Посвящаю моему нежно любимому другу Наташе Мордвичевой…
«Я это всего лишь твоё ты, а ты это всего лишь твой я…»
из стихотворения «К Наташеньке»
В.Камедин.
Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно
Автор призывает всех быть терпимей к мнению других людей. Уважать то, во что верит другой человек. Не навязывать своё мнение, а ценить мировоззрение другого человека. Автор не агитирует и не пропагандирует насилие, политическую, религиозную или сексуальную ориентацию. Не разделает ни одну точку зрения героев романа, являясь просто летописцем. Он желает, чтобы люди были счастливы и принимали другого таким, какой он есть.
Книг бесчисленное количество.
Невозможно прочитать все, даже обо всех узнать невозможно.
И кто знает, может быть, уже кто-нибудь написал книгу о тебе, о твоей жизни.
И ты живёшь по сюжету этой книги.
Михаил Аксёнов.
Добрая мысль, доброе слово, доброе дело.
Спента Заратуштра.
1
Морскогорск был опалён полуденным белым солнцем. Жара была такой, что сельчане не казали носа из домом. Даже центральные улицы, Советская, Пионерская… были пустыми, точно в поселке никто не жил. Ни ветерка, только марево от крыш и дороги. И всё же… улица вдруг ожила. По Советской шагал странный тип, в кирзовых сапогах, галифе, гимнастёрке и будёновке. На боку сабля. Должно быть, это был актёр, ибо кто мог в XXI веке носить форму Красной Армии времён гражданской войны…
Актёр… а может быть, и просто чудак был рыжеволосым. У него была реденькая, неопрятная борода тоже огненного цвета. Он шел быстро, не озираясь по сторонам. И не замечал, что за ним следят…
Мальчик и девочка шли по пятам. Было видно, как им нелегко поспешать за эдаким верзилой, но они старались не отставать. Мальчик иногда спотыкался, падал, и девочка на него ворчала… Отсюда не слышно, что именно говорила в эти минуты она… Если вам любопытно и вы заметили, что мальчик и девочка похожи чем-то друг на друга, скажу, они брат с сестрой. Более того, они близнецы. Зовут их Витя и Вика. Они приехали позавчера к тёте Инги. А тот высокий красноармеец – местный дурачок по прозвищу Додик. Он всегда так быстро ходит. А куда и зачем… вот это ребята и хотят узнать. Очень уж много о нем загадочных слухов. И родился он от любви брата и сестры, и что говорит на древнем каком-то языке, и отыскал в горах секретную старую базу то ли военную, то ли инопланетную…
…на краю поселка Витя и Вика стали отставать. Уж очень шустрый этот Додик. А на пустыре, за пределами Морскогорска и вовсе потеряли его из виду. Уставшие от погони, они сели на большой валун.. Давайте подкрадёмся к ним поближе, чтобы расслышать о чём они разговаривают.
– А я видела, как папа это делает, – сказала Вика, которая сидела на валуне.
– Внатуре? – спросил Витя, который сидел рядом; он тревожно ждал рассказа о том, как их отец онанировал, и сам сквозь шорты мял свой жесткий писюн, – Колись!
– Папа сплюнул на ладонь и смазал слюной свой член, – фантазировала девочка на валуне. – У него член такой… (растягивала она слова)… большой… пребольшой....
– А ты бы хотела у папы пососать?
– Очень!.. А ты бы хотел маму?…
– Ох, – печально выдохнула Вика, которая была со мной, – если бы мы знали тогда, что будет… Додик, а я могу сейчас им всё рассказать? Подойти и рассказать?
– Можешь, но зачем? – ответил я. – Они всё будут знать, и от этого им будет тяжелее. Неизвестность будущего ни только держит человека в тревоге, но и самый великий дар ему от жизни, и дар этот зовётся надеждой.
– Я хочу приколоться над нами, Додик, – сказал Витя, который был с нами. – Обернусь-ка я мамой и приду к ним, как будто я неожиданно приехала…
– Будет весело, – сказала Вика, – а еще можно обратится в большую чудовищную собаку и хорошенько их попугать. Как думаешь, Додик?
– Я думаю вот о чем, вы столько себя пугали… а потом обвиняли в этих проказах меня, что даже обидно, – улыбнулся я.
– Не обижайся, Додик, – засмеялся Витя. – Ты сам виноват, нечего было учить путешествовать во времени.
– Каждый уважающий себя Бог должен уметь делать это, – засмеялся и я.
– Что значит каждый? – деланно обиделся Витя, – мы с Викой единственный Бог во вселенной!
– В этой вселенной, – парировал я.
– Папа! Мама! – услышали мы и обернулись. К нам бежал Додик-младший. Ему сейчас пять лет. Но он очень похож на меня, впрочем, это я и есть. Вика родила меня от Вити, и я расту… Такой же рыженький. – Папа, мама, я вас везде ищу. Пойдёмте, я вам должен показать, чему я научился…
– Витя, ты иди с сыном. Мне нужно поговорить с Додиком-старшим.
Витя кивнул и они с младшим пошли к горам.
2
…мне до сих пор не хватает папы и мамы, – говорила мне Вика, когда мы шли вдоль горного ручья. Вода журчала и сверкала, отражая солнце. От ручья было прохладно. – Они погибли тогда в войне с Украиной. А вот мы перемещаемся в прошлое, и вроде они живы. Мне иногда хочется подойти и обнять… Иногда я думаю, лучше бы мы это не умели. Это порой больно… Знаешь, Додик, это как с книгами. Читаешь и думаешь, те герои живые. А когда заканчиваешь читать, понимаешь, их в реальности нет, они – выдумка, и от этого становится очень грустно.
– А ты уверена, что люди в книгах всего лишь выдумка? – улыбнулся я и поправил будёновку.
– А разве нет? – заинтриговано посмотрела Вика на меня.
Я засунул руку в штаны и стал чесать яйца; по настоянию Вики я перешел с кальсон на трусы, и никак теперь не мог привыкнуть, постоянно всё зудело…
– Когда читаешь книгу, ты чувствуешь, что герои живут обычной жизнью. И этого достаточно, чтобы знать, что все о ком мы узнаем, реальны. Наши чувства – это всё, весь инструментарий, каким мы можем определять реальность. Кроме чувств, у нас ничего нет. Ведь согласись, нет разницы между тем, как выглянуть в окно и увидеть прохожего, и тем, чтобы о нём прочитать. Только глупые люди могут думать, что герои книг нереальные.
– Значит, они – реальные? – задумалась Вика и улыбнулась, потому что я начал нюхать свои пальцы, которыми до этого чесал яйца. – Но ведь жизнь это нечто изменчивое, непредсказуемое. А они там живут по строгому сюжету, от начала до конца. Какой сюжет вложил писатель, так и живут каждый раз, когда кто-то читает книгу…
– От писателя мало что зависит, – ответил я, чувствуя зуд и… знаете, давно проблема у меня, чешется не сам анус, а выше, у копчика. Я начал скрести, от чего еще веселил спутницу. – От писателя мало что зависит, сюжет своим вниманием создает читатель. Каждый читатель видит в жизни героя что-то своё. И от читателя к читателю сюжет меняется. Это у любой книги. Но… в чем ты права, так в том, что это трагедия всех людей, живущий в книгах – их карма. Её им не изменить! Они живут, они мечтают о счастье, строят планы… И если ты читаешь книгу второй раз, ты знаешь, что этому суждено не сбыться порой. Но они этого не знают, они заложники сюжета…
– Додик, я вот задумалась… а может быть, прошлое это тоже как книга?
– Прошлое не проходит… Ты создал мир так, что не существует такого времени как сейчас. Существует только прошлое и будущее. Кто-то умеет книгу жизни пролистать назад, а кто-то вперед…
– Ты так сказал, книга жизни… Додик, ты совсем не меняешься, сначала в попе ковырял, теперь в носу! – засмеялась Вика. И я тоже захихикал. – Может, все мы живём в книге, и сюжет давно написан?
– Об этом может знать только Ты, Господи! – улыбнулся я и стал ногтем ковырять между зубом, извлекая кусочек мяса от утреннего плова. Мой палец постепенно побывал почти во всех моих отверстиях. Вика смеялась, от её грусти не было следа. – Прошлое не прошло, – потом сказал я, – оно существует, как прочитанные страницы. Ведь никто не вырывает страницы, которые прочитал…
3
В городе Калуга жил-был один парень, – начал я рассказывать Вики, – в 2016 году ему исполнилось двадцать пять лет. Он был необычный, родился уродом… Ну, как уродом? У него был изъян один, но чудовищный. Он родился… без пениса. Ученые это зовут экстрофией мочевого пузыря, и это заболевание очень редкое. Встречается у одного человека на двадцать миллионов. Вот такой уникальный парнишка. Звали его Антон. Жил он с мамой. Отец ушел, когда узнал, что у него такой сын. Работал грузчиком и кочегаром. Силой обладал немыслимой. Видимо, из-за того, что нет хуя. Но жил одиноко, всех сторонился, ни с кем никогда не разговаривал. Ни компьютера, ни интернета, ни каких-то там соцсетей ему не нужно было. Его страстью были книги!
– Он, наверное, очень страдал, – сказала Вика. – Ведь он видел, как у других есть друзья, девушки, любовь…
– Ты права, он очень страдал. Больше, чем кто-либо! И книги были как обезболивающие. А еще он очень хотел прийти к Богу. Он изучил все религии. Христианство, ислам, буддизм… Но ничего ему не подходило. Они своим негативом лишь отталкивали этого чистого человека. С момента, с которого я начну рассказ, он увлекся зороастризмом, полагая, что вот религия, которая захватит его и избавит от страданий. Но пока он на первой странице…
***
Один Антон
купил гандон.
Надеть хотел,
но не сумел.
Вертел, кряхтел,
потел, пердел,
найти хотел.
Зачем, Антон,
тебе гандон?
Купи-ка мел
и нарисуй
себе ты хуй.
…классный я про тебя стих написал? А? Ну, скажи, что классный? – доставал Антона Санчо Панса, его сменщик по котельной, подкравшийся сзади одним февральским днём, чем снова напугал Антона.
Санчо Панса была одновременно и кличкой этого низенького толстого человечка, и литературный псевдоним. Он считал себя поэтом, и даже выпустил три сборника стихов по одной тысячи экземпляров здесь, в Калуге. В третьем сборники были ворованные стихи. Санчо выкрал у Антона тетрадку со стихами и выдал за свои. Антон об этом узнал, но ничего не сказал; он вообще не хотел, чтобы кто-то знал, что он пишет стихи… И сейчас Антону было очень неприятно, что "этот великий местный поэт" вновь издевается над его уродством. Но снова ничего не сказал…
– Ну, скажи, мой безписюнный друг, что классно, – не отставал Санчо, тиская Антона и щекоча.
– Классный, – буркнул Антон, чтобы тот отстал.
– А то! – довольный как кот, слопавший миску сметаны, отошел Санчо. – Я классный поэт!… Ну, чё… тут всё норма за смену? – озираясь, спросил Санчо (глупый вопрос, но он его всегда задавал).
– Норма, – сказал Антон, и встал из-за стола, на котором были книги.
– Чё читаешь? – подошел к столу Санчо. – Лев Николаевич Толстой… Ха! Как ты можешь пичкать мозг таким говном? Сейчас модно читать "Калки"!
– Калки? – заинтересованно взглянул на него Антон.
– Ты чё? Даже не слыхал о Калки? И о писателе Михаиле Аксёнове? (Антон покачал головой). Ну, ты даёшь, паря! Это же сейчас самый крутой роман! Говорят, тираж скоро приблизится к количеству Библии!
– А где можно купить?
– Да, на каждом углу… А хошь, я тебе свой притараню? Правда, там на кое-каких страничках капельки мои. Ну, понимаешь? – Санчо хихикал. – Не удержался. Ну, тебе этого безписюнному не понять! – снова уколом Панса. – Кстати, я вчера таких двух телочек трахал. У-ух! Любительниц поэзии и пососать, – он причмокивал, говоря это, и теребил гульфик. – Ты только представь, обе… одна яйца лижет, другая член… оттягивает залупу и, как нектаринку…
Антону всегда было неприятно об этом слушать. Даже пусть Санчо привирал. Антон думал о сексе… с безнадежной тоской. Женщина для него была богиней – то есть эфемерным, недоступным образом. И всегда было мучительно сравнивать своё ничтожество с кобелиным азартом других мужчин. И сейчас он старался не слышать, он думал о новой книге…
4
Я видел паутину на стене.
Ужели пауки в мой дом пробрались?
И страшно до икоты мне,
и паника от этих тварей…
И не сомкнуть изъеденных мне глаз
усталостью в ослепшей темноте -
всё кажется, вот… вот сейчас
перебирают лапками по мне.
Одеяло я натягиваю до ноздрей,
почти что не дышу, а сердце громыхает.
Перебирают лапками по мне,
по мне те твари лапками перебирают…
Я подошел к стене. Заплакал. Лишь игра теней!
Нет паутины на стене узорной…
…и даже пауки и даже твари те
сторонятся жилплощади моей убогой.
Этот стих Антон написал после того, как вышвырнул через балконную дверь книгу. На ней было написано "Калки. История одного воплощения". Она разозлила его до бешенства! Впервые книга вызвала в нем такой сильный всплеск эмоций. Он сторонился книг с эротическими сценами, но более-менее мог справится с сексуальным желанием. Но здесь… уже после несколько глав, его яички увеличились, начали пульсировать, активно вырабатывая сперму. Бедра свело спазм… Он знал со слов медиков, что сперма будет искать выход, и без разрядке пойдет либо в мочевой пузырь, либо в почки… Ни первое, ни второе не есть хорошо, и может вызывать воспаление… Но это полбеды – беда в том, что он всем существом хотел секса, и ему было невыносимо больно…
…книга упала в снег, провалилась в снег. Антон хлопнул дверью. Одновременно хотелось и плакать и бить кулаками – не имеет значение кого или что, хотя бы в стену. Но он не плакал, этот огромный и сильный человек никогда не плакал, хоть и писал в стихах часто, что рыдает… Но он не стал бить стену, он сел и написал стихи. И его отпустило… Потом он разделся, одел пижаму и лег спать…
…Антон проснулся в пять утра совершенно разбитым. У него была сегодня смена. Санчо Панса должен сдать рабочее место в шесть. Сон был странный, подумал он… хотя он его и не помнил, но помнил, что странный. Снимая пижаму, заметил, что яички больше, чем обычно… Ах, да! Ему приснилась девушка необычной красоты. Припомнилось даже имя. Виктория… Она шла рядом с ним. Во сне он был не Антон, его звали Заратуштра. Я люблю тебя, говорила ему Виктория… Всё больше не хочу вспоминать, опять разозлился на себя Антон. Затем мимоходом посмотрел на стол и вздрогнул… Книга "Калки. История одного воплощения" лежала на столе.
Как?! Он же вышвырнул её… Схватил опять. Снова открыл балкон, и снова отправил прямиком в снег. Я, наверное, не выбрасывал вчера, только подумал… выкинул во сне, – нашел он объяснение. Умылся. Оделся. Маму не стал будить. Пошел на работу…
5
…всё есть вода. И вода есть всё… В вашем языке сохранилось древнее слово "существую". Правильнее "су-шествую". Именно со звуком "ша". Продвигаюсь. Су на древних языках означало вода. И слово су-шествую означало движение воды. Всё в мире есть шествие воды. И в вашем языке вода также именовалось су, как сейчас это слово сохранили тюркские языки. Вы говорили раньше ни писяю, а ссу. Что означало, показать, что в тебе есть вода. Вода это жизнь. Я ссу означает я с су. То есть я с водой, я с жизнью, я с су шествую…
Какой странный сон, подумал Антон. Он задремал за столом с кружкой чая. Санчо Панса скоро должен был прийти, а Антон сдать смену. Давление в котлах было в норме. Он еще подбросил угля, и пошел пить чай. И уснул.... Интересный сон. В нем он был уже не Антон, а Майдйойманха, любимейший ученик самого Спенты Заратуштры. Они шли и долго разговаривали. Учитель ему рассказывал, что каждое слово в древности людям дал Ахура Мазда, и каждое слово священно было, но потом люди стали видоизменять слова, или давать оценку. Такие слова как пизда, хуй, ебаться стали страшными… Антон задумался. Он никогда в жизни не матерился. Он боялся мата. И даже когда просто слышал, то вздрагивал…
– Евнухам, привет! – услышал вдруг Антон позади голос Санчо Панса. – Ну, чё… тут всё норма за смену?