Однако пришло время возвращаться на главную тропу нашего повествования, что ведет прямиком к Тридесятому царству. Выходом на главную дорогу здесь будет ответ на вопрос, что является архетипической сердцевиной национального комплекса русского народа и каковы психологические механизмы, встроенные в нашу с вами психику на этническом уровне бессознательного и формирующие ту самую загадочную русскую душу.
Все без исключения исследователи русского менталитета, будь то философы, историки или культурологи, подчеркивают такой феномен русского характера, как фатализм. На психологическом языке это означает пассивно-созерцательное отношение к миру, а в переводе на общечеловеческий – надежду на случайную удачу, когда все проблемы волшебным образом вдруг разрешатся сами собой, упование на то, что власть имущие должны полюбить и облагодетельствовать нас «ни за что, просто так», а также беспечность, неуверенность в собственных силах, непрактичность и бесхозяйственность (мы можем страстно любить родину в душе, однако не можем не мусорить на улицах) и вместе с тем какую-то абсолютно особую мрачную гордость, замешанную на привычке к страданию и смирению.
Все эти отличительные свойства русского характера, его «ключевую идею» можно выразить в одном слове – «авось», которое поди-ка попробуй адекватно переведи хоть на один европейский язык. Философы неоднократно пытались найти объяснение этому феномену. Например, В. Н. Брюшинкин объясняет это фатальное мировосприятие тем, что в русской жизни «почти нет стандартных, рутинных путей из одной точки в другую, и каждый раз приходится натыкаться на необработанное бытие»11. А в среде, где нет твердых алгоритмов и правил (вне зависимости от того, отсутствуют ли они в действительности или же только в фантазии), где каждый новый процесс становится опасным предприятием, теряется вера в рацио, в собственные силы или хотя бы в возможность положиться на реального Другого.
Таким образом, остается уповать лишь на некое совершенно независимое от нас иррациональное бытие. Только этому иррациональному и можно доверять. Лишь оно может подхватить и понести к желанной цели, но только в том случае, если само решит быть благосклонным. Что ж, «Бог не выдаст, свинья не съест», «авось прорвемся» – вот и все, на что надеется русский человек, собираясь в атаку ли на недруга с голыми руками, к начальству ли на ковер, в суд, больницу или на свидание. Ну а если случится так, что это недоступное человеческому разуму сверхбытие по каким-то своим причинам не соизволит благоволить, – что поделать, тут, как говорится, «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Эта вера в иррациональное объясняет и фатализм русского человека, и непредсказуемость, нелогичность его поступков, и стремление к беззаботной жизни, и надежду на чудо, на русское «авось».
Что же такое это иррациональное? Бердяев пишет: «В типически русской душе есть много простоты, прямоты и бесхитренности… Это душа – легко опускающаяся и грешащая, кающаяся и до болезненности сознающая свое ничтожество перед лицом Божьим… Ждет русский человек, что сам Бог организует его душу и устроит его жизнь. В самых высших своих проявлениях русская душа – странническая, ищущая града нездешнего и ждущая его сошествия с неба»12.
Давайте попробуем резюмировать высказывания философов. Итак, восточнославянская душа (читаем – наша национальная прослойка бессознательного) склонна к фатализму, воспринимает мир либо в черном, либо в белом цвете, причем «белым» мир станет только при условии полной беспечности, когда некое высшее существо возьмет на себя всю ответственность за устроение нашей жизни. Причем существо это весьма своенравно, а как ему угодить – тайна сия велика есть. Человеческому разуму его логика недоступна, а посему любые законы, порядки, алгоритмы и правила не имеют обоснования.
Что ж, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вывод на основании подведенных итогов: с этим высшим бытием каждая душа действительно знакома. Для ребенка на ранних стадиях жизни таким высшим непостижимым, всеблагим и всемогущим существом является мать. Это та стадия, когда малыш полностью зависим от родительницы, ее воли и настроения. Все действительно либо черное, либо белое: мама проявила вовремя необходимую заботу, накормила, напоила, приласкала – райское блаженство; мама не удовлетворила насущные потребности или же просто находится в дурном расположении духа, что тотчас передается младенцу, – горе, безысходность, предсмертный ужас. В психологии этот ранний период бытия зовется симбиотическим слиянием с матерью.
Эта стадия завершается сама собой естественным путем, когда ребенок встает на ножки, начинает самостоятельно познавать пространство, чувствовать все бо́льшую автономность, знакомиться с «Отцовским Миром», где его желания уже не угадываются высшими существами сами по себе: о них нужно заявлять и, более того, заслуживать их благосклонное отношение.
В процессе развития как каждый ребенок, так и целый народ проходят одни и те же стадии развития. Как утверждает Эрих Нойманн13, «поэтапная эволюция сознания в равной мере касается как человечества в целом, так и отдельного индивида. Поэтому онтогенетическое развитие может рассматриваться как модифицированное повторение филогенетического».
Каждая стадия имеет свои особые задачи, и если какая-то из них не была решена в соответствующем возрасте, она останется и в последующие годы и будет стремиться к завершению при каждой возможности, при любой относительно схожей ситуации. Жизнь будет задавать один и тот же урок снова и снова, пока он наконец не будет выучен. Если говорить о самой ранней, младенческой стадии, то она может быть успешно закончена, когда малыш, получивший достаточно материнской любви и заботы, естественным образом достигает потребности во все большей и большей автономности.
Из всего вышесказанного мы явственно видим: русская душа не сумела закончить стадию симбиоза с архетипической Матерью обычным путем и обрести своевременную автономность. А посему продолжает русский человек стремиться к тому самому бердяевскому «граду нездешнему» – славянскому раю Ирию, что на индивидуальном уровне будет метафорой той самой беззаботной, блаженной, досознательной стадии, когда все необходимое доставляет сверхсущество, стоит лишь захотеть.
Нам осталось ответить на вопрос, почему случилось с русским народом так, что симбиотическая стадия с Матерью не была закончена естественным образом, а потому и сейчас, через сотни лет, мы не можем толком перейти на новый виток развития.
Действительно, фраза «загадочная русская душа» овеяна какой-то особой поразительной и вместе с тем притягательной печалью. Такое чувство вызывают дети, ставшие жертвами жестокого обращения, или сироты. В их глазах часто можно узреть несвойственную возрасту безрадостную мудрость, в повадках – скрытую под способностью к невероятно долгому терпению природную мощь. Такой малыш способен с поразительным упорством сидеть тихонько в углу и строить какую-нибудь замысловатую башню, не обращая никакого внимания на докучающих сверстников. Однако если те переусердствуют, мало никому не покажется: этот медвежонок надает подзатыльников всем, а затем снова залезет в свою воображаемую берлогу.
Сравнение с пострадавшим от деспотичного взрослого ребенком, думается, приходит здесь вовсе не случайно. Травмы, сформировавшие особый национальный характер, были у славян действительно весьма специфическими.
Во-первых, как уже упоминалось, это ранняя с точки зрения этнического возраста насильственная христианизация. Хочу подчеркнуть, подчеркнуть двойной линией, а не худо было бы и маркером выделить: я ни в коем случае не считаю, что православная вера стала для Руси злом. Напротив, для народа с варварским мировоззрением вера стала и первым нравственным законом, и объединяющей идеей. Да не смутит читателя выражение «варварское мировоззрение». Все мы в детстве варвары. Вспомните, с каким упоением двухгодовалые белокурые ангелочки отрывают крылышки и лапки стрекозе или жуку. «Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться», – пишет Карамзин14. Ведь даже простейшие заповеди «не убий», «не укради» для этноса в эпоху раннего детства – великие духовные откровения, вроде тех, каковыми в XX веке явились, например, признание избирательного права для женщин, осуждение расизма, толерантность к гомосексуализму и отмена соответствующей статьи в уголовном кодексе.
И тем не менее, несмотря на все те блага, которым обязан русский этнос православной церкви, переход от язычества к единобожию стал с точки зрения этнического возраста преждевременным. Оставить такой вывод бездоказательным было бы, разумеется, беспочвенной спекуляцией, да что уж там, просто несуразицей и даже нахальством. Поэтому поспешу объясниться.
Рассуждать о своевременности, запаздывании или опережении в развитии, о норме или аномалии можно, конечно, только в том случае, если есть с чем сравнивать. Естественно, мы можем сопоставлять путь развития русичей только с Европой. До татаро-монгольского нашествия изначальная Русь однозначно развивалась как молодое европейское государство. Однако есть много «но»…
Во-первых, западноевропейский или, как его еще называют, западнохристианский суперэтнос значительно старше нас. Я имею в виду в первую очередь не протославянские племена, которые существовали еще при Геродоте, а возраст именно Руси как единого этноса. Хотя, даже если считать от геродотовых сколотов-борисфенитов, речь о которых пойдет позже, греко-римская культура все равно старше нас, как минимум, на два с половиной тысячелетия.
Во-вторых, западноевропейский этнос, являясь прямым наследником той самой греко-римской культуры, которая за три тысячи лет истории естественным путем прошла ранние психовозрастные этапы культурно-духовного формирования, успел полноценно созреть к принятию Христа. Более того, западнохристианская идея получила свое развитие в протестантизме, одним из ключевых тезисов которого является право каждого верующего толковать и излагать Слово Божье согласно собственному пониманию! Можете ли вы себе представить православного батюшку, пускай даже нашего с вами современника, который доверит своей пастве интерпретировать Библию, полагаясь на свое собственное разумение?! А европейский этнос уже в начале XVI века (Реформация Мартина Лютера) созрел к принятию и уважению индивидуальности. К слову, список стран, где протестанты являются крупнейшей религиозной группой, совпадает с перечнем самых высокоразвитых ныне государств. Думается, это отнюдь не случайность: страна, в которой каждый гражданин осознает свою личную ответственность перед Богом, а значит, и перед миром в целом, перед своей страной, семьей, самим собой, просто обречена на долгое процветание.
В-третьих, в том числе и по вышеуказанной причине, в Западной Европе существует ныне политическая система, хоть сколько-то приближенная к идеалам настоящей демократии, к которой мы еще только-только продвигаемся неуклюжими шажочками.
Сравнивать Россию и Запад с точки зрения «хуже – лучше» глупо, да и вообще бессмысленно. Это все равно что говорить о том, кто лучше: двухгодовалый малыш или ребенок-дошкольник, рассуждать о том, кто из них умнее и кому лучше живется. Очевидно, что в каждом возрасте свои критерии ума, счастья, успеха и т. д. Возвращаясь к сути вопроса: Западная Европа интересна нам для сравнения, так как она, как и Русь, – христианский мир. Но благодаря греко-римскому наследию она успела полноценно созреть для перехода на новую психовозрастную стадию, в отличие от полян, древлян и десятка иных древних племен, которые Владимир Равноапостольный крестил отнюдь не на основе добровольного согласия.
Естественным этапом перехода от матриархальной эпохи к патриархальной является выделение в многобожии верховного бога – Отца и правителя для всех остальных богов и людей, закон которого является единственным и непререкаемым. Важно подчеркнуть, чтобы не ввести читателя в заблуждение: под «матриархальной эпохой» имеется в виду не матриархальный общественный строй, который существовал несколькими тысячелетиями раньше того времени, о котором идет речь, а «матриархат» как власть Материнского комплекса исключительно в психической сфере индивида или народа, находящегося на пути перехода от родового и далее феодального строя к формированию государственности.
Предтечей единобожия для праевропейцев стал еще греческий Зевс – бог-вседержитель, переименованный практичными римлянами в Юпитера. Практичными в том смысле, что римляне, просто позаимствовав богов из греческой культуры, занялись более прагматическими вопросами – формированием принципов государственности и правовой системы. Поэтому к принятию христианской идеи праевропейцы были знакомы с «Отцовским Миром», то есть миром ответственности и порядка, не только в религиозно-духовном, но и во вполне конкретном смысле: еще за восемь веков до пришествия Иисуса появилось римское право, на котором и по сей день зиждется вся европейская правовая система.
Таким образом, мы видим, что Европа прожила свой младенческий период и к пришествию «Отца» – единого маскулинного Бога – была вскормлена и поставлена на ноги матерью-язычеством. Когда же Русь принимала христианство, исторический путь, пройденный славянами как единым этносом, был еще слишком коротким. Славянское язычество к началу Х века не завершило своего естественного становления, наши исконные религиозные представления не успели принять вид единой системы. Князь Владимир Равноапостольный, прежде чем принять решение о крещении Руси, пытался было собрать славянских богов в единый пантеон, однако так и не смог разграничить их функции и решил, что проще принять чужую веру с четкими границами божественного, мирского и дьявольского, нежели взращивать и развивать собственное наследие. Сей сценарий стал для Руси, увы, архетипическим.
Через 700 лет Петр I тоже остановит естественный ход русского времени (не только в иносказательном, но и в буквальном смысле: первый Император Всероссийский изменит летоисчисление от «сотворения мира» на летоисчисление от Рождества Христова, на католический манер). Плетью и сапогом отправит он молодое государство вдогонку за Европой. Разумеется, никого мы не догнали, да и не могли, и, что важнее всего прочего, не должны были догонять, лишь окончательно растеряли собственное дедовское наследие. Во-первых, дошкольник не может соревноваться с юношей. Да не оскорбит никого такое мое сравнение. Еще раз подчеркну, что я имею здесь в виду исключительно возраст нации. А во-вторых, и в-главных, медведи и волки вообще ходят разными тропами.
Итак, с принятием христианства язычество было объявлено «вне закона», и система мифов так и осталась незавершенной. Русичам просто не хватило времени для естественного перехода от матриархальной стадии к патриархальной. Более того, если сопоставить славянских и греческих богов, то славянские божества в большей степени соответствуют поколению титанов, нежели олимпийцев!
Сравним для наглядности по этапам:
1. Первое поколение: сначала был Хаос – Вселенная, соответствует славянскому Роду.
2. Второе поколение: Хаос порождает Урана и Гею – Род порождает Сварога.
3. Третье поколение: Уран и Гея порождают титанов – Сварог порождает Сварожичей, на чем славянская космогония, увы, практически обрывается. Были, конечно, рожденный Сварогом Дажьбог, функции которого тесно переплетаются с Хорсом и Ярилой (в том числе они и божества плодородия, что соотносит их не с архетипическим Отцом, а с хтонической Матерью), и Перун – покровитель княжеской дружины, а вовсе не всех русичей, как принято ныне считать, но главным богом-вседержителем ни один из них так и не стал.
4. Четвертое поколение: титаны Кронос и Рея порождают Зевса и других богов.
5. Пятое поколение: Зевс свергает своего отца Кроноса, порождает множество Олимпийских богов, сам становится верховным владыкой мира, в чем легко угадать предтечу Христа (возможно, Перун или Велес смогли бы тоже снискать титул верховного бога, да не успели).
Как мы видим, языческое верование, которое можно считать законченным гештальтом, прежде чем уступить место единобожию, проходит пять поколений. Славянское же язычество не успевает достичь «Олимпийского периода», где есть главный бог, но также присутствуют и множество других с четко поделенными «сферами влияния». Это некий промежуточный период между языческим политеизмом и монотеизмом. В переносе данной метафоры на персональный уровень этот период является необходимой стадией формирования Эго-сознания, а в масштабах народа – этнического самоопределения: «Мы русские (греки, якуты, сомалийцы…)». И в то же время этот период, условно названный «Олимпийским», отмечает переход от матриархальной стадии (что соответствует языческому, политеистическому мировосприятию в культуре) к патриархальной – в состояние доминирования Отцовского архетипа (монотеистического в культурном масштабе).