- Мы позаботимся о том, чтобы Маргат получил деньги и оружие в самом скором времени. Вы спасли жизнь нашего предводителя, а христианские воины такого не забывают.
Ответом ему было гробовое молчание; ни одна рука не поднялась в благословляющем жесте, ни на одном лице не отразилось и тени доброжелательности.
Анри надменно оглянулся, едва очутившись за воротами.
- Жалкое отребье. - Его тонкие губы презрительно изогнулись. - Вот уж не думал, что мы не получим от них даже благословения. Мы божьи люди, и всякий, кто не окажет нам должного уважения, достоин смерти. Надо было спалить это осиное гнездо, а, Сен-Поль?
Граф де Сен-Поль не откликнулся. Мрачно нахмурив брови, он ехал позади, и рука его в стальной перчатке покоилась на рукояти меча.
- Бодуэн! - окликнул Анри.
Его брат возглавлял отряд. Бледное отрешенное лицо графа Фландрского, словно высеченное из мрамора, было лишено всякого выражения и казалось жуткой маской погребального саркофага. Прямой и неподвижный, он безмолвно сидел в седле, стиснув в руке поводья, как призрак из старых легенд.
- Да что с тобой такое, брат? - Анри нагнал его и потряс за плечо.
Темно-синие потухшие глаза обратились на него, и взгляд их был страшен - это был взгляд мертвеца. Анри невольно отшатнулся, но через миг вновь овладел собой.
- Вижу, тебя взволновала гибель этого мальчугана. Полно, взгляни на это с другой стороны. Он всего лишь монах, и его жизнь должна была пройти в крепости в усмирении плоти и молитвах, а это разве жизнь? Что тебе до него? Верно, он выхаживал тебя, как нянька. Что говорить, мальчонку жаль, но...
- Он не умер, - проговорил Бодуэн так тихо, что Анри почти не услышал, и его рука, держащая поводья, сжалась в кулак с такой силой, что кожные ремни заскрипели.
- Ну, конечно, он был еще жив, когда мы уезжали, но уж поверь мне, с такой раной выжить невозможно. Впрочем, если бы я был убийцей, я стрелял бы точнее, прямо в сердце... Хорошо еще, что мальчик почти тотчас потерял сознание, едва только из него выдернули проклятую стрелу.
Анри ехал плечом к плечу с братом, рассуждая больше сам с собой, чем с ним, и, когда рука Бодуэна стальной хваткой вцепилась в воротник его рубашки, от неожиданности чуть не слетел с седла.
- Проклятье! Да что с тобой?!
- Ты убил его! - прошипел Бодуэн, глядя в его лицо невидящими глазами. - Чертов убийца, долго ли еще ты будешь устилать мой путь трупами невинных?
Анри дернулся, сдерживая забеспокоившегося коня, и попытался оттолкнуть брата.
- Да ты совсем спятил, я вижу. Отпусти меня! - Бодуэн разжал пальцы, и Анри поспешно подался в сторону. - На кой мне сдался этот парнишка? Не скрою, его наглость меня бесила, но он не сделал ничего такого, чтобы убивать его выстрелом в спину. Он не предавал, не крал, не наушничал... - Он задумался, потом продолжал. - На твоем месте я искал бы человека, которому была выгодна смерть этого мальчика. Может быть, паренек знал что-то такое, чего ему не следовало знать? Или мог случайно проговориться о чем-то лишнем на исповеди? У кого был повод мстить ему или заткнуть ему рот, чтобы он не проболтался?
Бодуэн замер, нахмурив брови, потом оглянулся и прошептал:
- Ренье.
- Что? - переспросил Анри, не расслышав.
- Найди немедленно Ренье де Карэ, - бледнея от ярости, сказал Бодуэн. - Если он откажется явиться ко мне по-хорошему, пусть солдаты убьют его на месте за неповиновение.
- Как пожелаешь. - Анри внимательно посмотрел на него, затем пожал плечами и поскакал вдоль растянувшейся колонны всадников. Спустя несколько минут он вернулся в сопровождении Ренье и двух солдат. Рыцарь, одетый в полный доспех, смело глядел на графа Фландрского из-под поднятого забрала увенчанного крестом шлема.
- Монсеньор, вы хотели видеть меня?
- Да, Ренье. Надеюсь, маленькое вчерашнее происшествие не слишком сильно испортило тебе настроение?
Ренье прикусил губы, но растерялся лишь на миг.
- Нисколько, ваша светлость. Я... был немного пьян, только и всего. Надеюсь, моя репутация не слишком пострадала в ваших глазах?
- Твоя репутация? - Бодуэн холодно усмехнулся. - О нет. У меня сложилось определенное мнение о тебе, можешь не сомневаться, и каждым своим поступком ты только укрепляешь меня в нем. Скажи, что ты думаешь об убийстве юноши в Маргате сегодня утром? Кажется, это был тот самый мальчик, которого...
- Да, монсеньор... - поспешно пробормотал Ренье, не давая графу закончить. - То есть, я хотел сказать, что не знаю ничего про этого мальчика, но...
Бодуэн кивнул, словно задумавшись, затем указал на лук и колчан со стрелами, притороченный к седлу рыцаря.
- Говорят, ты отменный стрелок, Ренье, и стрелы у тебя особенные... дай-ка взглянуть.
В глазах рыцаря появилось затравленное выражение.
- Я не убивал мальчишку! - закричал он, подавшись назад.
- А я этого и не говорил, - спокойно заметил Бодуэн, протягивая руку. - Я лишь просил тебя показать мне твои стрелы.
Ренье оглядел насмешливого графа Анри и бесстрастных солдат и, вытащив из колчана длинную стрелу, подал ее Бодуэну. Тот взял ее, покатал древко в пальцах и обратился к Ренье:
- Удивительно. На мой взгляд, она тяжеловата. Но зато, должно быть, бьет без промаха, сильно и наверняка, правда? Наконечник стальной, такая стрела и броню может пробить, не говоря уж о тонкой рубашке из холстины... Скажи мне, Ренье, зачем тебе лук, ведь это не оружие рыцаря. Ты увлекаешься стрельбой, это всем известно. Многие видели, как ты тренировался в крепости вчера днем.
- Проклятье! - Лицо Ренье исказилось. - Я не убивал его!
- Хорошо, положим, так. Тогда покажи мне убийцу! - вдруг яростно вскричал граф. - Покажи мне, кто убил мальчика, воспользовавшись твоей стрелой! Если ты не скажешь правду, все узнают о том небольшом недоразумении, что случилось вчера вечером.
В совершенном смятении и ужасе Ренье застыл в седле, а потом вдруг резко всадил шпоры в бока коня. Несчастное животное, испустив дикий вопль, взвилось на дыбы и рванулось с места, унося всадника прочь. Бодуэн резко взмахнул рукой, и оба солдата, быстро схватив луки, выпустили стрелы в спину беглецу. Одна из стрел с лязгом отскочила от стального наплечника, а другая вонзилась в заднюю ногу жеребца.
- Удачный выстрел, - одобрил граф Фландрский, когда конь Ренье рухнул на землю, придавив собой всадника. Теперь доспехи только мешали рыцарю, он не мог подняться, как ни пытался. Солдаты бросились к нему, и он встретил их с кинжалами в руках.
- Не подходите ко мне! - ревел он, размахивая мизерикордами с такой яростью, что они попятились. - Я не собираюсь сдаваться, мне не в чем сознаваться и не в чем раскаиваться!
Бодуэн Фландрский подъехал к нему, сопровождаемый десятком рыцарей, и посмотрел равнодушным взглядом на распростертого на земле человека.
- Тебе не в чем раскаиваться, вот как?
- Что тебе в этом проклятом мальчишке, граф? Говорят, он спас тебе жизнь, сидел возле тебя как нянька ночи напролет! Да, мне тоже жаль, но он всего лишь монах, и случилось так, что он умер... Какая разница! Вспомни Задар, где ты и сам убил священника, вот этим самым мечом! Или тогда это было оправдано? Ты убил столько христиан, что мог бы утонуть в озере из их крови! Нам отпущены все грехи, а за твое золото грехи отпущены и твоим внукам и правнукам. Я тоже оплатил свое прощение...
- Я убивал только тех, кто поднимал оружие против меня, - сказал Бодуэн, спешиваясь. - А ты застрелил невинного юношу, который за всю жизнь не обидел и ребенка! Более того, ты застрелил человека, спасшего меня от смерти, выходит, ты предал меня. Может быть, мне все-таки стоит рассказать всем, почему ты убил его? Вставай, отдай моим слугам свой меч и доспехи. Я буду судить тебя по справедливости, и молись, чтобы дело кончилось для тебя только разжалованием.
Подбежавшие на подмогу десяток воинов набросились на отчаянно отбивающегося рыцаря и, заломив ему руки за спину, заставили подняться на ноги. Разоружив, они связали ему руки и под конвоем повели в конец колонны: путь до первой остановки ему предстояло проделать пешком.
- Что ты намерен с ним сделать? - спросил Анри д"Эно, провожая взглядом ковыляющую в пыли грузную фигуру Ренье, все еще облаченную в доспехи, правда, без шлема и перчаток.
- Что делают с предателями и убийцами?
Анри пожал плечами.
- Не стоит так сурово к нему относиться. Я начинаю думать, что у тебя личное предубеждение против него. Он рыцарь...
- Пока еще, - ледяным тоном вставил Бодуэн.
- Тебе известно, что в армии зреет недовольство, и если в ближайшее время мы не захватим Константинополь, нам придется умереть с голоду. Маркиз Монферратский говорит, что изгнанный наследник трона обещал заплатить нам золотом... но для этого необходимо вначале вернуть ему трон. Нам понадобятся воины, а ты хочешь расправиться с этим человеком ради мести!
- Он предал меня, и предаст еще не раз, если я оставлю его безнаказанным.
- Суд рыцарей не обвинит его.
- Значит, это не рыцари, а подонки, ничуть не лучше его самого. Вспомни, какую клятву приносит рыцарь при посвящении: быть верным Богу и государю, хранить честь, защищать тех, кто не может защитить себя сам.
Анри с сомнением покачал головой.
- Эти люди видели слишком много крови. Они не осудят Ренье только потому, что убийство стало для них привычным делом. Хочешь мой совет? Убей его сам, если хочешь его смерти, или пошли в бой на верную погибель.
Бодуэн пристально посмотрел на него, но ничего не ответил.
Константинополь был осажден после праздника святого Иоанна Крестителя, когда венецианские корабли захватили гавань, а войско французов и германцев двинулось с суши на приступ. Боевые отряды рыцарей в полном вооружении наводили на греков ужас, но особенный страх вызывал предводитель французов, граф Бодуэн Фландрский - статный воин с красивым бесстрастным лицом и холодным взглядом пронзительно-синих глаз. Он всегда был впереди, словно искал смерти, но оставался невредимым в самой яростной схватке. Говорили, что он благороден и справедлив: в войске его уважали, хоть и побаивались, хорошо помня тот день, когда судом графа Фландрского рыцарь Ренье де Карэ был приговорен к разжалованию и отпеванию заживо. Когда привязанный к позорному столбу рыцарь, склонив голову, слушал приговор, Бодуэн равнодушно смотрел вдаль, казалось, вовсе не воспринимая происходящее; однако чуть позже, когда хор клириков затянул реквием, его лицо побледнело и напряглось. Закрыв глаза, граф одними губами повторял за певцами Requiem, requiem aeternam dona eis, Domini, и стоявший возле него Анри д"Эно заметил одинокую слезу, сбежавшую по его щеке. Застывший и отрешенный, Бодуэн молился за другую душу, давно ушедшую в вечность, но никто не знал, кого он оплакивал...
Ренье де Карэ провел два дня под стражей, и граф Анри предложил ему выбор: остаться в войске простым солдатом или быть изгнанным без щита и оружия. Размышления Ренье были недолгими; он решил участвовать в битве вместе с французами, однако судьба не была к нему благосклонна, и в схватке у барбакана он был убит. Очевидцы утверждали, что он обратился в бегство, едва завидев врагов, да так неудачно, что наткнулся на мечи своих же товарищей. После боя граф Бодуэн лично наградил двоих отличившихся у барбакана солдат, выдав им по десять марок серебром; поговаривали, что это была заранее оговоренная плата за убийство предателя и дезертира. Впрочем, никто о смерти Ренье де Карэ особенно не сожалел, даже его бывшие оруженосцы и слуги. В ночь после штурма граф Фландрский долго беседовал с епископом Суассонским и до утра молился в своей палатке, отослав всех своих людей. С того дня он еще больше замкнулся в себе, но, казалось, обрел успокоение.
Когда крестоносцы взяли город, на трон взошел законный император, но обещанного золота рыцари так и не получили. До осени новый император выжидал, оправдываясь необходимостью собрать налоги, а затем заявил, что не сумеет расплатиться с армией по уговору, и потребовал, чтобы рыцари продолжили свой поход в Сирию. Ответом ему были ярость и возмущение; завязалась новая война. Горел флот венецианцев, горел и город. Греки и французы истребляли друг друга, христианская кровь лилась рекой, немало пало в бою рыцарей и защитников Константинополя. Император константинопольский был низложен и убит, и на престол взошел очередной узурпатор. Весной предводители армии - старый венецианский дож Дандоло, маркиз Бонифаций Монферратский, граф Бодуэн Фландрский и граф Луи Блуаский приняли решение окончательно захватить город. Ожесточенный приступ длился три дня, а на четвертый, в понедельник за две недели до Пасхи, рыцари ворвались в Константинополь, грабя, сжигая, убивая и насилуя, и греки в ужасе спешили скрыться от их бесчинства.
К вечеру, пробираясь по заваленным трупами улицам к центральной площади, граф Бодуэн Фландрский и д"Эно, посмотрев на свои забрызганные кровью руки и окровавленный, зазубренный от многочисленных ударов меч, сказал своему брату: "Я устал убивать, Анри. Никакое золото не искупит этих жертв. Если ад существует, нам предстоит гореть в нем вечно". Анри мрачно посмотрел на него, но ничего не сказал. Ехавший рядом епископ Нивелон Суассонский, в рваном плаще поверх поцарапанных и погнутых доспехов, покачал головой: "Мы сражаемся за правое дело, монсеньор. Отошлите посланника в Рим, и пусть папа рассудит нас. Я сам готов доставить послание. А убийство предателей... что ж, это угодно Господу".
Легендарные богатства древнего города были разграблены, осквернены церкви и величественные дворцы, и знатные вожди рыцарей разделили несметные сокровища. На руинах сожженного и разоренного Константинополя по благословению епископов должна была возродиться новая империя, подвластная католическому Риму...
В мае по решению совета знатных баронов и епископов Бодуэн, граф Фландрии и Эно, был избран императором Константинопольским. Так было положено начало объединению византийских земель под властью новой Латинской империи крестоносцев.
Император делил земли между вассалами, подчиняя греков мечом и огнем, и римский понтифик благословил его власть. Отряды рыцарей захватывали города, занимали земли; знатные вельможи наперебой стремились завоевать доверие императора Бодуэна, чтобы получить владения побольше и побогаче. Борьба за власть породила недовольство, ненависть и предательство, и вскоре император выступил против бывшего соратника - маркиза Бонифация Монферратского. Лишь вмешательство баронов и епископов спасло их от роковой битвы, и маркиз признал власть императора, однако червоточина измены уже точила империю изнутри, а под внешней покорностью греков тлели искры неистребимой ярости. Рыцари гибли в сражениях, от жестокой болотной лихорадки, от рук убийц, подосланных завистниками. Почти два года император с верными ему вассалами пытался подавить мятежи, вспыхивавшие в городах, редко бывая в Константинополе; его жизнь и правление стали бесконечной битвой. Его лицо, опаленное солнцем, прорезали морщины, а в густых каштановых волосах засеребрилась седина. Из-за моря начали к тому времени прибывать новые отряды крестоносцев: те, кто в поисках славы пытались поначалу добраться до Сирии, те, кто зимовали в Италии, те, кто рассеялись по южной Франции, Италии, Германии.
Супруга Бодуэна, графиня Мари, приехавшая в Марсель с отрядом верных людей, тоже переправилась через море, чтобы воссоединиться с мужем, но бог не был к ней благосклонен: сраженная лихорадкой, она мучилась два дня и скончалась, так и не сумев продолжить путешествие. Весть о ее смерти тяжким грузом обрушилась на императора: он рыдал, как ребенок, уткнувшись лицом в плечо графа Луи Блуаского; Анри д"Эно сидел рядом, обхватив руками голову и мрачно глядя на безутешного брата. Три дня Бодуэн напивался в своих покоях, не желая никого видеть, и слуги боялись, что император не доживет до конца недели. По прошествии трех дней, однако, он появился в дверях комнаты, в грязной, залитой вином рубашке, исхудавший, с налитыми кровью глазами и щетиной на впалых щеках, и приказал собрать баронов на совет. Спустя еще два дня он стал прежним императором, разве что еще более молчаливым.