Агата была уверена, что прежде они не встречались – и что этой женщине и принадлежит роскошный особняк.
– Добро пожаловать, – сдержанно улыбнулась хозяйка. – Судя по времени вашего прибытия, выписка из больницы прошла не слишком гладко.
– Не было выписки, она просто сбежала, – хмыкнул Ян. – Потому что Димочка наш засуетился. Вы были правы, она ему нужна.
– Это несложно было угадать, – заметила женщина. – О ее истории написали в новостях. Следовало ожидать, что он придет проверить. Но раз он заинтересовался ею, проверка прошла успешно.
– Вообще-то, «она» стоит прямо здесь, – напомнила Агата. – И ровным счетом ничего не понимает!
– Простите, бестактно получилось, – смутилась женщина. – Просто ваше прибытие для меня очень важно.
– Мое прибытие или Дмитрий Гриценко?
– Одно переходит в другое. Меня зовут Екатерина Веренская, я буду рада, если вы станете моей гостьей.
– Я вроде как уже, – вздохнула Агата. – Мне все равно больше некуда идти. Но я все жду, когда мне хоть что-то объяснят.
– Ожидание закончилось. Прошу, пройдемте на кухню, вы, наверно, проголодались после поездки.
– Кофе хочет, – подсказал Ян.
– Все, что угодно. Чувствуйте себя как дома.
Ян воспользовался этим предложением без лишних сомнений. Он первым направился на кухню, и стало ясно, что в этом доме он бывал не раз. Агата держалась рядом с хозяйкой особняка. Умом она понимала, что должна испытывать голод – последний раз она ела вчера, в больнице. Но голода не было, нервное напряжение все перекрывало.
Кухня в этом доме была предсказуемо огромной. К рабочей зоне с островом примыкала небольшая столовая с массивным деревянным столом и приставленными к нему стульями. Но Агата устроилась не там, а за небольшой барной стойкой – ей не хотелось сидеть за столом одной. Ян занял себя изучением холодильника с двойными дверцами, а Екатерина направилась к сложного вида кофемашине.
– Я знаю, что вы ждете объяснений, – сказала хозяйка особняка. – Но двух слов здесь будет недостаточно.
– Я вас в словах не ограничиваю, – отметила Агата.
– Тогда, надеюсь, вы не удивитесь, если я начну издалека.
– Насколько глубоко в историю мы погрузимся?
– На два года. Сначала вам нужно понять, что значит вот это. – Екатерина сделала шаг в сторону от стола и посмотрела вниз. Проследив за ее взглядом, Агата заметила, что она чуть приподняла подол длинного платья, позволяя гостье увидеть массивный черный браслет, закрепленный у нее на лодыжке. Обшитый специальной непромокаемой тканью и поблескивающий лампочками, он был совсем не похож на простое украшение.
– Следящий браслет, – догадалась Агата. – Но… зачем?
Она знала, что такие устройства носят только преступники, остающиеся под наблюдением у полиции. Какое отношение к ним могла иметь элегантная, изысканная Екатерина?
– Это долгая история.
– Двухлетняя, как я поняла.
– Именно, – кивнула Екатерина. – Два года назад я потеряла все, что было мне дорого. Тогда весь мир решил, что я убила свою студентку.
Два года назад у Екатерины Веренской было все, о чем многие только мечтают: семья, – муж и двое детей, – любимая работа, деньги, цели. У нее хватало друзей и ей не приходилось задумываться о врагах, она никому не мешала. По крайней мере, так казалось ей. Уже после того, как ее мир рухнул, она научилась многое воспринимать по-другому. А тогда она уверенно шла вперед, считая, что она далека от любого криминала и с ней ничего плохого не случится.
Переломным моментом стал самый обычный день. Она провела несколько лекций в университете, а вечером встретилась со студенткой, которой помогала с научной работой.
– Ее звали Нина, – тихо сказала Екатерина. – Выпускница почти, двадцать один год, а в душе – совсем ребенок, но талантливый. Из тех, на кого не жалко тратить время. Я была не обязана помогать ей, но мне хотелось. Потом уже газетчики напридумали, что я увидела в ней конкурентку или что-то вроде того. Вздор, конечно, в духе желтой прессы. Но некоторые люди поверили.
Память Екатерины оборвалась вскоре после того, как Нина пришла в ее кабинет. Она не могла вспомнить, что они говорили, что делали – все скрылось за непробиваемой стеной темноты. Когда Екатерина пришла в себя, они обе находились в совсем другом помещении. Она стояла на коленях, окровавленная, а Нина… Нина была мертва.
– Ее задушили, – ровно и как-то безжизненно произнесла Екатерина. – А потом, уже когда она была мертва, изрезали скальпелем. Раны были по всему лицу, но главное даже не это… Ей срезали почти все мягкие ткани с лица, чтобы можно было закрепить на нем сувенирную маску, которая была не предназначена для ношения. Все поверили, что это сделала я.
– Только потому, что вы находились в одном с ней зале? – прошептала Агата.
Глядя на свою собеседницу, она и предположить не могла, что Екатерина способна на такое. Агата совсем не знала ее, и все же перед собой она видела спокойного, мудрого человека. Не психопатку, которой захочется кому-нибудь лицо срезать!
– Не только поэтому, – признала Екатерина. – На меня указывало все без исключения. На скальпеле были мои отпечатки. Когда-то давно я изучала медицину. Практикующим врачом я не стала, поняла, что это не мое. Но на суде мне припомнили, что я умею работать со скальпелем и знаю анатомию. Отпечатки на шее Нины совпадали с размером моих пальцев, у меня под ногтями была ее кожа. Комната, в которой нас обнаружили, была заперта изнутри. Словом, все указывало на то, что это я убила свою студентку и изуродовала труп.
Екатерина перелила кофе в тонкую фарфоровую чашку и поставила ее перед гостьей. Отогнав от холодильника Яна, которого эта история, судя по его скучающему виду, не интересовала, хозяйка достала сливки и набор воздушных пирожных, разложенных на золотистом блюде.
Но Агате сейчас было не до еды. Она сделала торопливый глоток кофе, чтобы хоть как-то успокоить нервы; все, что она услышала, не укладывалось в голове. Как могла эта женщина, такая собранная, аристократичная даже, кого-то убить? Да еще таким варварским способом!
– Ну а мотив? – спохватилась Агата. – Какой у вас мог быть мотив? Только то, что она вам якобы завидовала?
– Тогда об этом даже не говорили, потом уже придумывать начали, превращая меня в чудовище. Практического мотива у меня действительно не было. Но я преподавала историю религий, а Нина писала работу по языческим жертвоприношениям.
– То есть?.. – начала было Агата и запнулась. Правильных слов для такого вопроса не было. Однако Екатерина и так поняла ее:
– Да. Ставку делали на то, что я по какой-то причине потеряла над собой контроль и напала на Нину. Это звучит дико, но ведь и убийство не было обычным. Меня проверили на наркотики. Естественно, ничего не нашли и стали подводить все к моему предполагаемому сумасшествию.
Два года спустя Екатерина оправилась и отлично владела собой. Но тогда ей было далеко до такого спокойствия. Все улики указывали на нее, а у нее даже достойных оправданий не было! Она не помнила, что произошло той ночью, не знала, кто украл ее память.
Ей никто не поверил. Муж поспешил подать на развод, он вообще ни разу не говорил с ней, пока она была под следствием. Дети боялись и стеснялись ее. Бывшие коллеги и друзья отвернулись от нее, чтобы не пострадала их собственная репутация. Даже ее брат и сестра долгое время не знали, как реагировать.
– Они до последнего сомневались, достойна ли я вообще помощи, – горько усмехнулась Екатерина. – А я тогда, признаться, была не в состоянии их убедить. Даже не из-за провалов в памяти, мне просто казалось, что я схожу с ума – или уже сошла. В один день все шло своим чередом, а в другой я вдруг превратилась в сумасшедшую убийцу для всех, кто меня знал. Мне казалось, что моя собственная жизнь ускользает, как песок сквозь пальцы.
Это чувство было знакомо Агате – с недавних пор. Поэтому она уже сочувствовала Екатерине, хотя пока не было никаких доказательств того, что хозяйка дома и правда не убивала свою студентку.
– В конце концов мой брат решил, что семейные узы дороже всего, – продолжила Екатерина. – Он нанял мне хороших адвокатов, задействовал свои связи. Меня признали невменяемой и опасной для общества, но вместо того, чтобы отправиться на принудительное лечение, я оказалась здесь, а брат стал моим официальным опекуном. Я не имею права выходить за пределы участка, и вот уже два года я в этом доме. Одно нарушение – и я отправлюсь в психиатрическую лечебницу.
– Это не худшая тюрьма, – заметила Агата.
– Но все равно тюрьма. Если бы я действительно убила Нину, я бы сказала, что легко отделалась. Однако я ее не убивала. Получается, мою свободу отняли ни за что… и главная моя беда даже не в этом.
– А в чем тогда?
– В людях, – пояснила хозяйка дома. – Из-за этой истории я потеряла всех, кто был мне дорог. Коллег и друзей я отпустила без труда – они лишь показали свое истинное отношение ко мне. Но моя семья… Мне больно от того, что близкие мне люди так быстро поверили, что я чудовище.
Ян, добывший в холодильнике салат и фаршированные яйца, завтракал в стороне. Закончив, он оставил посуду на столе и покинул кухню. Агата не обратила на него внимания, ее взгляд оставался прикован к Екатерине.
– Неужели за два года они не простили вас?
– По-разному, – ответила хозяйка дома. – Мой муж, с которым мы прожили больше двадцати лет, был рад вычеркнуть меня из своей жизни. Он общался со мной только через своих адвокатов, а мой диагноз ускорил бракоразводный процесс. Мои собственные дети отдалились от меня, и теперь я лишь изредка переписываюсь со своей дочерью. И я чувствую: она делает это из жалости. Она верит, что я больна и виновна. Мой сын – тоже, и он винит меня в том, что это я разрушила нашу семью. Моя младшая сестра презирает меня, хоть и старается сделать вид, что это не так. Мой брат сожалеет, что мы родственники, и помогает мне только во имя памяти о наших родителях. Мой племянник сочувствует мне, но не как невинно осужденной, а как клинической сумасшедшей. Видите, Агата? У меня нет жизни с тех пор, хоть я и не умерла. Моя клетка роскошна, однако она обеспечивает более совершенную изоляцию, чем могла быть в больнице. Нет нужды ограждать меня от мира, я просто никому не нужна. Я хочу это исправить.
– Вы знаете, как это сделать? – удивилась Агата.
– Да. И это плавно подводит нас к вашей роли во всей этой истории.
На кухню, отвлекая их, вернулся Ян, державший в руках папку с документами. Внутри оказались фотографии формата А4, которые он, не говоря ни слова, разложил на барной стойке. Каждый снимок был портретом человека, которого Агата никогда не видела прежде. Исключение нашлось всего одно – Дмитрий Гриценко.
– Что это?
– Результат моей двухлетней работы, – пояснила Екатерина.
Одиночество и изоляция помогли ей лишь в одном: ничто не отвлекало ее от расследования. Никакие провалы в памяти не заставили бы Екатерину поверить, что она действительно убила несчастную студентку. Даже если все от нее отвернулись, она в себе не сомневалась. Значит, всеобщая главная – и единственная! – подозреваемая ей не подходила. Екатерине нужно было составить свой список.
– О, вот здесь появляюсь я, – оживился Ян, наливая себе кофе.
За все то время, что они провели на кухне, он ни разу не спросил у Екатерины разрешения, не уточнял, что где лежит. Он лишь доказал Агате, что часто бывает здесь, и все равно оставалось неясным, почему. Среди родственников, которых перечислила хозяйка дома, его не было, а на прислугу он даже отдаленно не походил.
– Так кто ты в этой истории? – не выдержала Агата.
– Я ведь сказал – журналист. Привыкай: я честен до невозможности.
– То есть, ты пришел к Екатерине, чтобы взять интервью?
– Он пришел ко мне, потому что знал Нину, – ответила за него Екатерина.
– Типа того, – кивнул Ян. – А еще я знал, как она относилась к своей училке… Пардон, Екатерине Александровне. Нина дурой не была, но она ничего не подозревала. Короче, мне стало любопытно.
Слово «любопытно» звучало здесь странно и неуместно. Речь шла о мучительной смерти молодой девушки, да еще и хорошо ему знакомой – это за гранью простого любопытства. Между тем, глядя на Яна, Агата верила, что ничего более серьезного он не испытывал. О жутком преступлении он говорил почти как о светской сплетне.
Это сбивало с толку. Если в Екатерине она еще могла разобраться, то его решительно не понимала.
– Ян пробрался в дом не совсем легально, – сказала Екатерина.
– То есть, вломился?
– Не так агрессивно, – возмутился Ян. – Прокрался. Мне нужно было поговорить с Екатериной наедине, а ее родня тут живой стеной стала. Что мне еще оставалось? Когда я хочу что-то понять, я нахожу способ.
– И как, понял? – поинтересовалась Агата.
– Конечно.
Яну хватило одного разговора, чтобы поверить Екатерине. Никаких доказательств ее невиновности он не получил, потому что их не было. Однако он привык доверять своей интуиции, и теперь она была на стороне Веренской.
– Мне очень повезло с Яном, – признала Екатерина. – При всей своей экстравагантности, он стал для меня неоценимым помощником, моими глазами, ушами и руками во внешнем мире. В первый год заточения у меня даже интернета не было, да и сейчас я получаю доступ лишь к определенным сайтам. Мне приходилось полностью полагаться на Яна. Он искал нового подозреваемого.
– Того, кому была бы выгодна смерть Нины?
– Нет, – покачал головой Ян. – Смерть Нины была не выгодна никому. Проще было найти тех, кому было выгодно подставить Екатерину. Все это богатые люди, которые не стали бы марать руки. Так что нам нужен был и заказчик, и исполнитель.
– Как ни странно, первым у нас появился исполнитель. Вот он. – Екатерина указала на один из снимков.
С фотографии на Агату смотрел молодой мужчина с приятным, дружелюбным лицом. Даже на снимке, сделанном, судя по формату, на документы, он улыбался тепло и искренне, во взгляде карих глаз не было ничего враждебного. Глядя на его портрет, Агата никогда бы не предположила, что он – уголовник.
– Кто это?
– Его зовут Руслан Савин, – ответила Екатерина. – По крайней мере, под таким именем его знала я. Он был преподавателем в том же вузе. Работать начал за два месяца до убийства Нины – и я стала первой, с кем он познакомился. Мне и в голову не приходило подозревать его в чем-то, в той моей жизни не было для этого причин. Я часто помогала молодым коллегам, помогла и ему. Уже после суда, по-другому взглянув на вещи, я поняла, что он не просто общался со мной. Он общался только со мной, с остальными преподавателями формально здоровался и все. Зато он сблизился кое с кем из студентов. Думаю, вы уже догадались, с кем.
– С Ниной, – кивнула Агата.
– Но она не спала с ним, ничего такого, – поспешил пояснить Ян. – Он просто помогал ей с проектами. Спала она тогда, кажется, только со мной.
Агата бросила на него возмущенный взгляд, ожидая пояснений, однако Ян продолжал ходить туда-сюда по кухне. Он выглядел скучающим, словно его утомило бесконечное повторение одной и той же истории. Агата пыталась убедить себя, что это лишь защитный механизм, что на самом деле он так прячет боль, но получалось слабо. Казалось, что Ян обладал не большей способностью к состраданию, чем стул у барной стойки.
– Давайте не будем пускаться в такие интимные подробности, – вздохнула Екатерина. – Важно то, что Руслан много общался со мной и Ниной. Мы разговаривали, я доверяла ему… Именно он подтвердил полиции, что кроме меня и Нины в университете той ночью никого не было. Он первым пришел на работу в то утро, он якобы слышал через запертую дверь мои безумные вопли. Когда на суде его спросили, могла ли я совершить такое, он сказал, что могла.
– Да уж, настоящий друг, – фыркнула Агата. – Почему его мнение вообще спрашивали на суде?
– Потому что он преподавал психологию. Я не знаю, кем он был на самом деле, но в его профессионализме я не сомневаюсь. Думаю, за месяцы общения он изучил меня и Нину так, что смог с легкостью меня подставить.