- Я слышал, что король Ричард был страшным человеком, - сказал Жан. - Сарацины боялись его настолько, что одно его имя повергало их в бегство. Он не щадил ни своих, ни чужих, и заслужил имя Львиное Сердце за свою безмерную жестокость. Трудно поверить, что он...
- Я помню его другим. - Голос Бодуэна звучал печально. - Его странные намеки, его близость взволновали меня. На следующий день я специально искал встречи с Ричардом, но он, казалось, перестал обращать на меня внимание. Вечером я долго не мог уснуть. Мне казалось, что дверь вот-вот откроется, и войдет Ричард в сопровождении своего юного пажа, чтобы продолжить начатый накануне разговор. Но все было тихо, и я заснул далеко за полночь. Наутро мой отец со своими людьми отправился на охоту; собственно, охота затевалась ради короля Ричарда, и разумеется, он возглавлял отряд. Я тоже был с ними. Несколько раз я специально подъезжал поближе к королю, чтобы присоединиться к его разговору с отцом, но он словно не замечал меня. Я просто перестал для него существовать! Ожье держался возле него, молчаливый и задумчивый; время от времени король склонялся в седле и обнимал мальчика за талию или ерошил его кудри, но тот по-прежнему молчал, опустив голову. В тот день мы поохотились неплохо, загнав крупного вепря, и Ричард, подскакав ближе, с силой пронзил его копьем. Спрыгнув с коня, он легко выдернул копье из туши, еще содрогающейся в последней агонии, и, обернувшись, вдруг посмотрел прямо на меня. "Славный зверь! - воскликнул он. - Свирепый и своенравный... но вот он у моих ног. Я всегда побеждаю и добиваюсь всего, чего хочу". Я растерялся, не зная, что сказать. Ричард улыбнулся, вытер копье о траву и кивнул охотникам, чтобы забрали добычу. Он прошел мимо, словно намеренно задев меня плечом. Вечером был пир, я сидел возле отца, и Ричард, сидевший во главе стола, не сводил с меня глаз. Он много пил. Ожье, стоявший за его спиной, с беспокойством посматривал на пирующих рыцарей. Застолье затянулось допоздна, многие из пирующих, опьяневшие или просто утомившиеся за день, уснули прямо за столом. Менестрель что-то бренчал на лютне, но похоже, и он был изрядно пьян. Я не уходил, ожидая разрешения короля. Ричард, казалось, единственный, за исключением меня, оставался трезвым, либо ему требовалось выпить гораздо больше, чтобы опьянеть. Его щеки раскраснелись, в глазах появился блеск. "Ожье, - позвал он, - подойди". Мальчик приблизился, и Ричард, притянув его к себе, поцеловал в губы и сунул руку ему в штаны. Я остолбенел, не веря собственным глазам. Между тем король продолжал свои странные игры, но его взгляд был устремлен на меня. Он улыбался дьявольской улыбкой, а его руки бесстыдно скользили по телу юного пажа. Вскочив из-за стола, я едва не опрокинул кресло, по-дурацки пялясь на Ричарда и Ожье, а потом опрометью бросился вон. Только в своей комнате я смог перевести дух. В моих ушах все еще звенел смех короля, и я не мог разобраться в захлестнувшем меня вихре мыслей и чувств. Упав на постель, я сжал голову руками. Отвращение, стыд, ужас, возбуждение, изумление и непонятный трепет терзали меня, не давая успокоиться. Сердце колотилось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Я твердо решил никогда больше близко не подходить к королю Ричарду и не заговаривать с ним. Перед сном я долго молился, умоляя Бога ниспослать мне покой и отвратить от греховных помыслов. Наконец, мне удалось заснуть; я провалился в тяжелый сон без сновидений. Проснулся я внезапно от странного чувства, что кто-то находится в моей комнате. Открыв глаза, я увидел короля. Он стоял у моей постели и разглядывал меня, а потом без приглашения сел рядом. Я хотел отодвинуться, но его пальцы перехватили мое запястье. "Бодуэн, - сказал он, - я уже говорил тебе, что всегда добиваюсь того, чего хочу?" Он склонился ко мне, и его губы коснулись моей щеки. "Уходите, - слабо попросил я. - У вас есть Ожье, и..." Ричард засмеялся. "Ожье? Ты имеешь в виду то, что видел за ужином? Уверяю тебя, все это была лишь невинная шутка. Ожье - всего лишь мальчик, а мне нужен мужчина... Юный, сильный, красивый как ангел... Мне нужен ты." Он был так близко - сильный, властный, искушенный в пороке... "Ты ведь хочешь этого, правда?" - шепотом спросил он. У меня перехватило дыхание, и почти против своей воли я подался ему навстречу. Он целовал меня так, как никто никогда до этого. Нетерпеливо и грубо он сорвал с меня рубашку, и я почувствовал острое, неодолимое желание. Его ласки воспламеняли меня, заставляя забыть обо всем на свете. "Да, да, - повторял я как в бреду. - Еще..." Я... был на пределе, когда он швырнул меня лицом вниз и вошел в меня сзади. Боль и страсть ослепили меня, и я был счастлив... Мы кончили одновременно; тогда я понял, что есть иное наслаждение, кроме обладания женщиной.
- Ты любил его? - спросил Жан, ощутив слабый укол ревности.
- Любил. И боялся. Сам не знаю, чего было больше. Но... это было между нами всего один раз. Днем он едва удостаивал меня словом, и я томился тщетной надеждой оказаться с ним наедине. Напрасно я ждал его и еще две ночи, зато на третью он явился в компании Ожье и заставил мальчика ласкать меня. Не скажу, что мне было неприятно, потому что мальчишка был весьма искусен в этой науке и хорошо знал, как доставить мужчине наслаждение. Ричард смотрел на нас какое-то время, а потом подозвал Ожье и попросил его сделать для него то же, что для меня. Когда он излился, то быстро поцеловал Ожье в губы и молча ушел, сопровождаемый мальчиком. Боже, как я страдал! Я еще надеялся, что не совсем безразличен Ричарду. Увы, он уже получил от меня все, что хотел. Как-то после полудня я шел по коридору и услышал сдавленные вскрики и стоны, доносившиеся из одной из комнат. Дверь была приоткрыта, и я заглянул внутрь. На постели у дальней стены я увидел два сплетенных тела: мужчина был сверху, его бедра ритмично двигались. Я узнал Ричарда. Женщина под ним металась, обвивая его талию ногами, ее стоны и быстрое дыхание говорили, что она близка к концу. Ричард упорно вонзался в нее, пока она вдруг не вскинулась под ним, протяжно закричав от восторга, он тоже вскрикнул, и оба забились в сладострастной судороге. Я отпрянул от двери, прислонился к стене и заплакал от бессильного отчаяния. До этого момента я и не подозревал, что Ричард вовсе не любил меня, а просто жаждал обладать еще одним красивым мальчиком. Может быть, я разочаровал его... Никогда - ни до того, ни после - я не встречал более развращенного и циничного человека. Я был для него всего лишь игрушкой...
- Ты имел несчастье полюбить короля, - задумчиво сказал Жан, - как я имел несчастье полюбить тебя. Ведь он просто не мог принадлежать тебе.
- Да, конечно... Но мне невыносимо было видеть, как он занимается с другими тем, что я считал самым сокровенным, что может происходить только между самыми близкими людьми. Он не думал об этом так, как я. Вся его жизнь была полна распутства и зла, и чувства какого-то мальчишки для него мало что значили. Когда он уехал из нашего замка, я испытал горе и одновременно облегчение...
- Ты виделся с ним после этого?
- Нет. Он был в Святой земле, стал там героем, завоевав Акру и почти получив власть над Иерусалимом. Слухи, доносившиеся в ту пору из Сирии и Египта, ужасали меня. Поговаривали, что Ричард не щадил ни врагов, ни союзников, и даже был замешан в убийстве маркиза Конрада Монферратского, возглавлявшего войско германцев... Через пять лет он вернулся, попал в плен, потом бежал и тайно пробрался в Англию. Он умер в стычке с одним из вассалов по пустячному поводу. - Бодуэн покачал головой. - Неистовый, жестокий, не ведающий преград, самовлюбленный и храбрый до безрассудства... Он оставался верным себе до самого конца.
Они помолчали. Граф застывшим взглядом смотрел на колеблющееся пламя свечи, рассеянно поглаживая пальцами грудь Жана.
- Ты был еще с кем-нибудь после Ричарда? - спросил юноша.
- Нет. У меня была Мари. Мне казалось, что я действительно люблю ее... А потом я уехал в поход, оставив ее дома... и познакомился с тобой.
- Выходит, ты больше не любишь Мари?
- Замолчи. - Бодуэн положил палец ему на губы. - Я не хочу думать об этом. Я... если бы она оказалась здесь, я не мог бы смотреть ей в глаза.
- Она не окажется здесь, - улыбнулся Жан. - Твоя совесть может быть спокойна.
Бодуэн задумчиво улыбнулся в ответ.
- Знаешь, о чем я думал сегодня, когда видел тебя во дворе?
Жан вопросительно пожал плечами.
- Я вдруг представил себе, как ты занимаешься любовью с Мари, и едва не кончил сам от собственных фантазий... Вскоре после этого пришел мастер Франсуа, чтобы снять повязки с моих ран; он спрашивал о тебе и признался, что беспокоится, потому что ты принимаешь мое положение слишком близко к сердцу. Мне известна причина, но ему ее знать не обязательно, верно? Он осмотрел мои раны и сказал, что я смогу гордиться такими шрамами...
Жан опустил глаза и только сейчас заметил не скрытые повязками заживающие раны графа, покрытые коркой запекшейся крови и окруженные лиловыми и желто-зелеными кровоподтеками. Он улыбнулся, проведя пальцами по неровной, вздувшейся кромке.
- Шрамы будут хоть куда, - кивнул он.
Наутро Жан проснулся еще до рассвета, с удивлением обнаружив себя обнаженным в объятиях Бодуэна. Тихонько выскользнув из постели, он оделся, пригладил волосы, выглянул в окно и вдохнул бодрящий, прохладный, пахнущий ночной сыростью воздух. В небе гасли последние звезды, за кромкой стены уже расплескался нежный предрассветный багрянец. "Сегодня я уеду отсюда, возможно - навсегда", - сказал себе Жан и сжал пальцами каменный подоконник. По телу пробежал озноб, причиной тому был утренний холод, а, возможно, возбуждение и страх перед неведомым... но ведь он не будет один. Теперь - нет. Он оглянулся и посмотрел на спящего графа, на твердую линию скул, высокий лоб, обрамленный каштановыми кудрями, на сильные руки, лежащие поверх покрывала. "И на что же ты надеешься? - внезапно прозвучал в его голове скептический голос. - Этот человек владеет землями и людьми, повелевает армией, он неподсуден никому, кроме короля, да что там, он почти бог... А кто ты? Простой монах, сбежавший из монастыря. Он сам предупредил тебя, рассказав, чем заканчивается такая любовь: разочарование, боль, одиночество..." Жан скрипнул зубами, прогоняя тревожные мысли, заставляя непрошеный голос замолчать. Раскрыв молитвослов, он уселся на подоконник, пытаясь сосредоточиться.
- Господь простит меня, - прошептал он одними губами. - Я последую за Бодуэном, потому что я поклялся ему в верности.
"Поклялся! - голос в его голове усмехнулся. - Что значат клятвы? Иисус не велел людям клясться, ибо это грех, и ты собираешься оправдать один грех другим!"
- Я люблю его. Мне все равно, что будет со мной там, за стенами Маргата. Я люблю его. Ради него я отрекся от ордена.
Голос не ответил, и Жан вздохнул, обозвав себя дураком.
Он еще не мог читать в предрассветных сумерках, но мертвая тишина, висевшая над крепостью, пугала его. Закрыв глаза, Жан тихонько забормотал "Pater noster", постепенно успокаиваясь. Вскоре он впал в некое подобие транса, и лишь когда лучи восходящего солнца коснулись его век, вздрогнул, возвращаясь к реальности. Ему нужно было посетить утреннюю службу до того, как они тронутся в путь. Наверняка, отец Гийом благословит рыцарей, прежде чем они покинут обитель. Разумеется, не мастер Франсуа, он этих людей не жалует, но отец Гийом не откажет им в божьем слове.
Он в последний раз посмотрел на Бодуэна, улыбнулся и вышел из комнаты, осторожно затворив за собой дверь. Спустившись по лестнице, он машинально коснулся рукой ледяного камня стены. Холод заставлял его идти быстрее. Выйдя из-под сводов лазаретного корпуса, он оглядел пустынный двор и, поколебавшись мгновение, направился в сторону конюшен. Он решил, что возьмет себе чалого жеребца, которого приметил еще пару дней назад, - спокойного и выносливого, но не слишком красивого и породистого, чтобы годиться на роль рыцарского боевого скакуна.
"Хорошо, что никто из братьев и рыцарей еще не появился, - подумал он, стараясь не спешить, но волнение подхлестывало его, и он едва не бежал. - Не хотелось бы мне отвечать на расспросы, зачем я..."
Он улыбнулся и заставил себя остановиться, переводя дыхание. Все будет хорошо. Он станет настоящим рыцарем, он будет рядом с Бодуэном, и вместе они пройдут через все напасти. Все будет...
Он обернулся как раз в тот момент, когда откуда-то сверху раздался короткий глухой щелчок спущенной тетивы. Как странно, успел подумать Жан, и в следующий миг резкий удар в грудь отбросил его назад. Казалось, весь воздух разом вытолкнули из тела. Взмахнув руками, юноша осел на землю, пытаясь понять, что произошло. Он не видел крови; первым его чувством было удивление, но потом пришла боль, и она была поистине невероятной. Не в силах закричать, Жан лежал на боку, неловко подвернув ногу. Ему стало казаться, что все звуки стали вдруг болезненно громкими, что он слышит бешеный стук собственного сердца, готового выпрыгнуть из груди. Непослушными пальцами он зашарил по груди, пока не наткнулся на толстое древко стрелы, торчащее чуть ниже правой ключицы. "Боже, - взмолился он, похолодев, - неужели это конец?" "А как ты думаешь? - беспощадно отозвался внутренний голос. - С такими ранами не выживают, малыш. Впрочем, ты и сейчас представляешь собой хорошую мишень, так что у стрелка есть неплохой шанс прикончить тебя вторым выстрелом".
- Нет... - выдохнул Жан, чувствуя, как смертельный холод, ужас и отчаяние вползают в сердце. - Нет, только не так, не сейчас... Я не могу...
Его мысли путались. Он видел себя, лежащего на утоптанной земле посреди крепостного двора, в трех шагах от конюшен, удивляясь, почему до сих пор жив. Нужно было укрыться хоть где-нибудь, иначе его и вправду добьют следующей стрелой, притом укрыться желательно в таком месте, где скоро наверняка кто-нибудь появится. Приподнявшись на одно колено, Жан прикрыл руками грудь, затем, с усилием встав, заковылял к трапезной. Шаг, еще шаг... Там, внутри, можно будет присесть на скамью и отдохнуть. Боже, как же он устал!
- Эй! - послышался оклик, и он медленно повернулся, боясь тут же снова упасть. - Мальчик!
К нему спешил пожилой монах, и Жан узнал брата Клеоса. Обрадованный, он хотел сказать, что все будет в порядке, нужно только дойти до трапезной и позвать кого-нибудь из рыцарей... но изо рта у него хлынула кровь, заливая рубашку липкой горячей струей. Побледнев, Жан упал на руки перепуганного старика.
- Помогите! - закричал брат Клеос, и его крик отдался в черепе Жана яростной болью. - Помогите мне! Братья, сюда, скорее!
Он бережно уложил юношу, поддерживая его голову. Жан благодарно улыбнулся, сжав стариковскую руку холодеющими пальцами.
- Скажите графу Бодуэну... - прошептал он окровавленными губами и умолк, закрыв глаза.
Кто-то суетился рядом, слышались голоса, сливавшиеся в неясный шум. Солнце, такое яркое, жгло веки, плескалось и плавилось под ними пульсирующим океаном боли. Грудь горела, дышать становилось все трудней.
- Не трогайте стрелу! - крикнул кто-то, и голос мастера Франсуа откликнулся совсем рядом:
- Поднимите его. Осторожнее... Его немедленно нужно отнести в лазарет.
Мир качнулся, проваливаясь в безбрежную бездну кромешной тьмы. Чьи-то руки подняли Жана; он почти не ощущал, как его уложили на плащ и бережно понесли, слегка покачивая в такт шагам. Его опустили на твердую и холодную поверхность, на мгновение вернув из зыбкого мрака подступающего небытия. А потом пришла боль, равной которой Жан не испытывал никогда прежде. Он почувствовал, что падает в небытие - в равнодушное слепое ничто, в вечное забвение - без звуков, без мыслей, без ощущений, без страданий и без любви.
Около полудня отряд рыцарей выезжал из ворот Маргата, сопровождаемый молчанием и холодными, отчужденными взглядами выстроившихся у ворот монахов и рыцарей госпитальеров. Медный колокол на колокольне оглашал окрестность унылым звоном, разносившимся над головами людей в знойном воздухе. Граф Анри д"Эно, гарцуя на великолепном сером скакуне, кивнул их командору и махнул рукой: