Вася держал в руках упаковку с ампулами, не зная, кому вручить. Хотелось отдать непосредственно больному. А больной с закрытыми глазами безучастно лежал под шерстяными одеялами: в палате было холодно, лицо его, как пересохший чернозем, серое, землистое. На бороде – тусклое серебро щетины.
– Как он?
– Все так же, – за майора ответила пожилая женщина в белом халате.
Вася узнал ее не сразу: да это же Анастасия Карповна, бессменный городской депутат! Ей он и вручил упаковку: от фирмы «Экотерра».
– Сколько отдали?
– Нисколько, – ответил Вася.
О долларах, которые сын Забудских украл и пропил, он говорить не стал: не стоило никого расстраивать, тем более, больного. Может быть, он не спит и все слышит. Вскоре явился главврач, смуглый, интеллигентного вида мужчина, страдающий одышкой. Он попросил всех удалиться, за исключением Анастасии Карповны.
– Голубушка, вы ему сейчас так нужны!
– Спасибо, Рувим Тулович.
О Васе словно забыли, и он поспешил в «Экотерру». После тяжелой бессонной ночи впереди была не менее тяжелая поездка в Никопольский район: американцы уже интересовались закрытым марганцевым рудником, служившим заводским полигоном для испытания броневой стали.
Логику американцев трудно было понять: на полигоне уже пять лет не гремели пушечные выстрелы – нечего было испытывать, так как завод не работал. Здесь остались полуразрушенные железобетонные плиты, на которых крепили броневую сталь, а в штольнях плескалась днепровская вода, коричневая от ржавчины. Так что интересоваться было нечем. Но американцы в упрямстве не уступают украинцам: видимо, в каждом из них есть примесь украинской крови.
Джери велел срочно готовиться к выезду. Впрочем, веление относилось к одному Васе. Аппаратура уже была погружена. Леня и Вилли были одеты по-зимнему: в меховых шапках, в дубленках, на ногах – высокие теплые ботинки, какие носят русские десантники.
В компании американцев Вася выглядел экзотично: в черной, как сажа, курточке на байковой подкладке, в клеенчатой кепчонке, из-под которой торчала красная тесемка, в резиновых сапогах.
Глядя на своего шофера, Джери сокрушенно качал головой: экипируй так американца – и он сляжет с воспалением легких. Васе – хоть бы что. Приходила на ум догадка: а не течет ли в нем хмельная половецкая кровь? Джери где-то вычитал, будучи слушателем военного колледжа, что американские индейцы берут свое родство от степных азиатов: вольнолюбивые до самопожертвования, презирают вероломство. В этих степях половцы под натиском пришельцев сравнительно быстро нашли себе смерть, за океаном их участь разделили индейцы. На их прародине наступила очередь исчезнуть их потомкам. Дело теперь за пришельцами.
Уже на выезде из города Джери спросил, как себя чувствует доктор.
– Жить будет, – бодро заверил Вася. – С таким лекарством да плюс желание выкарабкаться… Григорьевич сказал по секрету: мне, говорит, болеть никак нельзя. У нас как: если человек не закончил главное дело, смерть дает ему отсрочку.
Глава 15
Пять суток Иван Григорьевич находился между жизнью и смертью. За все свои шесть десятков лет он ни разу так серьезно не болел. Болел ангиной. Тогда зверски простыл в подмосковном осеннем лесу. В тот день он под руководством своего наставника майора Фонарева отрабатывал тему: оборудование тайников в лесисто-болотистой местности. Вымок до костей, а уже кончался октябрь, лужи были подернуты ледком. Возвращаться в Москву, в холодное общежитие, радости было мало.
Тогда выручил сам наставник. Он привез подопечного к своим родителям в Наро-Фоминск. Отец наставника немедленно приготовил баньку и соответствующие лекарства. В прошлом человек военный, сапер, он два года в Алжире снимал французские мины. Там арабы-берберы научили его лечить простуду горячим вином. Он вовремя дал лекарство непьющему курсанту, но ангины все-таки избежать не удалось.
Более чем через сорок лет Иван Григорьевич вспомнил Фонаревых и пожалел, что не побеспокоился о крепком горячем напитке.
Но воспаление легких – не ангина. Лечили американскими препаратами. Своих Украина уже не выпускала. Кто-то еще в начале перестройки распорядился ликвидировать фармацевтические заводы, так как в них якобы уже не было надобности – препараты в достаточном количестве поступали из Польши, Венгрии, Болгарии, Югославии. Поточные линии были демонтированы и проданы в Юго-Восточную Азию.
С тех пор прикордонцев выручает базар. Но он во все времена, а теперь особенно, следует правилу: не обманешь – не продашь. Была бы у тебя болезнь, а лекарство навяжут. Какое-то помогает, какое-то нейтральное, а какое-то вредит. Все зависит от продавца. Прикордонцы свой рынок изучили досконально: своих обманывать нельзя – побьют, а чужим продавец подсунет в лучшем случае нейтральное лекарство. Иван Григорьевич, как человек в городе новый, мог только пострадать.
Анастасия Карповна узнала от Михаила, что ее школьный товарищ в больнице, а Михаил от медсестры Люси, а медсестра Люся – от своего мужа Васи, шофера «Экотерры». Цепочка соучастия сработала в считанные часы.
Уже в полдень Анастасия Карповна была в кабинете мэра.
– С Ваней Ковалем – беда, – заговорила с порога.
– Попал в аварию?
– Воспаление легких.
– Будем лечить.
И он, всесильный мэр, действовал по требованию своей давно поседевшей, но все еще обаятельной школьной подруги. Тут же позвонил какому-то бизнесмену, а тот – еще кому-то.
– Кто поедет за лекарством?
– Далеко?
– В Харьков.
Она сразу же подумала о племяннике.
– Миша.
А Славко Тарасович словно в оправдание:
– Оно, конечно, можно и проводником… Но, сама понимаешь, теперь поезда часто грабят. Как в ту Гражданскую. Да и проводницы девчата ловкие: ампулы подменят запросто. Так что если пошлешь племянника, пусть он с собой захватит пару автоматчиков: на вооруженных вооруженные обычно нападать не рискуют.
Славко Тарасович сочинил записку, которую предстояло передать какому-то харьковскому коммерсанту, а Анастасии Карповне пообещал:
– Я загляну к Ване. Может быть, даже завтра.
Но заглянул лишь через неделю. Утром в больницу позвонили из мэрии: приезжает сам. Санитарки бегали, прихорашивали коридоры, палаты, столовую, процедурные, операционные. Особо убрали палату, где лежал Иван Григорьевич. Новыми одеялами застелили свободные койки. И когда в окно заглянуло солнце, стало так светло, что даже четко просматривались старые, подгнившие половицы.
Лет десять назад больничный комплекс был включен в план на реставрацию. К столетию больницы (ее построило земское общество – было такое в России) горисполком решил сделать прикордонцам подарок, и уже закупил в Германии медицинское оборудование. Но Москва объявила перестройку, и деньги на реконструкцию были отданы в новый коммерческий банк. Но год спустя деньги с процентами получил не горсовет, как мыслилось раньше, а два человека: тогдашний председатель исполкома товарищ Тутченко и первый секретарь горкома товарищ Мумукин, прозванные в городе Тутуня и Мумуня. По этому поводу прикордонцы язвили: «А денежки-то на больницу тутукнули». И добавляли: «И мумукнули». Вскоре новый коммерческий банк под названием «Добробут» лопнул, и главный банкир бывший зэк Юрко Жменя выехал в Польшу на постоянное жительство.
Не пожелали Прикордонного его бывшие отцы пан Тутуня и пан Мумуня. Они стали совладельцами «Почтового ящика № 13», где в застойные времена изготовлялись гранатометы. В свое время эти боссы спихнули Ажипу на ГОНО (городской отдел народного образования), а когда того же Ажипу Киев сделал наместником президента, опять подали ему руку дружбы.
На банкете в честь сорокалетия пана Тутуни Славко Тарасович произнес речь, которая стала знаменательной: «Кто в исторически переломный момент находится при власти, тот и получает все». Кто-то из присутствующих предложил тост: «Пусть будет больше переломных моментов!» Но за это пить не стали, зато охотно выпили за призыв: «Остановись, мгновенье!»
На том памятном банкете были только бизнесмены, почти все выпускники высших партийных и комсомольских школ. Исключение составили двое: известный на Украине рэкетир и предприниматель Витя Кувалда и приземистый, как гриб-боровик, банкир Гнат Потужний. Витя образование получил в зоне, диплом кандидата юридических наук приобрел уже выйдя на свободу. Гнат Потужний – владелец банка ИП – прилетел из Канады на свою историческую родину. В Канаде он закончил два класса коммерческого колледжа, и родители посчитали, что для работы на Украине этого образования вполне достаточно.
К больному Славко Тарасович явился не один. Его сопровождал главврач Рувим Тулович Паперный. Когда-то, в пору своей молодости, сразу же после мединститута, он попросился в глубинку, чтоб не быть заметным. Тогда у всех на слуху было бериевское дело о врачах-вредителях. А молодого врача направили в секретный город. Еще не приступив к работе, он был приглашен в Управление госбезопасности, и начальник отдела по борьбе со шпионами подполковник Ажипа вежливо предупредил: «Не так чикните (Рувим Тулович был хирургом), дочикивать будете на Колыме. А Колыма – не Палестина».
Уже на-нет сведена советская власть, а Рувим Тулович всегда помнит, как первую строку «талмуда», предупреждение кагэбиста, и чикает острым скальпелем только «так». Давно Тарас Онуфриевич на пенсии, уже второй президент на верхотуре, а страх перед КГБ так и остался, как остается бородавка на самом неподходящем месте: ее, бородавку, чикнешь не так – умрешь от заражения крови. Так что лучше постоянно бояться – целее будешь.
При новой, демократической власти, Рувим Тулович боялся Ажипу-младшего. На Ажипу-старшего раньше хоть была какая-то управа. Тот же горком партии. Рувим Тулович однажды был свидетелем разговора секретаря горкома уже не с начальником отдела, а с начальником Управления госбезопасности: «Тарас Онуфриевич, – говорил секретарь, – вы, пожалуйста, не сильно давите на Паперного. Специалист он отличный, лучшего и желать не надо. А то, чего хорошего, запросится в Израиль. А город наш, вы меня понимаете, оборонный». – «Паперный – невыездной», – отвечал ему начальник управления… Но все-таки главврача оставил в покое: не сделал его информатором.
Били такие разговоры… Все это в прошлом. Теперь другая жизнь, другое усердие, другие стимулы.
Что же касалось больного, Рувим Тулович знал его постольку-постольку. С ним встречался более сорока лет назад. В лицо не запомнил, но держал в памяти несколько фраз, которыми они тогда обменялись.
…Допризывники проходили медкомиссию. Встретив знакомую фамилию, спросил: «Кем вам доводится Григорий Антонович Коваль?» «Мой отец», – ответил допризывник. «Видимо, благодаря отцу у вас отменное здоровье, – сказал он допризывнику. – Из всех богатств здоровье – самое главное. Так что берегите его. Еще древние говорили: крепкое здоровье – первая слагаемая счастья. А коллеге, Григорию Антоновичу, мой привет».
В те годы отец Ивана Григорьевича работал в больнице Заводского района, лечил металлургов. Рувим Тулович был удивлен, когда узнал, что семья доктора Коваля, коренных жителей этих мест, бесследно исчезла. Ходили слухи, что доктор с супругой уехали в Сибирь, а сыновья – каждый вышел на свою орбиту. У всех она есть, своя орбита. Вот и орбита Коваля-младшего опять пересеклась с орбитой хирурга Паперного.
Сейчас Паперного интересовал посетитель – мэр города, нужный для больницы человек.
В больнице царит нищета: а вдруг мэрия подбросит денежку? О лекарствах уже не было и речи. Больному говорят прямо: хочешь вылечиться – раскошеливайся, не можешь – обращайся в бюро ритуальных услуг. Но если и там дать нечего – твой труп запечатают в полиэтиленовый пакет, и будешь ты, как в мавзолее: полиэтиленовый пакет не поддается тлену, в нем тебя отвезут в могильник – по документам он коммунальный, тебя положат рядом с такими же, как и ты, бедолагами, и вас прикопает бульдозер горкоммунхоза. Несостоятельные горожане свою траншею знают и называют ее, как при ящуре, скотомогильником.
Крематорий законсервирован, так как отключили газ. За газ Украина задолжала России многие миллионы долларов. Оказалось, дешевле вернуться к традиционному способу погребения. Запорожцы хоронили своих товарищей в степи, на просторе, ножами вырезая жирный чернозем. Сейчас обходились лопатой – это состоятельные, остальные предпочитали бульдозер: быстро и легко.
Уже на крыльце, встречая Славка Тарасовича, главврач напомнил:
– Больные голодают.
– Кормите лучше, – был мгновенный ответ.
– Было б на что…
– В бюджете города все предусмотрено.
– Да, но мы третий месяц без зарплаты.
– Отпустите больных, – предложил Славко Тарасович. – Нашли же выход в местной тюрьме: всех под амнистию – и на свободу.
– Да, но уголовники – народ здоровый.
– Вот и сделайте своих людей здоровыми. Понаблюдайте, как в России лечат своего президента: день-два – и он как огурчик. Учитесь сокращать сроки лечения.
– Шутите, пан мэр.
– Шучу, шучу, – добродушно отвечал Славко Тарасович. – А деньги скоро будут. – Наш президент ездит по дальнему забугорью. Просит кредиты. Так что Европа нам поможет. А это значит, кое-что перепадет и медицине.
– Это я читал, – скупо улыбнулся главврач. – Жить стало плохо.
– Вам, Рувим Тулович, всегда было плохо. И тогда… И вот, оказывается, теперь.
– Тогда было страшно. Зато сытно.
– А что ж вы не уехали?
– Старое дерево не пересаживают. Да и жена у меня украинка. Казацкого роду.
– Я тоже казацкого, – раздраженно сказал Славко Тарасович. – Да кровь у наших детей разная.
Рувим Тулович молча проглотил обиду. У самой палаты мэр спросил о самочувствии больного.
– Ему уже лучше, – ответил главврач.
– Смотрите, не вылечите – голову оторву.
«Батько был страшней», – только и подумал Рувим Тулович, услужливо открывая дверь палаты.
Увидев Ивана Григорьевича, обложенного теплыми одеялами, Славко Тарасович кивком головы поздоровался с Анастасией Карповной, а больного ласково упрекнул:
– Что ж ты, козаче, подводишь друзей? Заставляешь волноваться и меня и вот ее, – опять кивком головы в сторону Анастасии Карповны.
– Извиняюсь…
– Ладно уж… Все тут будем.
Разговор игривый, но Анастасия Карповна, как никто другой, знала Ажипу. Визит неслучайный. Мог не приехать и сегодня, сослаться на занятость: начальство всегда занято, даже если оно ничего не делает. Мэру что-то было нужно.
– Сколько, Ваня, на тебе одеяльцев? – продолжал он в игривом тоне.
– Так отапливают, – кольнула Анастасия Карповна.
– Зимой будет хуже, – пообещал мэр. – Но местная власть тут ни при чем. Какой-то дурак по указанию Москвы все котельни города перевел на газ. А за газ, увы, наш великий сосед требует мани-мани. Хотя по старой дружбе мог бы…
– А что вы можете великому соседу? – опять кольнула Анастасия Карповна.
– Валюту.
– Которой у вас нет?
– Дадут.
– Догонят и добавят?
– Смейся, паяц… – отшутился мэр. – Наш президент – об этом я уже толковал только что Рувиму Туловичу, – сейчас в Европе. Доллары собирает. Он, если хотите знать, это украинский Иван Калита.
– Но Калита собирал без отдачи, – заметила Анастасия Карповна.
Славко Тарасович озорно прищурился, его маленькие азиатские глазки на широком лице таили неожиданность.
– А может, наш президент поступит, как Садат с Россией?
– А чем Садат кончил?
С трудом Славко Тарасович переносил колкости женщины, которую в молодости любил, да, собственно, и сейчас при каждой встрече испытывает душевный трепет. Первая любовь, она ведь как тавро – в сердце до конца дней.
О том, что Славко Тарасович ее любил, Анастасия Карповна знала прекрасно. Будучи слушателем ВКШ, засыпал ее письмами. Но она любила другого, и этот другой сейчас опять был рядом, вырвавшийся из объятий смерти. Точнее, не он сам, а его вырвали. И что удивительно, спасали его и те, кто был вовсе не заинтересован в том, чтобы аборигены жили и процветали. Специально для доктора Коваля проявил старание главный советник фирмы «Экотерра» мистер Джери.