозяев на восходе солнца... Даже ваш собственный сад не принадлежит вам».
Энн Линдберг
* * *
Патрик Конрад протянул руку и выключил будильник. Мечта о мягкой плоти и темных волосах растворилась в шесть часов утра пятницы. Патрик некоторое время полежал, удаляя Лили из своих мыслей, концентрируя свой еще темный разум в темной комнате с онемевшим телом.
Движение означало бодрствование, и это было невероятно, поскольку бодрствование должно привести к знанию, и затем проблемные шипы начали бы выполнять свою язвенную работу в его мозгу. Они начали бы, один за другим, пока не создали бы единый, отвратительный шум. Ни один из них, казалось, никогда не мог быть разрешен, и избавление от одного, не обязательно подразумевало, что он разрешил его. Чаще, избавление от него просто означало, что он нашел своего рода паралич нейтрализации, или, что он еще раз увеличил свой порог болевой чувствительности.
Патрик грузно поднялся, нашел свой халат и тапочки, и проковылял в ванную, где включил свет и оглядел свое лицо с явным отвращением. Оно было тяжелым, мясистым лицом, и рыжие волосы и усы были наперекосяк. Он был не совсем худым человеком, но и не очень жирным. Его щеки и живот демонстрировали результаты бесчисленного пива в дружелюбной компании. Он считал это пиво, эти веселые часы, проходящие один за другим, возвращаясь в зеркальный момент удивления и благодарности. Он обдумывал, какой была бы его жизнь без них, и, поняв это, тревожно нахмурил лоб. Он зажмурился, сполоснул глаза и потянулся за полотенцем.
— Патрик, — пробормотал он сам себе в зеркале, это - пятница. Начался новый день, и, тем не менее, а вы еще вне Компании.
Патрик не знал точно, что он имел в виду под таким распорядком, который он установил несколько лет назад, когда он оказался самым новым химическим патентным поверенным в Хоуп Кемикалс. Сначала он был химиком, но не очень хорошим, а затем, после того, как он и Лили поженились, он поступил на вечерний юридический факультет. После того, как он получил свой сертификат бакалавра права, он обнаружил с большей степенью фатализма, чем тревоги, что он также был не очень хорошим юристом. Однако не все было потеряно. Он был принят в патентный отдел Хоуп. И не еле-еле принят; он был принят в качестве превосходного химического патентного поверенного. Он нашел это невероятным, но не стал возражать против этого. И, наконец, он умышленно маскировал свои воображаемые недостатки; когда он был в компании химиков, он говорил как юрист, а когда с юристами, он был химиком. И когда он был с химическими патентными юристами, он не противился быть просто химиком - юристом «пятьдесят на пятьдесят». У них тоже были его проблемы. Это было похоже на групповую терапию. Патентные юристы оказывали глубокое сочувствие друг другу.
С самого начала он погрузился в свою работу со вкусом. А теперь, когда Лили с ребенком ушли, его работа была не просто опиумом; это была страшная необходимость.
Он взял на кухне кипящий чайник. На востоке проявилось розовое свечение. Он выглянул в кухонное окно и почти улыбнулся. Это будет прекрасное утро. Он быстро сделал кофе, положив четыре ложки кофейного порошка в свою кружку, сделал первый горький, бодрящий глоток, крепче запахнул халат, вышел через кухонную дверь, и мягко пошел по садовой дорожке, тщательно держа кружку с кофе. Это, опять же, все было частью утренней установившейся практики. Сегодня, конечно, была особая причина. Теоретически дом и территория были готовы и ждали маленькую вечеринку, но это не помешало ему оглядеться вокруг, и вниз, в сторону бассейна.
* * *
Тропинка, выложенная каменными плитами, простиралась по травянистому склону, и была обсажена азалиями. Они с Лили посадили их вместе. У подножия склона был крошечный ручеек, питаемый главным образом, весной от источника на участке его соседа на расстоянии в половину мили. В этом маленьком потоке Патрик организовал серию бассейнов с помощью плитняка и раствора, которые он кое-как шлепнул в поток сбоку, но результат оказался приятной, но совершенно случайной естественностью. Эти маленькие бассейны были окантованы водяным крессом, рогозом, стрелолистом, водяным ирисом, и другими милыми вещами с названиями, которые он не мог вспомнить. Они с Лили одно лето раскошелились и купили все виды водных растений почтой. У них получились заляпанные грязью посадки, и они скорбели над тем, что следующей весной они погибнут или, что ребенок с радостью что-то мог выдернуть. А потом вдруг все начало расти как на дрожжах, и диким способом, и все это было очень красиво.
Тропинка вдоль потока вела к травянистому газону. Патрик остановился на тропинке на мгновение и прислушался. Да, там был слышен очень слабый звон, словно звон маленьких колокольчиков. Он затаил дыхание. За поворотом тропинки, и до сих пор невидимой, была скамейка. Они с Лили привыкли здесь сидеть, с видом на пруд с лилиями. Только тогда, конечно, это был не пруд с лилиями, а мелкий бассейн для ребенка. Как давно это было? Она плескалась в бассейне, и ее детское восхищение разрушало мирную тишину сада. И именно это он слышал теперь. И он мог слышать ответный смех Лили. Это происходило с ним многими прошедшими утрами. Для него это не было колдовством; это было слабой, очень далекой, но реальной вещью.
Он снова пошел и повернул по тропинке. Но как только бассейн и скамья появились в поле зрения, звуки резко прекратились. Он пытался разобраться с этим явлением логически. Это приводило его к различным альтернативным заключениям, ни одному из которых он полностью не верил: (а) он был подвержен галлюцинациям; (б) Лили и ребенок были действительно там.
Патрик вздохнул и огляделся. Здесь, всего в двух шагах друг от друга, были бассейн с лилиями, скамейки, открытый мангал, и беседка. Беседка была простой конструкции, с каркасом из деревянных брусков сечением два на четыре дюйма, окантованная кустами сирени, которые никогда не цвели, и в которой помещался его «рабочий стол». Это был каменный ступенчатый стол с ящиком, в котором содержались письменные принадлежности и несколько исписанных страниц. Он заглянул в беседку. Откуда-то, с полога кустов жимолости было слышно порхание крыльев. Воробьи.
«Комната», казалось, сконцентрировала аромат скошенной вчера травы. Патрик взглянул на каменный стол, и позволил себе привычный утренний вопрос: — «Будет ли у него несколько минут для работы над статьей»? Это сопровождалось быстрой сопутствующей мыслью: было глупостью даже подумать об этом. За три года он даже не закончил первую главу. А в суде таможенных и патентных апелляций уже оточены далеко идущие изменения в закон о более важной печатной публикации. Возможно, он должен выбрать другой предмет. Статью, которую он мог бы сделать быстро, быстро сдать в печать до того, как суд мог официально объявить решение о внесении поправок. Так или иначе, должен быть способ сдвинуть эту вещь с мертвой точки. Первоклассный профессионал в любой области должен публиковаться. Не то, чтобы он был действительно настолько хорош. Однако как сказал Френсис Бэкон, человек был в долгу перед своей профессией.
Он открыл ящик стола и вытащил пачку бумаг. Но он знал, что не собирался работать над ними этим утром. Легкий ветерок трепетал листами. Его глаз бросил взгляд на пресс-папье и наткнулся на бутылку - свечу; огарок свечи, всунутый в горлышко винной бутылки, используемой, когда он сидел здесь вечером и не хотел включать прожектор. Он поставил бутылку на бумаги и хмуро воспринял первую неадекватность этого дня. Бесполезно пытаться удерживаться от других. Линия формируется правильно. Волшебство утра пропало; так тому и быть. Пусть приходят. Он прикончил свой кофе. В своем собственном саду он достоин всех этих неприятностей. Он чувствовал себя подготовленным и бронированным.
И они (мысли о неприятностях) пришли.
Первое. Его отдел был близок к тому, чтобы потерять секретаря Салливана - мисс Уиллоу. Он не сказал об этом Салливану. Но, возможно, Салливан уже сам знает. Возможно, даже мисс Уиллоу тоже знает. Эти вещи всегда, казалось, становились известными. Он не возражал против межведомственных продвижений по службе для девушек. Он сам использовал его при случае. Но ему не нравился способ, которым Харви Джейн использовал кадровую политику компании для давления на него. И прямо сейчас было плохое время для потери секретаря, чтобы все эти дела с Неол стали известными. Как армия путешествует на своем животе, таким же образом его патентный отдел путешествовал на своих пишущих машинках. Или, более точно, на летающих пальцах его стенографисток по клавишам этих пишущих машинок, «таким образом, чтобы произвести», как говорится в патентах, ежедневную лавину спецификаций, поправок, апелляций, контрактов и заключений. Он видел здесь некоторый аспект. Возможно, он мог возвратить все это дело назад на Харви Джейн, как бумеранг. Все же нужно быть осторожным. Джейн был вице-президентом.
Второе, хуже первого. Джейн хотел получить юридическое согласование на публикацию «Технического руководства Неол», и он хотел получить его сегодня. Оно должно быть завизировано по юридической форме, откорректировано, и направлено в печать сегодня вечером, потому что утром в понедельник двадцать пять свежих и сияющих копий, красиво пахнущих типографской краской, должны быть на большом столе в кабинете директоров. В понедельник совет директоров собирался голосовать на тему - будет ли компания строить производственное предприятие Неол за шесть миллионов долларов.
Третье, и еще хуже. Джон Фаст, менеджер по опытной установке Неол, хотел, чтобы патентный отдел составил совершенно особый контракт. Вознаграждение, сердце стороны в первой части контракта, взамен, среди прочего, гарантировало успех с Неол. Это было невозможно, и в нем было что-то еще неприятное и нездоровое, и все же у Патрика на руках был контракт, написанный Салливаном, его экспертом по контрактам, и фактически первый черновик должен быть готов этим утром. Он не собирался отсылать Фаста к психиатру компании. По крайней мере, пока. Возможно, через две или три недели, после того, как Фаст, помогая Салливану, добавил бы в папку патентного бюро те новые обстоятельства с Неол, и он мог бы небрежно упомянуть эту ситуацию психиатру. Почему это всегда происходит таким образом? Никто не мог просто спокойно стать невменяемым, не вовлекая его. Всегда и постоянно такие люди, как Джон Фаст искали его, вовлекли и возлагали свое безумие на него, как соответствующую мантию.
Четвертое, и абсолютно и невыносимо худшее. Патентная структура для всего процесса Неол находилась под угрозой срыва. Основной патент, купленный компанией от «внешнего» изобретателя за два года до этого, как теперь стало известно Патрику, и нескольким из старших юристов в его отделе, был фальшивым, абсолютным обманом. Патент - ужасный розыгрыш, как обнаружилось, был создан человеком в его собственном отделе. Это было вещью, которая поставила его в тупик. Он не мог придумать никакого способа, чтобы справиться с ней. Шутник - Пол Бликер, был сыном Энди Бликера, его старого босса и хорошего друга. (У кого-либо еще были какие-либо настоящие друзья в этом сумасшедшем месте?) И вот почему он должен был найти ответ. Это убило бы Энди, если бы стало известно. Конечно, он и оба Бликера должны были бы, вероятно, уйти в отставку. После этого начнутся медленные, сокрушительные слушания комитета по лишению звания адвоката.
Да, проблемы.
Это было то, почему он не мог писать, почему он не мог даже начать? Он мигнул, покачал головой. Только тогда он понял, что всё еще смотрит невидящим взором на рукописные заметки перед собой. Он медленно просмотрел наброски. Как давно он начал статью? Месяцы? Почти три года назад, на самом деле. Он хотел сделать что-то комплексное, чтобы достигнуть некоторой малой степени славы. Это и было истинной причиной, по которой юристы писали. И было ли это? В скором времени ему придется пересмотреть эту вещь, обнажить его истинные мотивы. Было едва возможно, что это будет что-то довольно неприятное. Он бросил последний угрюмый взгляд на титульный лист: «Тезисы колледжа в качестве предшествующего уровня в приоритетах химических патентов», и засунул бумаги обратно в конверт. Он просто не знал, как направить эту штуку на нужный путь. Принципиально, он должно быть, был просто ленив. Но время пропадало впустую. Он посмотрел на свои наручные часы, отложил бумаги, закрыл ящик и снова вышел к водоему с лилиями.
Он был в таком же влажном блеске солнечного света, что он вспомнил свою маленькую дочку, плещущуюся в голом ликовании в теплый летний день столько месяцев назад. Лили стояла там же и вызывала ребенка из бассейна, чтобы одеться для той фатальной поездки в торговый центр днем в субботу. И его дочь выбралась из бассейна и, проигнорировав крошечный халат из махровой ткани, бросилась, насквозь промокшей, в руки отца. По крайней мере, она обсушилась, когда он прижал ее корчащуюся влажность к своей рубашке, похлопывая ее танцующую нижнюю часть тела ладонью своей руки. Он снова медленно сел. Должно быть, случилось так, что солнечный луч отразился в бассейне. Это не предвещало ничего хорошего. Он начал дрожать и хотел закричать. Он наклонился и закрыл лицо руками и какое-то время с шумом передохнул. Наконец, он снова встал, вытер серое лицо рукавом халата и направился по садовой дорожке к дому. Он должен быть на пути в офис. Как только он доберется до офиса, он будет в порядке.
* * *
«Мир я сравнил бы с шахматной доской: То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой».
Омар Хайям
* * *
У Патрика иногда было впечатление, что он был просто пешкой на шахматной доске Алека Корда. Корд всегда смотрел на семь шагов вперед, и имел дюжину дополнительных вариантов. Патрик вздохнул. Он давно подозревал, что все они были более умными, чем он. И, конечно, каждый выполнял его работу лучше, чем ее мог сделать Патрик. На самом деле он мог научить чему-либо только стажеров, и даже здесь он должен был бороться для нахождения времени. Ничего в этом не было целесообразного. Чем выше вы поднимаетесь в компании, тем меньше вы знаете о чем-либо, и тем больше вы должны полагаться на факты и оценки, разработанные людьми, находящимися под вами. Они могли сделать лучший патентный поиск, чем он; они могли написать лучшую патентную спецификацию и сделать это быстрее; они могли подготовить лучшее и более всесторонние заключение о нарушении законодательства. В мрачный момент он задался вопросом, так ли обстоят дела во всей компании, и если так, то почему компания, тем не менее, вошла в большую десятку американской химической промышленности? Но он никогда не понимал этого.
Он посмотрел на своего заместителя: — Я понимаю, что это была решающая игра в последнем раунде. Если вы побеждаете Гадсена, вы выиграли турнир, и если он побеждает вас, то победил он.
— Не понял, как вы следите за спортивной страницей, Кон, — сказал Алек Корд.
— Гадсен играл белыми, и начал с испанской партии. Вы защищались со встречным гамбитом Маршалла. В газете привели счет. Кто-то сказал, что игра, ход за ходом, была идентичной игре между Маршаллом и Капабланкой в 1918 году, когда Маршалл впервые применил свой гамбит на Капабланке.