Шерлок Холмс в России(Антология русской шерлокианы первой половины XX века. Том 1) - Александр Шерман


Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века

Том 1

Шерлок, придавший логике прелесть грезы, Шерлок, составивший монографию о пепле всех видов сигар и с этим пеплом, как с талисманом, пробирающийся сквозь хрустальный лабиринт возможных дедукций к единственному сияющему выводу…

Бейкер-стрит, Петербург

Русская шерлокиана первой половины XX века

«Завтра мы отправляемся.

— Куда?

— В Россию.

— В Россию?!

— Да, дорогой Уатсон. Уложите самые необходимые вещи, не забудьте положить на всякий случай в карман ваш револьвер, и едем…

Признаюсь, мне никогда не приходило в голову, что я могу отправиться так внезапно в страну снегов…»

Доктору Уотсону было чему удивляться. В снега? К дикарям? Но Артура Конан Дойля, надо думать, российская эскапада Шерлока Холмса и его верного друга и оруженосца Уотсона удивила бы значительно меньше. Разве не он в Скандале в Богемии (1891), первом из пятидесяти шести рассказов холмсианского «канона», кратко сообщил о путешествии Холмса в Одессу? Шестьдесят с небольшим лет спустя сын писателя Адриан Конан Дойль и Джон Диксон Карр построили на этом упоминании рассказ Тайна семи циферблатов.

Конан Дойль был вполне осведомлен о феноменальном успехе Холмса в России, откуда получал много читательских писем. А начиналось все скромно — с Пестрой банды. Так был озаглавлен анонимный перевод рассказа The Adventure of the Speckled Band (1892), опубликованный в 1893 г. в №№ 50–52 (12, 19, 26 декабря) еженедельного иллюстрированного журнала Звезда, издававшегося в то время П. П. Сойкиным (1862–1938).

К концу 1901 г. на русском языке насчитывалось шесть рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе, опубликованных в периодике, две отдельных книги и три тома собрания сочинений Конан Дойля, целиком состоявших из «канонических» произведений. Затем снежный ком превратился в лавину. С лета 1902 по конец 1903 г. было издано около 20 книг о Холмсе; выпуском книг об английском детективе занимались в 1902–1907 гг. не менее 20 российских издательств.

Имя детектива с Бэйкер-стрит сделалось в России не просто общеизвестным, а стало нарицательным <…> Он овладел умами и сердцами тысяч русских поклонников, он перестал быть детищем своего создателя, он стал общественным достоянием, явлением наднациональным. О нем ставили пьесы, пользовавшиеся бешеным успехом, ему подражали мальчишки, люди постарше пытались применять его метод на деле, о нем писали пародии, его имя красовалось на фасадных вывесках, на товарных этикетках, книжки о его приключениях читали все, даже члены августейшей семьи.

Цитата, как и цифры, взята нами из написанной с большой увлеченностью статьи библиографа русского детектива Г. К. Пилиева, в которой довольно обстоятельно прослежена история первых русских публикаций Конан-Дойля. К сожалению, в труд Пилиева вкралась досадная и существенная ошибка — появление «русского» Шерлока Холмса, иначе говоря, первого русского пастиша, автор относит к 1907 г. В действительности произошло это в 1905 г., а если говорить о совокупности русской производной шерлокианы, то и намного раньше.

Эволюция русской шерлокианы, представляющей собой весьма любопытное литературное и социальное явление, до сих пор не удостаивалась сколько-нибудь серьезного рассмотрения. Исключением являлись отдельные заметки энтузиастов Шерлока Холмса, сопроводительные тексты автора настоящей статьи к ряду изданий русской шерлокианы и несколько явно оставляющих желать лучшего статей М. А. Кривошеиной. Нельзя пройти мимо книг американских исследователей Д. Брукса и Б. Дралюка, однако в них в основном рассматривались так называемые сыщицкие «выпуски» и практически не уделялось внимание шерлокианским пастишам; то же справедливо и в отношении А. И. Рейтблата, обрисовавшего с большими лакунами становление уголовно-детективного жанра в дореволюционной России.

Значительный шаг в изучении русской шерлокианы был сделан в 2017 г. с выходом книги собирателя А. А. Лапудева Шерлокиана: Опыт русской библиографии; со времени выхода книги были обнаружены дополнительные неучтенные произведения. Наконец, в недавней статье М. А. Жировой был предложен анализ приемов и поэтики некоторых произведений виднейшего автора русской шерлокианы П. Никитина.

Не без политики

Громадная популярность Шерлока Холмса не могла не вызвать литературных откликов. Уже в 1902 г. беллетрист, драматург и актер В. А. Тихонов (1857–1914) опубликовал весьма симптоматичный рассказ Сыщик о юном и фанатичном поклоннике детектива с Бейкер-стрит, генеральском внуке Левушке Буртасове. Тихонов тяготел к консерваторам, и в его рассказе генерал Буртасов в постоянных спорах с либерально настроенными сыном и невесткой защищает Шерлока Холмса с откровенно охранительских позиций:

…— Этот Шерлок Холмс прямо-таки молодчина! Умный, ловкий! Да этого мало! Еще и храбрый к тому же.

— Да, в современной Англии detective является героем! — вставил Александр Львович.

— Что ж такого? Раз разрушители порядка могут быть героями, то почему же охранителей его не считать таковыми же?

— Сыщик и герой — как-то плохо вяжется одно с другим, — с презрительной гримасой проговорил Александр Львович.

— Ах, господа либералы! Господа либералы! Какие же вы все, однако, консерваторы! — буркнул старик <…> (стлб. 195).

Даже свободомыслящий наставник, нанятый для Левушки родителями, интеллигентный выходец «из народа» Хоботов, нехотя вынужден признать, что хороший сыщик такая же необходимая единица в общем порядке управления, как и хороший прокурор, только это непочтенно <…> сыщик действует не открытыми средствами, а исподтишка, сам ничем не рискуя… (стлб. 202–203).

Левушка, конечно же, тотчас бросается на защиту храброго и самоотверженного Шерлока Холмса. Тем временем генерал Буртасов заключает, что чтение Конан Дойля развивает в мальчике «пытливый ум и большую наблюдательность. Теперь вот он их развивает на вздоре, на пустяках, а впоследствии — кто знает — как это ему пригодится!». Уж не для борьбы ли с «разрушителями порядка»?

Одного холодного ума и наблюдательности, тем не менее, для истинного охранителя недостаточно. По воле писателя, Левушка на своем жеребце «Шерлоке Холмсе» скачет в погоню за беглым преступником, настигает затравленного беглеца и — щадит несчастного. В ночном кошмаре былой кумир Холмс видится теперь Левушке своим полным антиподом: жирным человечком во фраке и цилиндре, олицетворением механистичного, безжалостного правосудия. В финальном диалоге Буртасова и его сына последнее слово остается за генералом:

<…> В специально детских журналах печатается такая бездарная чепуха, что более или менее развитого мальчика можно заставить их читать разве что из-под палки. Да и они просто портят изящный вкус у детей. А с другой стороны, вот этакие Конан-Дойл и направляют их фантазию в совершенно нежелательную сторону. Они начинают увлекаться… <…> Делать себе героя из сыщика Шерлока Холмса, это…

— Не беспокойтесь за вашего сына. Никакие увлечения для него не опасны! У него есть славный якорь, который всегда удержит его от всяких нежелательных увлечений.

— Какой же это якорь? — спросил Александр Львович.

— Честное сердце, — отрезал старик и, надев фуражку, пошел в сад, навстречу бежавшему к нему внуку (стлб. 214).

Как тут не вспомнить пресловутые чекистские «чистые руки, холодную голову и горячее сердце»!

Мы не без причины так подробно остановились на этом рассказе с «направлением» и «тенденцией», ибо Сыщик Тихонова был произведением крайне показательным и программным. Именно благодаря своей схематичности и топорности, рассказ ярко отразил суть складывавшегося вокруг Шерлока Холмса идеологического конфликта. С 1902 г. Холмс начал превращаться в заметный социокультурный феномен, и рецепция его в условиях российской действительности стала спешно и неизбежно окрашиваться в идеологические тона. Исследователи, в частности Б. Дралюк, уже подмечали известные политические составляющие в восприятии образа Холмса и других сыщиков, связывая их с периодом реакции, наступившим вслед за подавлением «первой русской революции» 1905-6 гг. Однако, как можно видеть на примере В. А. Тихонова, Холмс в России был политизирован почти изначально.

В последующие годы вокруг Холмса ожидаемо начали концентрироваться некоторые национал-шовинисты и консерваторы правого толка. Не вдаваясь в подробности и объяснения (наиболее очевидным и приблизительным из которых будет жанровый mass appeal), можно отметить, что и до, и во время, и после всплеска сыщицкой литературы в России — в том числе и в XXI в. — детективный и фантастико-приключенческий жанры в целом привлекали и продолжают привлекать огромное количество подобных литераторов, в Европе же среди соответствующих авторов было немало фашиствующих. Предреволюционным российским консерваторам Холмс, интуитивно или осознанно, виделся защитником государственно-социальных «устоев» и институций. Сыщик с Бейкер-стрит как бы реабилитировал презираемую либералами охранку и всевозможных «сыскных», «шпиков» и провокаторов. В этом смысле консервативно-охранительный лагерь выступал своеобразным предшественником советского и постсоветского соцзаказа сперва на «красного Пинкертона», а затем и на образы «доблестных чекистов» и прочих рыцарей охраны порядка. Так, активнейшим переводчиком шерлокианского «канона» и других сочинений Конан Дойля был черносотенный журналист и публицист, один из руководителей Союза Михаила Архангела Н. Д. Облеухов (в общей сложности им было переведено около 60 произведений). Фактический редактор Нового времени, консерватор и антисемит М. А. Суворин (1860–1936), написал в соавторстве пьесу о Холмсе. Ярым пропагандистом лондонского детектива был блестящий и одиозный В. В. Розанов, для которого Холмс — даже не сыщик Конан Дойля, а Холмс грошовых «выпусков» — воплощал «пафос к добродетели и истинное отвращение к преступлению. Книжки его везде нравственны, не циничны, и решительно добропорядочнее множества якобы „литературно-политических“ газет и беллетристики». Восходящие к Шерлоку Холмсу фигуры русских сыщиков использовали для антиреволюционной и юдофобской агитации автор серии выпусков Гений русского сыска И. Д. Путилин: Рассказы о его похождениях (1908–1909) Роман Добрый (Р. Л. Антропов), издатель и вероятный автор чудовищного Сыщика-черносотенца (Харьков, 1908) И. А. Креминский и пр.

Как справедливо отмечает А. И. Рейтблат, во второй половине XIX в. «уголовный роман был не в чести у критиков и вообще литературной элиты. Русская литература издавна ориентировалась на „учительностьи „духовность“, поэтому стремление просто изобразить преступление, вовлечь читателя в действие и обеспечить ему интересное времяпрепровождение квалифицировалось как пустое развлекательство, а то и духовное развращение публики». Опыт Ф. М. Достоевского и появление целой когорты русских авторов уголовных романов мало что изменили, и в либеральном лагере царило в целом настороженное отношение к Шерлоку Холмсу, причем распространение шерлокианских произведений часто воспринималось как подспудная или явственная пропаганда сыска.

Тем не менее, и в оппозиционной среде Холмс эксплуатировался в политических целях. В стихотворном фельетоне «Бой-кота» (О. Н. Чюминой) Взаимное обучение или Шерлок Хольмс в Малом театре (1905–1906) Холмс бичевал реакционных политиков и публицистов, в серии карикатур, опубликованных в журнале Сверчок, с помощью Холмса высмеивались черносотенные газеты и организации, а разоблачитель Е. Азефа В. Л. Бурцев (1862–1942) именовался в газетах «Шерлок Холмсом революции». Некоторые осторожные либеральные замечания позволил себе В. Рудин в новелле Шерлок Холмс: Моя встреча и знакомство со знаменитым английским сыщиком (1907), переизданной позднее под заглавием Загадочное объявление: (Моя встреча с Шерлоком Холмсом). В России «идет борьба за свободу», заявлял рудинский Холмс русскому гостю; настанет время, когда «свободная Англия подаст руку свободной России». Вместе с тем, политическая нагруженность образа Холмса оставалась достоянием относительно элитарных культурных слоев и даже в годы расцвета сыщицких «выпусков» едва ли рефлектировалась широкой читательской и издательской массой.

Идеологические копья ломались вокруг Шерлока Холмса и впоследствии: английский сыщик, к примеру, фигурировал в советских пропагандистских фельетонах К. Радека и Д. И. Заславского, в Пропавшей кухарке Р. Волженина издевался над Невиллом Чемберленом, а в фельетоне Дипломат Митька А. А. Дикгофа-Деренталя (1885–1939), участника убийства Г. А. Гапона и соратника Б. В. Савинкова, разоблачал красного дипломата-уголовника. Исключительно интересна невинная на первый взгляд пародия литературоведа и писателя В. В. Сиповского (1872–1930) Двадцатипятилетний юбилей Шерлока Холмса, где воровское чествование великого детектива мало-помалу обретало черты официозного советского собрания с должной «проработкой» и покаянием. Председательствующий, пишет в рассказе доктор Уотсон, называл коллег по ремеслу «товарищами убийцами и грабителями», а один из докладчиков-воров указал, что основная точка зрения моя неправильна, что я стою на устаревшей «идеалистической точке зрения» и совсем не учитываю новых идей «исторического материализма». Это было справедливо. Не умаляя достоинств Холмса, оратор ловко провел идею о значении масс, говорил, по-моему, слишком много о «классовом самосознании». Закончил он свой доклад перечнем фактических ошибок, которые я допустил в своих очерках, слишком субъективно представив деятельность Холмса.

Занятно, что и в 1985 году, на заре «перестройки», Холмс и Уотсон продолжали обсуждать в советской прессе бедственное положение британских безработных.

Предпринимались и попытки, так сказать, объективной апологетики Холмса. В 1904 г. психиатр М. М. Маевский (1871–1954) опубликовал брошюру Конан-Дойль: «Приключения сыщика Шерлока Холмса», в которой превозносил методы наблюдения и дедукции британского сыщика. Немного позднее дедуктивным способностям и личным качествам Холмса пели дифирамбы педагог В. Н. Сорока-Россинский (1882–1960) и философ Н. О. Лосский (1870–1965).

Шерлок Холмс прибывает в Петербург

В 1905 г. Шерлок Холмс впервые ступил на русскую землю. Первый выявленный исследователями и собирателями русский пастиш, подписанный криптонимом «К. Н. В.» непритязательный рассказ Шерлок Холмс в России, зародился в стане охранителей и был напечатан в иллюстрированном приложении к суворинскому Новому времени 8 (21) января 1905 г. — за день до Кровавого воскресенья и начала революции.

Дальше